— Этот, как вы изволили выразиться, «хвост», необходим, дабы ракета летела прямо, в том направлении, которое её задано. То есть она стабилизируется в полёте этим деревянным «хвостом».
— И что же, это хорошее, эффективное оружие?
— Нет. Я бы сказал, что оно сильно уступает действию обычной артиллерии и совершенно непригодно для оснащения европейской армии!
Члены комиссии переглянулись с видом «ну я же говорил», я же стоял, как громом поражённый. Да что же сегодня такое?
— Вот как? И в чем же тут дело, майор? — благожелательно спросил Мелиссино.
— Прежде всего, точность стрельбы. После многочисленных испытания ракеты запуском на дальность могу сказать, что разброс при стрельбе на предельное расстояние достигает восьмисот шагов! То есть одинаковые по весу и равным образом снаряжённые ракеты при одинаковом угле возвышения давали дальность от тысячи ста до тысячи девятисот шагов. Это одно делает данное оружие в практическом смысле неприменимым!
— Так, а каков разброс по горизонту?
— Огромен, и сильнейшим образом зависит от ветра.
Я был поражён. Да как же так? У нас, в «моем» времени, эти самые РСЗО, или как их там ещё называют, почти что вытеснили классическую артиллерию, а здесь, видите ли, что-то там не получается! А я очень надеялся на ракеты; ну, правда, что стоят все эти «единороги» и прочая архаичная дребедень в сравнении с технологией, вознёсшей человечество в космос?
— Эти ракеты снаряжены? — спросил я, глядя на веретенообразные корпуса, сложенные невысоким штабелем возле станка для запуска. — Давайте попробуем запустить их!
Мелиссино кивнул, Николай Карлович скомандовал расчету, и солдаты бросились готовить ракеты к стрельбе. Фейерверкер водрузил корпус ракеты на станок, канонир, приложив квадрант, выставил нужный угол наводки; в ракету вставили и закрепили длинный хвост, и, наконец, поднесли фитиль к запальной трубке, высовывавшейся из дюзы.
Раздалось громкое и мерзкое шипение, из корпуса ракеты вырвалась струя бело-серого порохового дыма, такое обильное, что мы на несколько секунд были совершенно окутаны им, так что пришлось отбежать в сторону, чтобы дальше наблюдать происходящее. С громким полу-шипением, полу-воем ракета сорвалась со станка и полетела в сторону домиков, изображавших мишени. Полёт её был прекрасно виден из-за мощной струи дыма, вырывавшегося из сопла реактивного двигателя. И вдруг ракета, прямо у меня на глазах, развернулась в воздухе и стала возвращаться прямо к нам!
— Осторожно! Ложись!
— Спасайте цесаревича!
Кто-то повалил меня на землю, накрывая сверху.
Лёжа на мягкой весенней земле, я вдруг ощутил, будто бы кто-то ударил по ней кувалдой шагах в тридцати от меня.
— Всё, упала!
— Вы не ушиблись, Ваше Высочество?
Протасов — это он повалил меня наземь — теперь помог мне подняться и отряхнул стебли и сухие листья прошлогодней травы с моей епанчи.
— Что с нею случилось? — спросил я у Бонапарта, Тот в продолжении всей этой сцены оставался невозмутим, лишь смотрел колючим взглядом серо-голубых глаз на мою всполошившуюся свиту.
— Господа, вы напрасно тревожитесь! Ракета снаряжена песком вместо пороха; она не взорвётся. Прямо на место старта она тоже не прилетит.
— Отчего же она даёт такие сильные отклонения от цели? — поражённый произошедшим, спросил его я. Вот уж чего не ожидал, так это такого!
— Я изучил свойства этих снарядов, и могу определено сообщить вам, Ваше высочество, что причина низкой точности корениться в самой их конструкции. Извольте подойти, я покажу вам! Эй, Михалич, достань этта ле-ракетт! — по-русски крикнул он фейерверкеру, и тот, подхватив кирку, пошёл откапывать дымящийся в полусотне шагов от нас корпус.
Мы подошли к ракетному станку, на который уже водрузили еще один реактивный снаряд.
— Вот, извольте видеть, ракета, снаряженная для выстрела. Спереди — боевая часть, её вес в течении полёта остается неизменным. Сзади — двигатель, его вес в течении полёта по мере выгорания топлива постепенно уменьшается. Таким образом, центр тяжести ракеты перемещается с середины корпуса вперёд.
Наполеон прочертил на теле ракеты стрелку, иллюстрирующую, как изменяется центр тяжести.
— Представим, что мы запустили ракету и подул ветер. Давление ветра сносит её в сторону, и, в то же время, разворачивает вокруг центра тяжести. Ведь хвост ракеты легче, чем её нос, и с каждым мгновением становится ещё легче из-за сгорания пороха, да и к тому же, снабжён длинным стабилизирующим стержнем, имеющим значительную парусность. Поэтому задняя часть ракеты сносится сильнее передней.
— Это понятно. Но, всё равно такое сильное изменение траектории невозможно объяснить лишь ветром! Отчего же, например стрела из лука не относит так сильно, что она, почти что, возвращается на место пуска?
— Всё дело в том, что стрела, раз получив движение от лука, не получает дополнительного импульса в процессе движения. Ракета же действует по-другому: её двигатель работает даже после того, как ветер повернул её корпус. Поэтому ракета отклоняется ветром значительно сильнее и не так, как пуля, ядро или даже стрела. Ракета стремится лететь прямо против ветра, из-за того что оперение разворачивает её против потока воздуха, а двигатель продолжает при этом сообщать движение!
Признаться, ни я, ни члены комиссии не сразу поняли объяснения Николая Карловича. Но постепенно и мне, и всем присутствующим (кроме, наверное, Зубова — по его оскалу видно было, что так ничего он и не понял), стало ясно, что приличной точности от ракеты никакими силами получить невозможно.
— Но можно всё-таки что-то сделать? — вспомнив «Катюшу» и «Град», спросил я.
— Единственный способ исключить влияние ветра — это сделать ракету полностью уравновешенной, чтобы центр её тяжести оказался ровно посередине, и не изменялся в процессе выгорания топлива — отвечал Николай Карлович.
— А это можно устроить? — с надеждой спросил я.
— Сделать это представляется если не невозможным, то настолько затруднительным, что производство таких снарядов окажется делом невероятно дорогим. К тому же, их нельзя будет снабдить оперением, и полёт такой ракеты неминуемо будет нестабилен!
— Ну, стабилизировать корпус можно вращением, — пробормотал я, уже, однако, понимая, что всё это сильно усложняет дело. — А если пускать ракеты строго «по ветру» или строго «на ветер»? Тогда же ничего отклоняться не будет?
— Отклонение будет всё равно, только теперь по высоте. Ведь ракета посылается вверх под углом, и значит, любой ветер будет искажать её траекторию, вынуждая лететь параллельно земной поверхности. Кроме того, даже если расчету удастся занять позицию строго по ветру от неприятеля, это, вероятнее всего, не поможет — ведь ракета взлетает вверх на сотни метров, а там направление ветра может быть совсем иным, чем у земли!
— Так что же, получается, дело нестоящее? — тоскливо спросил я.
Видимо, разочарование в моём голосе преломилось настолько жалостливой нотой, что Николай Карлович отвечал мне, как будто бы, с некоторым сочувствием.
— Оружие такого рода будет и сочетать в себе низкую точность и излишне высокую цену. К этому надо добавить, что для запуска ракеты надо в шесть-семь раз больше пороха, чем для производства выстрела из орудия.
— Но, как говорят, в Индии войска Типпу-сагиба успешно применяют ракеты против англичан!
— В Индии много селитры, — пояснил мне Мелиссино, — и производство пороха для ракет для них сравнительно просто. А вот орудийной бронзы у них нет. Поэтому они вынуждены применять эти свои «ракеты» вместо нормальной европейской артиллерии. Возможно, если бы они испытали все преимущества современных артиллерийских систем, то отказались бы от ракет.
— Также надо отметить, — добавил Наполеон, — что действия мансуров не так уж и успешны. Они воюют не с Англией, а с английской Ост-Индской компанией, где солдатами служат местные индусы и сикхи, а офицерами — второсортные, не имеющие военного образования английские сквайры и джентри, приехавшие в Индию сколотить капиталец. И при всём этом мансуры то и дело терпят поражения. Были бы на их месте европейцы, как это было в Северной Америке, англичане не осмелились бы даже высадиться в Индии!
— Ну что же, выходит, нет смысла возиться с этим, раз у нас появились такие лёгкие и мощные полевые орудия, — подытожил Мелиссино. Члены комиссии, кто молчаливо, кто прямо, немедленно с ним согласились. Мне оставалось лишь молча слушать доклад про боеприпасы, но мысли мои постоянно возвращались к причинам этого провала.
— Ну что же, — продолжил Пётр Иванович, — давайте подведем итоги. Орудия с деревянной осью лафета надо вывести из состава армии, везде принять стальные оси. Для лучшего вращения осей внедрить чугунные втулки, особливо для орудий, предназначаемых к применению в конной артиллерии. Существующие образцы орудий надобно изготовить в нескольких экземплярах и отдать в опытную эксплоатацию, дабы на практике изучить их сильные и слабые свойства.
Потом было ещё много разных подробностей, которые я счел за благо выслушивать молча. Вновь в дискуссию я вмешался, лишь когда разговор зашёл про картечные выстрелы.
— А что с чугунной картечью?
— Опыты показали её полную применимость, Ваше Высочество!
— Вот и прекрасно. Её приняли на вооружение армии? С калибрами определились?
— Третий номер — в размере ружейной пули, второй номер — диаметром в дюйм, первый номер — полтора дюйма.
— Хорошо. Ещё надо испытать свойства стержневой картечи и шрапнель.
— Что это?
— Берем мелкие гвозди, плющим шляпку в форму оперения, заряжаем в жестяной картуз. При выстреле всё это хозяйство должно лететь намного дальше, чем обычная картечь, и при этом количество стержней будет намного больше, чем обычных картечных пуль. А шрапнель — это посложнее… я вам потом отдельно расскажу.
— Всенепременно, — заверил меня Пётр Иванович, но по тону его стало ясно, что после такого фиаско с ракетами мои идеи он теперь навряд ли будет рассматривать всерьёз.