Бледный король — страница 87 из 103

– Ну так скажи, почему, по-твоему, мне некомфортно из-за красоты.

– Я не знаю точно. Могу только догадываться.

– Знаешь, а оказывается, не такой уж ты и прямой, как можно подумать.

Дриньон по-прежнему смотрит прямо на Мередит Рэнд, но без какого-либо вызова или заметного подтекста. Рэнд, получше других знающая, что бесхитростность бывает видом хитрости, скажет Бет Рэт, что это почти как взгляд коровы или лошади, когда не только не знаешь, о чем они думают и думают ли вообще, но и не представляешь, смотрят ли они на самом деле, пока смотрят, – и в то же время чувствуешь себя увиденным по-настоящему.

– Ну ладно, давай сыграем в маленькую игру, – говорит Мередит Рэнд. – Как по-твоему, я красивая?

– Да.

– Ты считаешь меня привлекательной?

– …

– Ну?

– Меня этот вопрос ставит в тупик. Я слышал его в фильмах и читал в книгах. Странная формулировка. Что-то в ней ставит в тупик. Кажется, что ты спрашиваешь объективное мнение, назвал бы собеседник тебя привлекательной. Но судя по контексту, в котором его обычно задают, кажется, что это почти всегда вопрос о твоей сексуальной привлекательности конкретно для собеседника.

– Ну, иногда приходится идти окольными путями, нет? – говорит Мередит Рэнд. – Кое-что нельзя сказать прямо, иначе прозвучит слишком ужасно. Вот можешь представить, чтобы кто-то взял и сказал: «Я привлекаю тебя сексуально?»

– Вообще-то да, могу.

– Но ведь это ужасно неловко, нет?

– Я понимаю, почему это может быть неловко или даже неприятно, особенно если второй человек не испытывает сексуального влечения. Я практически уверен, что в прямой вопрос вплетен и намек на то, что это спрашивающего сексуально привлекает собеседник, и он хочет знать, взаимно ли подобное чувство. Так что – да, получается, я ошибался. В подспудный вопрос вплетены другие вопросы и допущения. Ты права: сексуальное влечение – это такая тема, о которой невозможно говорить совершенно прямо.

Выражение Рэнд уже такое покровительственное, что подавляющее большинство других людей уже злились бы или раздражались.

– И как думаешь, почему?

Дриньон недолго молчит.

– Думаю, скорее всего, потому что прямой сексуальный отказ крайне неприятен, и чем опосредованней передаешь информацию о сексуальном влечении, тем опосредованней ощутишь отказ, если не будет взаимного выражения влечения.

– Есть в тебе что-то утомительное, – замечает Рэнд. – Когда с тобой разговариваешь.

Дриньон кивает.

– Ты как будто одновременно и интересный, и очень утомительный.

– Мне как минимум говорили, что люди считают меня скучным.

– Опять же, Мистер Экстрим.

– Очевидно, саркастичное прозвище.

– Ты когда-нибудь ходил на свидания?

– Нет.

– Ты когда-нибудь кого-нибудь приглашал? Или выражал свое влечение?

– Нет.

– Тебе не бывает одиноко?

Тут небольшая пауза.

– Не думаю.

– Думаешь, ты бы понял?

– Думаю, понял бы.

– Ты знаешь, что сейчас играет на музыкальном автомате?

– Да.

– Ты, случайно, не гей?

– Не думаю.

– Не думаешь? – переспрашивает Рэнд.

– Не думаю, что я какой угодно. Полагаю, я никогда не чувствовал то, что ты называешь сексуальным влечением.

Рэнд отлично умеет считывать наигранность на чужих лицах и, насколько она видит, на лице Дриньона читать нечего.

– Даже в подростковом возрасте?

Снова та небольшая пауза для анализа.

– Нет.

– Не переживаешь, что ты гей?

– Нет.

– Не переживаешь, что с тобой что-то не так?

– Нет.

– А другие люди за тебя переживали?

Снова пауза, одновременно отсутствующая и нет.

– Не думаю.

– Правда?

– Имеешь в виду, в подростковом возрасте?

– Да.

– Думаю, на самом деле никто не обращал на меня внимания, чтобы задуматься, что внутри меня творится, и тем более переживать. – За все время он не шевельнул ни мускулом.

– Даже твоя семья?

– Да.

– Тебя это не расстраивало?

– Нет.

– Тебе не было одиноко?

– Не было.

– И никогда не бывает?

Рэнд почти привыкла ждать паузу после некоторых вопросов – или влилась в это как в обычный ритм разговора с Дриньоном. Он не подает виду, что она это уже спрашивала.

– Не думаю.

– Никогда-никогда?

– Не думаю.

– Почему?

Дриньон делает еще глоток теплого пива. Рэнд чем-то нравится его экономия движений, хоть она сама толком и не замечает своей симпатии.

– Не знаю, как ответить, – говорит вспомогательный инспектор.

– Ну, типа, когда видишь, что у других есть романы или личная жизнь, а у тебя нет, или видишь, что им одиноко, а тебе нет, что ты думаешь о разнице между ними и тобой?

Пауза. Дриньон говорит:

– Думаю, это двоякий вопрос. Ты говоришь о сравнении. Думаю, если я кого-то вижу, то скорее обращаю на него внимание и думаю о том, какой он, а не обращаю внимания на себя и какой я. Поэтому сравнить невозможно.

– Ты никогда ничего ни с чем не сравниваешь?

Дриньон смотрит на свою руку и на стакан.

– Мне трудно обращать внимание больше чем на что-то одно. Думаю, это одна из причин, почему я не вожу, например.

– Но ты знаешь, что играет на музыкальном автомате.

– Да.

– Но если ты обращаешь все внимание на наш разговор, откуда знаешь, что играет на музыкальном автомате?

Теперь пауза подольше. И лицо Дриньона слегка меняется, когда он завершает свой двухсекундный анализ. Он говорит:

– Ну, играет очень громко, а еще я несколько раз слышал эту песню на радио, либо четыре, либо пять раз, и, когда ее ставят, часто дают название и исполнителя. Полагаю, поэтому радиостанции и могут ставить песни под копирайтом, не оплачивая каждый случай использования. Радио входит в рекламную кампанию альбома, в который входит песня. Хотя это довольно странно. Мне кажется немного странной мысль, что потребитель, услышав песню несколько раз бесплатно, пойдет в магазин и ее купит. Конечно, продается часто целый альбом, где песня – только одна из многих, поэтому возможно, что песня на радио служит чем-то вроде трейлера фильма, который показывают как стимул сходить на этот фильм, откуда взят трейлер – очевидно, только малая его часть. Еще есть вопрос того, как бухгалтерия звукозаписывающих компаний относится к расходам на бесплатное исполнение по радио. Кажется, это скорее вопрос не корпоративный, а, если подумать, межкорпативный. Наверняка для отправки записи радиостанциям, которые ее поставят, требуются немалые расходы на пересылку и дистрибуцию. Может ли звукозаписывающая компания или ее родитель списать эти затраты, если радиостанция не платит за права на трансляцию песни и потому не существует видимой прибыли, чтобы списать расходы? Или их можно вычесть как расходы на маркетинг и рекламу, когда фактически деньги получает не предположительный распространитель – в данном случае радиостанция или ее родитель, – а почта или какой-либо частный курьер? Как инспектору Службы отличить такие расходы от незаконных или завышенных вычетов, если нет некой крупной компенсации, чтобы можно было вычесть из нее или прибавить к ней эти расходы на дистрибуцию?

Мередит Рэнд говорит:

– Не обидишься, если я скажу, что одна из причин, почему ты кажешься скучноватым, – ты будто не улавливаешь тему разговора? Ведь все это никак не связано с тем, о чем мы только что говорили, правильно?

На миг Дриньон кажется слегка озадаченным, но не обиженным и не смущенным. Рэнд продолжает:

– С чего ты вообразил, что кому-то вообще может быть интересно выслушивать нудятину по работе, в которой ты даже не разбираешься, если мы здесь только потому, что сейчас пятница и нам не понадобится забивать голову этой хренотенью целых два дня?

– Хочешь сказать, обычно ты выбираешь не уделять время таким вопросам вне работы, – говорит Дриньон.

– Я говорю об одиночестве и о том, обращают ли на тебя внимание люди, а ты заряжаешь целую, типа, тираду о протоколах расходов радио, и к тому же выясняется, что вся суть – в процедурных вопросах, в которых ты не разбираешься?

Дриньон задумчиво кивает.

– Я тебя понимаю.

– Как по-твоему, о чем думает человек, пока ты рассуждаешь? Ты просто автоматически веришь, что им интересно? Кого волнует бухгалтерия радио, если это не твоя работа?

Бет Рэт уже сидит за стойкой, между Китом Сабусавой и кем-то еще, все – на стульях в одинаковых стульных позах, которые Мередит Рэнд всегда напоминают о падальщиках. Говард Шируотер играет в пинбол, в чем он, по его заверениям, мастер; его автомат – дальний от их столика, и угол зрения не позволяет Рэнд разглядеть его рисунок или тему. Солнце еще не село до конца, но приглушенное освещение искусственных факелов тики на стене уже включили, а мощность кондиционеров как минимум немного сбавили. Как бейсбольные фанаты пеорийцы поровну делятся между «Кабс» и «Кардиналс», хотя в это время фанаты «Кабсов» стараются держать свою приверженность при себе. Бейсбол по телевизору – самый унылый вид спорта на свете, считает муж Мередит Рэнд. Как обычно, на улице то ли вот-вот польет, то ли нет. На всех местах, где стоят или стояли стаканы, собрались лужицы конденсата разных форм, ни одна никогда не испаряется. Дриньон все еще не заговорил, не ерзал и не изменил выражение лица. Это сейчас пошла третья сигарета с 17:10. Колец дыма давно нет.

– О чем ты сейчас думаешь? – спрашивает Мередит Рэнд.

– Я думаю, что ты сделала ряд замечаний, которые кажутся верными, и что я стану больше задумываться о том, что на уме у людей, когда я с ними разговариваю.

Рэнд делает лицом, как умеет: широко улыбается всем, кроме мышц у глаз.

– Это ты так со мной свысока?

– Нет.

– Это сарказм?

– Нет. Но я вижу, что ты разозлилась.

Она выдыхает два коротких бивня дыма. В вентиляции теперь уменьшилась обратная тяга, и часть дыма попадает в лицо Шейну Дриньону.

– Ты знал, что мой муж умирает?

– Нет. Не знал, – говорит Дриньон.