§ 44
Я это узнал уже в двадцать один или двадцать два, в Региональном инспекционном центре Налоговой службы в Пеории, где проработал два лета посыльным мальчиком. И это, по словам тех, кто считал меня пригодным для карьеры в Службе, отличало меня от других – осознание такой истины в возрасте, когда большинство только начинает догадываться об основах взрослой жизни: что жизнь тебе ничего не должна; что у страдания множество обличий; что никто больше о тебе не позаботится так, как мама; что у человеческого сердца мозгов нет.
Я узнал, что человеческий мир, какой он есть сегодня, – это бюрократия. Очевидная истина, конечно, но и такая, что незнание о ней умножает страдания.
Но к тому же я нашел – единственным способом, которым человек может по-настоящему что-то запомнить, – истинное умение, необходимое для успеха в бюрократии. Я имею в виду – настоящего успеха: хорошо жить, что-то менять, служить. Я нашел ключ. Ключ – не эффективность, не принципиальность, не проницательность, не мудрость. Не политическая смекалка, навыки межличностного общения, чистый интеллект, преданность, амбиции или любые другие качества, что в бюрократическом мире зовутся добродетелями и испытываются. Ключ – некая способность, залегающая глубже всех этих качеств, так же как способность дышать и качать кровь залегает глубже любого мышления и поведения.
Этот глубоко залегающий бюрократический ключ – способность справляться со скукой. Эффективно оперировать в среде, где нет места ничему живому и человеческому. Дышать, так сказать, без воздуха.
Ключ – способность, условная или безусловная, находить другую сторону рутины, пустяка, бессмыслицы, однообразия, ненужной сложности. Одним словом, нескучливость. В 1984-м и 85-м я встречал двух таких людей.
Это ключ к современной жизни. Если тебя не берет скука, то тебе буквально открыты все дороги.
§ 45
Мама Тони была немного ненормальной, как и ее мама, известная затворница и чудачка из Дискового дома в Пеории. Мама Тони сменила череду бедовых мужиков на Юго-Западе США. Последний подвозил их до Пеории, когда мама Тони решила туда вернуться после предыдущих неудачных отношений. Бла-бла. В этой поездке мама более-менее свихнулась (перестала принимать таблетки) и на парковке угнала его пикап, бросив этого типа глотать пыль.
И мама, и бабушка были подвержены кататонии/каталепсии – это, насколько я понимаю, симптом какого-то вида шизофрении. Девочка смолоду развлекалась тем, что училась изображать это состояние, когда надо сидеть или лежать совершенно неподвижно, замедлив пульс, дышать так, что грудь даже не поднимается, и не закрывать глаза на протяжении долгого времени, моргая только каждые пару минут. Это самое трудное – глаза жжет, когда они высыхают. Превозмочь такой очень-очень трудно … но если получится, если подавить почти непроизвольный позыв моргать, возникающий после пика жжения и иссушения, глаза начнут увлажняться сами собой. Начнут выделять некие ложные или эрзац-слезы, чтобы спастись. Это мало кто знает, потому что невероятный дискомфорт от открытых глаз не дает большинству дойти до критического момента. К тому же такое все равно вредно. Девочка называла это «притворяться мертвой», потому что так мать пыталась ей описать это состояние, чтобы она не пугалась, когда была совсем маленькой: мать говорила, что только играет и что игра называется «притворяться мертвой».
Брошенный мужчина догнал их где-то в восточном Миссури. Они ехали по узкой асфальтовой дороге, и первым признаком погони стали фары, которые показались, когда они съезжали по спуску где-то в километр длиной, – они увидели фары, когда машина на хвосте перевалила за пригорок, потом снова их потеряли, когда начали подниматься на холм.
Как Тони Уэр это помнит и всего один раз пересказывала Иксу в вечер, оказавшийся годовщиной, машина, которую мужчина угнал или взял напрокат, быстро догоняла – оказалась намного быстрее пикапа с жилым модулем, – и мужчина ее не вел. Он стоял на капоте, как оказалось, кабины огромной фуры без прицепа, чуть ли не вдвое раздувшись от гнева и злобы и вскинув руки в жутком жесте практически ветхозаветного возмездия, и шумел (в деревенском смысле слова «шуметь», что чуть ли не отдельный вид искусства; так коммуницировали люди, проживавшие в холмистом краю на виду друг у друга, – такой способ обозначить, что они здесь, иначе в тех диких холмах казалось, что ты единственный человек на тысячи миль вокруг) от экстатического черного злобного гнева и торжества, вогнавших мать Тони – которая, вспомним, все-таки не была эталоном стабильности, – в истерику, когда она втопила педаль в пол и пыталась оторваться, одновременно пытаясь нащупать в сумочке флакон с рецептурными таблетками и открыть крышечку с защитой от детей, что ей никогда не давалось и она обычно просила Тони, – отчего пикап, завышенный из-за модуля с надписью LEER, вильнул с дороги и завалился на бок в каком-то поросшем бурьяном пустыре или луге, и мама так сильно пострадала, что бессознательно стонала с окровавленным лицом, а Тони распласталась на окне со стороны пассажира, и на самом деле у нее на боку до сих пор остался отпечаток рукоятки для окна, если получится уговорить ее задрать одежду и показать эту жутковатую репродукцию. Машина затихла на правом боку, а мама, ехавшая без ремня, что обычно для таких людей, частично лежала на Тони Уэр, прижимая ее к окну, так что она не могла пошевельнуться или даже понять, цела ли сама. Не слышалось ничего, кроме типичных ужасной тишины и шипения с тиканьем автомобильного средства после аварии плюс звона шпор или, может, большого количества побрякивающей карманной мелочи, пока мужчина пробирался к ним вниз по склону. Окно Тони уперлось в землю, а окно водителя теперь глядело в небо, но лобовое стекло, хоть и помятое и наполовину свесившееся наружу, стало двухметровой вертикальной щелью, через которую Тони Уэр увидела мужчину в полный рост, а он просто стоял, похрустывал костяшками и глядел на людей в машине. Тони лежала с открытыми глазами и замедлила дыхание, и притворилась мертвой. Глаза мамы были закрыты, но она оказалась жива, потому что слышалось ее дыхание и время от времени – невольные возгласы в коме или как это назвать. Мужчина взглянул на Тони, посмотрел ей в глаза, долго – позже она поймет, что он проверял, жива ли она. Невообразимо трудно таращиться перед собой, встретившись с кем-то глазами, но делать вид, что не смотришь в ответ. (С этого история и началась; Дэвид Уоллес или кто-то еще заметил вслух, что Тони Уэр какая-то жуткая, потому что, хоть она не застенчивая, не прячет взгляд и всегда поддерживает зрительный контакт, больше кажется, что она смотрит на твои глаза, а не в них; почти как в ответ смотрит рыба в аквариуме, когда проплывает мимо, а ты смотришь через стекло ей в глаза, – ты понимаешь, что она о тебе каким-то образом знает, но ощущение все равно странноватое, потому что никак не похоже на то, как о тебе знает человек, когда встречается с тобой взглядом.)
Глаза Тони были открыты. Поздно было зажмуриваться. Если бы она вдруг зажмурилась, преследователь бы понял, что она жива. Ее единственным шансом было притвориться настолько мертвой, что мужчина даже не станет проверять ее пульс или подносить к губам стекло. А проверять он не стал бы, если бы видел, что ее глаза открыты и остаются открытыми – ни один живой человек не может так долго смотреть с открытыми глазами. Лицо матери прижалось вплотную к ее, но, к счастью, кровь стекала в какую-то ложбинку на горле Тони; если б капало в глаза, Тони бы невольно моргнула. Так она лежала оцепеневшей и с открытыми глазами. Мужчина залез наверх и подергал дверь со стороны водителя, но та была заперта изнутри. Он слез, достал какой-то инструмент или монтировку и выломал лобовое стекло, сильно раскачивая пикап. Лег на бок и протиснулся в щель, взглянув сперва на безжизненную маму, а потом – на девочку. Мама застонала и зашевелилась, и мужчина убил ее, одной рукой зажав ноздри, а второй – заткнув рот масляной тряпкой и надавив, так сильно, что голова мамы, пока она пыталась не задохнуться в бессознательном состоянии, уперлась в голову Тони. Девочка так и лежала, едва дыша, с все еще открытыми глазами в каких-то сантиметрах от глаз мужчины, душившего ее мать, на что ушло больше четырех минут, когда он наконец успокоился. Тони незряче и не моргая таращилась перед собой, даже когда сухость и дискомфорт наверняка стали совершенно нестерпимыми. И каким-то образом убедила мужчину, что умерла, так как он не зажал ее ноздри и не надавил масляной тряпкой, хоть понадобилось бы каких-нибудь четыре-пять лишних минут… но ни один живой человек не может лежать столько времени с открытыми глазами и не моргать, вот он и не сомневался. И достал пару ценных вещичек из бардачка, и она слышала, как он побрякивает обратно по склону, и как оглушительно мощно завелся двигатель грузовика, и как грузовик уехал, и потом девочка лежала между дверью и мертвой мамой, должно быть, еще несколько часов, пока мимо кто-то не проехал, не увидел аварию и не вызвал полицию, а потом, видимо, еще какое-то время, пока ее не извлекли из пикапа, целую и здоровую во всех измеримых физических отношениях, и не посадили в машину скорой помощи от какой-то благотворительности…
Ох блин.
В общем, вы ее лучше не трогайте; у нее не все дома.
§ 46
Обычно в пятницу вечером некий процент налоговиков из отсека С встречается на «коктейльном счастливом часу» в «Мейбейере». Как и в большинстве питейных заведений на северной стороне, куда ходят работники Службы, в «Мейбейере» «счастливый час» длится ровно шестьдесят минут, когда можно заказать особые напитки по цене, подогнанной к приблизительной стоимости бензина и амортизации, требующихся для 3,7-километровой поездки из РИЦа до развязки Сауспорт-474. Разные уровни и отсеки, как правило, собираются в разных местах – некоторые из них находятся в центре и по-разному подражают более стилизованным заведениям Чикаго и Сент-Луиса. Мужиков с Брюшком можно почти каждый вечер найти в «Отце» – он прямо на Селф-Сторадж-паркуэй и принадлежит непосредственно местному дистрибьютору «Бадвайзера»; его функция – не столько социальная, сколь