— Ах, София, право, вам не стоит говорить такое вслух! Если мы хотим добиться от императора Александра хоть каких-то уступок, нам следует щадить его самолюбие! — отвечала принцесса Тереза.
Вы правы, моя дорогая! — с чувством произнесла Луиза, кладя руку на локоть сестры. — Нас ждут тяжёлые переговоры, и следует быть мудрыми, аки змей, дабы вырвать из пасти Северного сфинкса то, что принадлежит нам по праву…
Тем временем карета вновь тронулась медленно проезжая вдоль бесконечно-длинной колонны сошедших на обочину солдат.
— Кто это? Русские? — близоруко прищурившись, спросила Тереза.
— Нет, Ваше Высочество, это, судя по всему, один из полков так называемого «ландвера» который барон Штейн устроил во всех провинциях своего самовольно провозглашенного государства! — присмотревшись, ответил их спутник.
— Это у них такие мундиры? Право, не отличить от русских! — с явственно слышимым презрением в голосе воскликнула баронесса фон Фосс.
— Это довольно разумно: так союзные войска не будут путать друг друга на поле битвы!
— Возможно. Но как же это унизительно — носить мундир своего врага! Видел бы это великий Фридрих! — горестно воскликнула королева Луиза. — Дорогой Карл — тотчас, без перехода, обратилась она к единственному в их компании мужчине — давайте ещё раз повторим наши доводы и аргументы!
— Ваше Величество, — приосанившись, произнёс тот. — Я убедил Ваше Величество принять участие в этой миссии, далеко не будучи уверенным в её успехе. Император Александр славится парадоксальностью своего ума — не зря он произвёл такое впечатление на господина Канта! Я сам, признаться не могу понять, как в одном человеке тяга к законности и порядку уживается с целым сомном самых вздорных якобинских идей! Право, невозможно предугадать, какие доводы способны влиять на него, а какие они будут иметь никакой силы; но всё же, нам следует попытаться…. Итак…
И господин с молодыми дамами пустился в пространные рассуждения о законности королевских династий и недопустимости разрушения существующих общественных устоев. Впрочем, господин этот, бывший ни кем иным, как главным министром и советником потерпевшего крушение прусского короля, по имени Карл Август фон Гарденберг. Именно он рекомендовал королеве Луизе добиться аудиенции с императором Александром, и всю дорогу от Кенигсберга до Берлина готовил её к беседе. Теперь, когда Эрфурт уже был так близок, он решил повторить урок, советуя проявлять любезность и говорить прежде всего как супруга и мать, избегая подчёркнуто политических тем, в то время как баронесса фон Фосс, не видя в этом разговоре ничего для себя интересного, подоткнула поудобнее подушки, которыми путешественники, сберегая бока, обложились со всех сторон, и задремала.
Впрочем, часа через два ей пришлось проснуться от восклицания одной из своих молодых спутниц:
— Ах, вот и Эрфурт! Путешествие показалось мне необычайно долгим!
Действительно, сначала потянулись бесконечно-длинные пригороды, а затем показался сам город, полосатый шлагбаум и будки часовых при въезде.
У заставы путешественниц уже встречало несколько высокопоставленных русских военных и чиновников Северо-Германского Союза.
Дверцы кареты открылась, внутрь заглянул полноватый длинноносый господин.
— Королева Луиза! Принцесса Тереза! Счастлив вновь видеть вас! — воскликнул он с энтузиазмом, которого явно не испытывал.
Молодые дамы, увидев его, дружно надули губки. Не дождавшись никакого ответа с их стороны, господин перевёл взгляд на другую сторону кареты, где сидели пожилая женщина и господин.
— Баронесса Фосс, боже! В Ваши годы не стоит совершать столь длительных и поспешных вояжей! — тотчас произнёс встречающий, завидев пожилую даму. Бросив же взгляд на Гарденберга, длинноносый тотчас смешался и едва лишь кивнул, очевидно, не ожидая от общения с ним ничего хорошего. Впрочем, баронесса фон Фосс тоже оказалась не склонной к конструктивному диалогу.
— Вы, должно быть, не поверите мне, барон Штейн, — сварливо прошипела старая карга — но я действительно всегда считала, что буду совершать лишь переезды от Берлина до Потсдама и обратно! Однако не по своей воле мне пришлось ехать теперь сюда от самого Кёнигсберга!
Герр Гарденберг и вовсе не удостоил барона ответом. На несколько секунд воцарилась общее молчание, прерванное той, которую назвали «прусской королевой». Глядя на длинноносого барона с особенным выражением лица, на котором читалась смесь разочарования и презрения, Луиза произнесла тоном, в котором гордость встречалась с чувством самопожертвования:
— Доложите Вашему императору, что Луиза, королева Прусская и Тереза, княгиня Турн-унд-Таксис, прибыли и ожидают аудиенции!
Нет, у меня не было решительно никакого желания встречаться с двумя этими дамами. Грядущая война поглощала моё время всё без остатка, к тому же надо было уделять время детям и государственным делам — как в Германии, так и в России. Кроме того, одна из дамочек представилась прусской королевой, в то время как я совершенно определённо дал понять, что никакого королевства Пруссия более не существует. Очевидно было, что Луиза прибыла с целью смягчить условия мирного договора для царственного дома Пруссии после катастрофического поражения в войне.
Моя же позиция заключалась в том, что раз Пруссия прекратила существование, то и никаких переговоров теперь быть не может. Королева прибыла в сопровождении Карла Августа Гарденберга и своей сестры Терезы, вышедшей замуж за князя Тур-унд-Таксис. Последнему я тоже имел несчастье отдавить ногу, причём даже не в связи с германским урегулированием.
Дело в том, что эти самые Турн-унд-Таксисы от века обладали имперской привилегией на содержание общегерманской почты. Обязанности свои они исполняли довольно посредственно, хотя услуги их были лучше, а цены ниже, чем можно было бы ожидать от многовековой монополии. Так или иначе, но теперь их привилегия пошла прахом: усилиями графа Николая Румянцева устраивали теперь общеевропейскую почтовую компанию, призванную принести в казну Российской империи известные барыши, а заодно навеки похоронить бизнес Турн-унд-Таксисов.
Тем не менее, законы галантности, принятые в этом веке, не позволяли мне просто отослать этих дам обратно в Кёнигсберг, даже не удостоив аудиенции. Здесь это сочли бы оскорбительным — примерно как в XXI веке высморкаться в гостях в занавеску. Поэтому уже вечером я передал через адъютанта Волконского самое любезное приглашение на ужин.
Королеве шел 25-й год. Она явилась в сопровождении сестры Терезы Турн-Унд-Таксис и баронессы Фосс, одетая в белое платье из крепа, украшенное серебряной нитью. Несмотря на усталость после долгой поездки и нервное напряжение, выглядела она просто прекрасно.
— Сударыня… поклонился я ей — когда вы вошли, я было подумал, что это ангел спустился с небес!
Обычно мои комплименты вполне адекватно действуют на женщин. Это понятно — я молод, красив, статен как Геркулес и строен как Апполон. К тому же «мое величество» — вероятно, самый могущественный мужчина на всём земном шаре, а трагическая гибель супруги еще и набрасывает на мою фигуру мрачный и таинственный ореол. Такое комбо смертельно действует на впечатлительные, живые натуры; однако, подняв глаза на Луизу, я увидел лишь, что она покраснела от досады. А всё потому, что я не назвал ее «Ваше Величество»!
— Однако, чем же я могу служить вам? — произнёс я, решив побыстрее перевести разговор в практическую плоскость. — Вы с вашим супругом столь гордо игнорировали меня, даже объявили войну — что же привело вас теперь?
Заметно волнуясь, то и дело оглядываясь то на свою сестру, то на баронессу фон Фосс, королева начала свою обличительную речь:
— Император, вы видите пред собою несчастнейшую женщину! Ещё недавно я была хозяйкой чудесных дворцов, матерью обширного семейства, признанной всеми державами Европы королевой Прусского королевства. И что же теперь? Наше королевство опустошено и расчленено; семья пленена интригами вашей шпионки Жеребцовой. Король, мой августейший супруг, подвергся угрозам от вашего графа Орлова и принужден был отречься от престола. Это чудовищное преступление вопиет к небесам! Как вы, наследственный правитель огромной империи, известный милосердием и галантностью, могли поступить так с нашей фамилией?
— Позвольте, позвольте, мадам! — прервал я это словесный поток. — Давайте восстановим историю событий. Ваша страна напала на нашу. Мы защищались, и так успешно, что сумели вас одолеть и полностью покорить. Что говорили в таком случае древние? «Горе побеждённым!». Мы лишь сделали с вами то, что вы не смогли сделать с нами. При этом, бывшие ваши подданные, видя очевидное банкротство политики Гогенцоллернов, получили возможность самим решать свою судьбу. Разве это не справедливо?
Луиза закусила губу от досады.
— Но позвольте — ведь разрушая прусское королевство, вы тем самым подвергаете сомнению и свою собственную власть! Ведь, если как вы утверждаете, у королей нет никаких наследственных прав и власть их зависит лишь от воли их подданных — значит, это суждение в полной мере относится и к Российской Империи! Разве не хотели бы вы передать трон одному из своих сыновей?
Я мысленно вздохнул: этот аргумент я слышал уже много раз ещё в прошлом году во время Общегерманского конгресса. У меня всё больше и больше складывалось впечатление, что я разговариваю с ручным попугаем герра Гарденберга…
— Нет, не хотел бы. И знаете, почему? Выбор своего предназначения — это изысканнейшее из наслаждений, самый драгоценный дар, какой только может быть у любого человека! Увы, королевские семьи его лишены: родившийся первенцем должен стать королём, не так ли? Определённо, мои сыновья не будут бедняками — и хватит с них. А возносить его сразу на высочайшую ступень государственной иерархии — значит лишать его счастья служить Отечеству на предыдущих, не сталь высоких постах. Кроме того не стоит забывать о такой прелестной штучке как гильотина. Если вы полагаете, что в такой дремучей стране, как Россия, или же в такой упорядоченной, как Германия это невозможно, то я сильно вас разочарую. Про французов тоже ещё недавно все говорили, что они до корней волос монархисты. Но это не помешало им свергнуть своего монарха и даже покушаться на его жизнь!