та халабуда чудесно встанет. Конечно, нет электродвигателей для привода вентиляторов, но зато есть целая пожарная рота, расквартированная, кстати сказать, на чердаке. Можно поставить солдат крутить вентиляторы вручную, тем более что надо это часа три-четыре, пока идёт бал. В общем, устроить всё это вполне реально, надо только заняться этим!
Конечно, в Зимнем Дворце ничего не может произойти без ведома матушки-императрицы. Впрочем, это нормально — ведь, как ни крути, это её дом, и ей крайне важно знать, что в нём происходит. Гораздо хуже, когда государь император тешит себя иллюзией знать и контролировать всё, что происходит в его империи! Из этой темы ничего стоящего, понятное дело, не выходит и не может выйти, потому что это попросту невозможно. Но сейчас моя задача чисто локальная — устроить вентиляцию помещений и тем сразить и саму императрицу, и её окружение. Пусть на собственных лёгких почувствуют, что Сашенька Романов способен не только играть в солдатики и спрягать дурацкие французские глаголы!
Екатерина, услышав о моей идее, рассмеялась.
— Да ты, я смотрю, разошёлся не на шутку! Кто же мог подумать! Решил господина Кулибина обскакать, с многомудрыми задумками всякими? Маленьким ты таким не был!
— Расту, значит! Так что же ты скажешь мне? Это всё будет нетрудно сделать, если материалы будут!
— Ну, хорошо, хорошо, только дворец мой не сломай! Проси прийти к тебе господ Кулибина и Гваренги. Яков Яковлевич пусть расскажет, можно ли эту машинерию поставить на чердак, а Иван Петрович пусть рисует чертежи. Он на все руки мастер, чай, сможет учудить и такое!
Кулибина я уже видел во дворец неоднократно. Его высокая, чуть сутулая фигура в простом русском платье появлялась, когда надо было отрегулировать дворцовые часы. Этот пожилой, сильно уже за пятьдесят, с длинною русою бородой механик держался всегда скромно и неприметно, я даже и не знал, что это и есть знаменитый механик Кулибин, считая его одним из слуг. Протасов послал ему записку, и вскоре он появился в моей приёмной-столовой и без слов опустился на стул у стены, ожидая, когда на него обратят внимание.
— Здравствуйте, Иван Петрович! Чем заняты сейчас? — спросил я как можно любезнее, пытаясь приободрить его.
— Задумал я, Ваше императорское высочество, — с простонародным, на волжский манер окающим выговором произнёс он — изобрести перпетуум мобиле, что даст огромные выгоды нашей коммерции и науке!
Вот нифига себе, он затеял! Какой великий замысел, смелый, и…бесполезный!
— Дело важное, но прошу вас уделить время более простому предмету!
Я вкратце рассказал ему про вентиляцию. Иван Петрович, похоже, сильно удивился раскрывшимся вдруг техническим познаниям малолетнего наследника престола.
— А откуда вы сие, не в обиду будь сказано, почерпнули? — осторожно спросил он, с интересом рассматривая мой простенький даже не эскиз — набросок, сделанный накануне.
— Да что-то слышал…от кого-то. Да какая разница, главное, что должно́работать!
— Правда ваша. До́лжно!
— Подумайте над конструкцией, какие материалы нужны, как сделать удобнее… Меня особо форма винта беспокоит, надо чтобы грёб много, а вращался легко. Может, модель какую сделать… В общем, подумайте!
Джакомо Кваренги, или как его у нас называли Яков Гваренги, придворный архитектор Екатерины, был всегда страшно занят. Если он не занимался внешними работами, значит, ведал отделкой, или рисовал очередные чертежи. Я уже не раз видел его во дворце, и, право, такую, как он фигуру, было трудно не заприметить.
Представьте себе массивную, плотную фигуру с чудовищно толстой шеей и невероятной величины грушеобразным сизым носом, постоянно разговаривающую сиплым басом на чудовищной смеси французского, итальянского и русского, да ещё и экспрессивно при этом жестикулирующую. Представьте теперь, что это — ни кто иной, как растолстевший Жерар Депардье, загримированный играть гоголевского Собакевича. Вот это и будет Яков Яковлевич Гваренги, гениальный архитектор, талантливый организатор и искуснейший рисовальщик. В последнее, кстати, особенно трудно поверить, глядя на его мощные медвежьи лапы с толстыми сарделькоподобными пальцами. Но, о чудо — чертежи и наброски, представляемые им императрицы, всегда так дивно хороши, что рука заказчицы так и тянется к кошельку…на горе всем русским людям!
Итак, я написал Кваренги с просьбой сообщить день и время, когда мы могли бы встретится. Записку отправил через Протасова, который из моего воспитателя плавно превращался в секретаря. Тот ответил очень любезно, что для меня всегда свободен; впрочем, на улице уже выпал первый снег, строительные работы завершались, а отделочные ещё не были начаты, так что, именно сейчас архитектор имел чуть менее дел, чем всегда. Осталось договориться с Кулибиным. Итак, на следующий буквально день, сразу после фриштыка я разговаривал сразу с двумя живыми легендами одновременно.
Джакомо выслушал меня внимательно, с сосредоточенным взглядом качая головой.
— Каков будет вес сиих труб? — спросил он меня по-французски.
— Трубы надобно свернуть из самого тонкого листа, какой только можно сыскать, — ответил ему я. — Тяжелым будет только вентилятор, да и то, больше, от веса солдат, которые будут его вращать!
— А как вывести отдушины в зал?
— В потолке придётся проделать отверстия.
— Но, это же будут дыры в отделке, а там росписи!
— Отверстия надобно затянуть нарядною сеткой.
— Я должен посмотреть, как это будет!
Мы пошли по залам, искать, сколько и где будут сделаны отверстия. В каждом зале их должно было быть несколько: одни для притока свежего воздуха, другие для удаления душного, и находиться они должны были в отдалении друг от друга, чтобы уличный воздух шел на освежение зала, а не затягивался сразу же в вытяжки. К тому же, надо было расставить отверстия так, чтобы они не очень бросались в глаза, что было непросто — потолки в залах были с лепниною, и, чаще всего, расписные. Нельзя было допустить, чтобы решетка, пусть даже декоративная, вылезла на голове какого-нибудь купидона! К тому же надо учесть прохождение потолочных балок; в общем, дело это оказалось не так просто. В итоге Гваренги и Кулибин полезли на чердак, мне же, для безопасности, настрого это запретили — и я поневоле остался внизу. В общем, самодержавие сегодня было жёстко посрамлено.
Они лазили там до вечера; наконец, спустились, страшно замёрзшие, засыпанные паутиной и пылью.
— Вы прямо себя не бережёте! — мягко пожурил я их.
— Чего не сделаешь ради синьора заказника! — с юмором ответил архитектор, отряхивая пыль с канифасовых кюлот, видимо, специально рассчитанных на лазанье по стройкам.
— Ну уж нет, вы от меня ни заказа не получите, даю честное благородное слово!
— Отчего же? — поразился итальянец.
— Вы скоро всю Россию разорите. Куда не плюнь — везде леса и стройки! В Петербурге скоро яблоку негде будет упасть от этих ваших дворцов!
Посмеявшись, Кваренги с Кулибиным отправились по домам — один рисовать схему, второй — считать сечения воздуховодов и проект вентиляционного устройства.
На большой прием 24 ноября, конечно же, мы не успели. Впрочем, императрица очень любила праздники — и балы, и куртаги, и маскарады, и прочие развлечения выдумываемые как ею самою, так и гофмейстером Нарышкиным. 30 ноября назначен был праздник Андреевских кавалеров — день, когда чествуют всех, награждённых этим орденом. В этом году он прошёл без участия императрицы — она как раз заболела. Затем, в честь моего дня рождения, 12 декабря, был устроен «детский маскарад» для избранных особ. Ну а, кроме того, в Зимнем дворце Императорские балы являлись каждую неделю: по средам проводили «куртаг», то есть приём, а в пятницу — маскарад в Эрмитаже, считавшийся «публичным» — туда по билетам пускались и не принадлежавшие ко двору петербуржцы, в том числе даже и из купцов.
Но, если вы подумаете, что другие дни были свободны от праздников, то жестоко ошибётесь. По четвергам и воскресеньям проводились «эрмитажные собрания», проходившие в оранжерее зимнего сада, а в оставшиеся дни были театральные представления и балет! Конвейер развлечений работал практически без перерывов!
Всё это сильно мешало работам: ведь надо было проделать отверстия в потолке зала, и укрыть их декоративными решетками. Впрочем, мне удалось договориться со шталмейстером, чтобы часть балов и маскарадов на время проведения работ перенесли в другие залы.
После Рождества, с окончанием Филиппова поста, предстояли новогодние праздники, особенно многолюдные, и к тому времени всё должно уже быть готовым. Трубы из кровельного железа все были готовы и установлены; под начальством Кулибина смонтированы вентиляторы с лопастями из липовой планки. К моему удивлению, Иван Петрович даже оснастил их шариковыми подшипниками! Запаздывали только декоративные решётки — придворный ювелир Иван Лазарев был страшно занят русско-турецкою войною. Сам по рождению армянин, с истинной фамилиею Лазарян, он всячески хлопотал через посредство Потёмкина добиться облегчения для своих соотечественников, которым под властью Порты становилось всё тяжелее и тяжелее. В общем, с решётками вышла задержка, и пришлось делать их бронзовые, безо всякой позолоты.
Тем не менее, хотя бы один, Гербовый зал, к новогоднему балу удалось оснастить вентиляцией. Доделывалось всё, как обычно, в последний момент — рабочие домазывали алебастр вокруг решеток и разбирали леса, когда слуги уже расставляли свечи в огромные люстры.
С некоторым волнением ждал я начала праздника. Конечно, мы успели опробовать вентиляцию еще в процессе строительства, но толку от этого было мало. Вроде бы дует, вроде бы вытягивает, а вот насколько хорошо — неизвестно; без тысяч зажжённых свечей и сотен танцующих людей понять, достаточна ли мощность вентиляторов и толщина воздуховодов, понять это было затруднительно.
Наконец, настал день новогоднего бала. Уже с 11 часов вся площадь вокруг дворца уже была напружена каретами и другими экипажами, число которых ежеминутно умножалось. Начиная с многочисленных запряженных шестернею карет, и кончая одноконным экипажем, так называемыми дрожками, все едущие стараются обогнать друг друга, чтобы поспеть получить место для своего экипажа. Недостаток парковочных мест в это время ощущался сильнее, чем в московских дворах 21-го века!