— У меня вообще-то по акробатике второй юношеский, — сказал Генка, краснея. — Только я давно уж не тренировался.
— Так чего же ты? Пробуй!
Генка сделал стойку на руках, прошелся по манежу, с одной руки резко вскочил на ноги, разбежался, сделал рандат, фляк и сальто. Тут не важно, что вы, вероятнее всего, не знаете, что такое рандат и фляк. Это, в общем, довольно-таки сложные акробатические прыжки, где земли касаются то руки, то ноги.
— Это что за народный артист? — спросила бабушка, которая помогала маме Марине дрессировать Вильяма, очень умного, но и столь же свое нравного козла.
От Вильяма всего-то требовалось: встать на задние ноги и сделать несколько прыжков. А бабушка и мама в это время должны были таким образом крутить веревку, чтобы получалось, будто Вильям прыгает для развлечения.
Козел это мог бы сделать совершенно запросто, но, как верно говорила та же бабушка:
— Козел, он и есть... козел!
Они сделали перерыв, познакомились с Генкой.
— А что? Пробуй, если нравится. Может, и получится из тебя циркач! — это все бабушка говорила.
Дед Олава улыбался, а мама внимательно смотрела на Олега. Наконец поймала его глаза:
— Где же Оля?
— Да сейчас придет. Ей надо было в школу свою на полчасика...
Но именно в эту секунду в нем и проснулось беспокойство. Тайно Олег глянул на часы... В самом деле, ей пора бы появиться на арене.
А Ольки все нет! Время между тем уже подъехало к семи, к началу представления. Сильверы выступали во втором отделении. Но такого в жизни не было, чтобы кто-то из них не пришел в цирк к семи. Это же просто непрофессиональное отношение к любимому делу!
Что-то случилось?..
Олег подошел к Генке:
— Ну, как дальше будем?
Генка вообще-то не очень понимал, что такого особенного случилось. Ну, задерживается немного...
Конечно, ведь он был не цирковой человек!
И тогда, очень кратко, как настоящему другу, Олег объяснил, в чем дело. А еще больше, чем слова, Генке сказали Олежкины глаза. И тогда он положил руку на его плечо:
— Оставайся, а я рвану. Не беспокойся, я найду ее!
Может, это было бы даже и правильное решение. Но не для Олега, который Ольгину боль чувствовал, как свою собственную. Ведь когда болит правая рука, левой так же больно. Хотя это трудно объяснить... если ты сам не близнец!
Остается только поверить на слово. Так что уж поверьте.
— Сейчас, Ген, обожди. Через пять минут двинем.
И пошел прямо к отцу:
— Олька пропала, пап.
Всеволод Олавович посмотрел на сына. Он собирался сказать, что прошло еще слишком мало времени, чтобы говорить такие слова. Однако отец, как никто другой, знал, что его сын не станет паниковать зря.
— Я должен ее найти, пап! — Олег опустил глаза. — Вы отыграете без нас, хорошо?
Говорили, что Надя куда-то пропала, а теперь...
Я думаю, Олька напала на ее след!
Как же ты ее оставил, сын?
Олег печально покачал опущенной головой:
— Думаю, она меня обманула... Ну, в смысле, не хотела почему-то брать с собой!
И неожиданно понял, что именно так оно и было! Быстро глянул на отца:
Пойду я, пап... Я теперь понял!
Только не превышай там! И обязательно звони... Обещаешь?
«Не превышать» — это значило не связываться со взрослыми, не делать такого, за что самого тебя могут потом привлечь к ответственности. За близнецами это водилось. Вот Ольга, кстати, только что забралась в чужую квартиру. Забралась, конечно, из самых лучших побуждений, но поди потом разбирайся. Закон различий не делает между теми, кто из благородных целей на чужой балкон пробрался, и простыми воришками.
— Ты обещаешь мне?
— Да!
Олежке уже не стоя л ось на месте.
— Хорошо. Иди!
Они вышли на ступени знаменитого Ростовского цирка, в котором столько... Эх, да не до того сейчас! Надо было решать, куда и как двигать.
— До «Суворовского» отсюда идет прямой автобус, — сказал Генка.
Олег в ответ лишь покачал головой:
Нам туда вообще не надо!
В смысле?..
Потому что она туда не пошла. Она просто от нас отделаться хотела!
Генка удивленно скривил губы: дескать, зачем?
Вот в том-то и дело! — Олег нахмурился. — Как только поймем, зачем она нас отшила, сразу будет понятно, куда она поехала. Она, мне кажется, что-то про Надю твою узнала!
А зачем ей было нас?..
Вот и думай!
Генка думать про это не стал. Он ведь совершенно не представлял, что за девчонка эта Ольга Серегина, и что она могла «выкинуть». Поэтому стал думать совсем о другом, что, как мы вскоре узнаем, окажется очень важным, чуть ли не решающим в их деле.
А Олег соображал, почему его сестренка — любимая, ненаглядная, которой он ничего подобного, конечно, словами не говорит, но чувствует-то именно это, почему она решила от него избавиться! Ведь Олег знал, что Оля ничего не любит делать без него. А тут вдруг — раз и...
Значит, что?.. Ну, думай же!
Значит, я ей чем-то мешал. Она с кем-то хотела встретиться, а я и Генка — мы ей мешали.
И тут, когда он произнес про себя Генкино имя, многое сразу прояснилось. Так молния иной раз вспыхивает в темноте, освещая лесную поляну, и черный камень посредине, и человека в старинном плаще, со шпагой, который... ну, в общем, и так далее — вы меня поняли, верно?
Вот так же и у Олега в памяти пролетела «молния». И он вспомнил, как Олька вдруг ни с того ни с сего вернулась к этому Шальневу. Сказала: я там кошелек позабыла?
Да ничего она там не забывала! Она с ним хотела поговорить, дополнительно... Олег попробовал припомнить лицо этого Лени, так называемого. И попытался припомнить, что он сам чувствовал, когда смотрел на Шальнева.
Ну точно! Ленька явно что-то недоговаривал! Но Олегу стало неприятно с ним общаться. Противно, когда человек скользкий.
А ведь это непрофессионально получается, друг мой! Если ты собираешься быть сыщиком, тебе не до подобных ощущений!
Значит, Ольга еще раз поговорила с Шальневым... А потом?
Вот что самое главное. Но пока надо к Шальневу и потрясти его по полной программе! Он повернулся к Генке, и вдруг тот сказал:
Здесь в пяти минутах живет один пацан клевый. У него есть мопед. Нам надо на мопеде лететь.
А ты уверен, что он нам даст?
Уважает! — коротко бросил Генка.
А Олег, между прочим, успел заметить: если этот пацан чего говорит, то так оно и есть. У него, может, характер не самый лучший. Но то, что он не трепло, — пятьдесят процентов.
— Тогда погнали, Ген! Только мы потом поедем не в ДК «Суворовсский», а...
И Олег рассказал другу, чего он насоображал, пока Генка думал о мопеде.
И уже через десять минут они на отличнейшей двухколесной машине гнали по остывающим от дневного жара ростовским улицам, на которые волна за волной вливался погожий вечер.
Это что за улица, Ген?
Наша самая главная. Называется Садовая... А теперь поворачиваем на Буденновский проспект.
Олег невольно рассмеялся, потому что вспомнил шутку великого клоуна дяди Семы Птициани.
Когда ему надо с ходу вклиниться в разговор, он заявляет:
— Тихо, лошадь! Я Буденный!
Повернули они, между прочим, не особенно соблюдая правила уличного движения. Они вообще ехали, «не очень соблюдая». Но кто ездит на велосипеде или на мопеде, тот скажет вам, что у этих штук другие правила уличного движения, чем у машин.
Милиция такого подхода, естественно, не признает. Но и в то же время смотрит сквозь пальцы на то, как два пацана едут через переход, не дожидаясь зеленого света. А где пробка, там можно и по тротуару, чтоб оказаться впереди всей этой лавины пыхтящих четырехколесных чудовищ. Да, скажу вам по правде: на мопеде и на велике вы двигаетесь ничуть не медленней, чем на автомобиле. По городу, конечно, особенно по центру.
А им надо было именно по центру. Уже минут через десять ребята притормозили возле шальневского дома-громилы.
— Один иди, — сказал Генка. — Я ему, во-первых, в морду могу нечаянно дать, а во-вторых, тут такие пацаны улетные. Оглянуться не успеешь, на твоем мопеде уже катаются где-нибудь километров за пять отсюда.
Глава XXI ДРАГОЦЕННАЯ ТУФЕЛЬКА
Пожалуй, Олег даже был рад, что Генка с ним не идет: нормального разговора в присутствии этого сурового мотоциклиста могло бы и не получиться.
Едва Шальнев открыл дверь, Олег сказал ему:
— Лучше сразу говори правду!
Из квартиры уютно пахло ужином и слышалось звяканье расставляемых тарелок — там, наверное, шальневская мама собиралась порадовать сынка каким-то любимым блюдом.
— Какую правду? — удивился Леня очень натурально. — Чего ты наезжаешь?..
— Ту правду, которую ты сказал моей сестре! — и неожиданно для себя он взял Шальнева за майку, точно так же, как это несколько часов назад сделал Генка. — Я тебя очень прошу!- По-моему, с ней там что-то может случиться... Где она?!
И таким голосом он это спросил и так крепко схватил Леню Шальнева. Эх, никакой, даже самый страшный Генка, так не сумел бы.
Леня, ты идешь? — крикнул из квартиры женский голос.
Он сейчас придет! — твердо ответил Олег, не отпуская, однако, Шальнева. И добавил очень тихо: — Прошу тебя, говори быстрее!
И такое у него получилось суровое «прошу», что Леня немедленно все рассказал: как пришла Ольга, как она пригрозила ему Генкиной расправой, как он припомнил про Ромашкина...
— Адрес!
Леня сказал. И дальше он собирался произнести фразу про то, что вообще-то так воспитанные люди себя не ведут. И это неприлично вышибать показания при помощи грубой силы. Но взгляд у Олега был уж слишком выразительным, поэтому Леня Шальнев предпочел промолчать. А по дороге к лифту Олег думал, что, наверное, плохо быть трусом. Плохо, когда ты говоришь правду только под угрозой, что тебе в морду дадут.
А потом он забыл о Лене Шальневе и не вспоминал о нем больше никогда. Не то чтобы из презрения, а как-то, знаете, уж очень ему был не по нутру подобный тип!