Третья часть – 3-ий уровень: Эпилог. Уровень Вечности. Его герои – Город, в его красоте и в его страдании. И Автор, взгляду которого открывается с реальной высоты во время полета в самолете над страной, и – нереальной, с какой-то неведомой – поднебесной – высоты вид сверху на всю страну, вплоть до Сибири, чтобы увидеть, как «Обуянная смертным страхом /И отмщения зная срок, Опустивши глаза сухие /И ломая руки, Россия/Предо мною шла на восток…»
Сначала Эпилог в первой редакции Поэмы 1942 года заканчивался возвращением в ленинградский эфир «Седьмой симфонии» Шостаковича, исполненной в блокадном городе как памяти о страдании и ужасе войны… Во второй редакции в текст Эпилога вошли очень важные дополнения, записанные в 1944 году пока как набросок – карандашом: образ лагерной России, идущей на восток[41]. В Третьей редакции Поэмы (май – ноябрь 1945 года) образ лагерной России в финале завершает и по-своему продлевает образ Города в начале Эпилога.
Лагерный опыт жизни людей и блокадный соприкасаются, перекликаются, дополняют друг друга, составляя целое. Страдания блокадного Города и страдания прошедшей каторгу России, в отчаянии идущей на Восток. Ее «Реквием» перетекал в Поэму. «Это поэма гнева и проклятия. В ней нет ни смирения, ни прощения, ни тишины, – записала в Дневнике С. К. Островская, которая читала Поэму, получив рукописный экземпляр от Т. Н. Гнедич. – Поэма кричит. И какая тема – неизвестна. Или каждому известна своя». И еще: «Снова развернула поэму – как кричит каждая строка! Сколько гнева в Ахматовой, непрощения, обиды, издевки, мести, проклятия! Недаром я сравнила ее с Александрой Федоровной – в той ведь тоже мистическая сила проклятия! Радовалась бы, что погибают от бомб и снарядов дети: маленькая плата за немыслимую смерть цесаревича»[42]. Трехуровневое построение поэмы создавало модельную ситуацию, в которой проявляется суть вещей, сущность жизни после смерти. «Мне ведомы начала и концы и жизнь после конца…» Переживание Вечности, где есть место ее Городу, проклятому и любимому, Городу человеческой муки и высокой поэтической любви и сострадания…
С «Поэмой без Героя» Ахматовой предстояло жить еще два десятилетия. Девять редакций. Последняя – в 1965-м году. Но глубинные основы замысла сложились именно в 1944-45 гг. после ее возвращения.
Татьяна ПоздняковаМассовое зрелище 5 января 1946 года у кинотеатра «Гигант»
На ленинградской студии документальных фильмов в 2006 году Сергей Лозница сложил из архивной хроники неприукрашенно правдивый фильм «Блокада». Хотелось бы добавить: страшный фильм безо всякого идеологического педалирования. Но этому утверждению мешает впечатление от последних, завершающих фильм кадров: на экране массовое зрелище, организованное в Ленинграде 5 января 1946 года на площади перед кинотеатром «Гигант» – казнь восьмерых пленных немцев.
И хотя сам режиссер в интервью на Радио Свобода уверяет, что «факт публичной казни не менее шокирует, чем весь предыдущий фильм»[43], и хотя кинокритик Олег Ковалов полагает, что, демонстрируя эти кадры, автор фильма будто «пожимает плечами»[44] – мол, так вот странно и закончилась ленинградская блокада, но зритель прочитывает здесь другое: свершилась воля народа, и преступников постигло заслуженное возмездие.
То есть блокада закрыта, поставлена точка.
Вероятно, организаторы этого массового зрелища подобного эффекта и добивались: мы победили, торжествуем, творим праведную месть и, значит, больше к блокаде можно не возвращаться.
Однако, кажется, что само это событие, случившееся в Ленинграде 5 января 1946 года не есть завершение блокады, но ее продолжение.
Обратимся к официальным документам, к исследованиям в области юриспруденции, к пропагандистским публикациям. Итак, как же и кем все это было организовано?
4 января была оттепель. 5-го подморозило, площадь превратилась в скользкий наст. Люди не падали – их держала плотная толпа. Но когда, после завершения казни, она рванулась, двинулась, завихрилась, многие не смогли удержаться на ногах…
К 1946 году наша страна уже имела опыт организации публичных казней.
19.04.1943 года в подтверждение перелома в ходе войны вышел указ Президиума Верховного Совета СССР «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников родины из числа советских граждан и для их пособников»: «Фашистские злодеи, уличенные в совершении убийств и истязаний гражданского населения и пленных красноармейцев, а также шпионы и изменники родины из числа советских граждан караются смертной казнью через повешение… Приведение в исполнение приговоров производить публично, при народе, а тела повешенных оставлять на виселице в течение нескольких дней, чтобы все знали, как караются и какое возмездие постигнет всякого, кто совершает насилие и расправу над гражданским населением и кто предает свою родину»[45].
Суть указа: будем поступать с фашистами так, как фашисты поступали с нами.
В июне 1943-го публичная казнь произошла в Краснодаре, в декабре – в Харькове. Судебными процессами руководили соответственно Военные трибуналы Северо-Кавказского и 4-го Украинского фронтов. В центральных газетах события освещали Илья Эренбург, Константин Симонов, Алексей Толстой, Леонид Леонов. Илья Копалин снял документальный фильм о краснодарском процессе «Суд идет». Через месяц этот фильм показали во всех советских кинотеатрах.
Из дневника С. К. Островской от 29 августа 1943 года:
«Показывали кинохронику… суд и публичная казнь фашистских наймитов в Краснодаре… страшный кадр: запруженная народом площадь и трупы преступников, качающиеся на виселице, а на первом плане неистово аплодирующие и веселящиеся от души дети. Что мы делаем, Господи… разве детям можно показывать такое и допускать их присутствие на проведении в исполнение приговора: смертная казнь через повешение – у кого-то действительно ум за разум зашел. В Ленинграде возмущаются этим даже стопроцентные коммунисты»[46].
Пьянящий лозунг «Убей немца!» оставался на повестке дня.
Через полгода после окончания войны, 21 ноября 1945-го, под грифом «Строго секретно» появилось Постановление политбюро ЦК ВКП(б) «О проведении судебных процессов над бывшими военнослужащими германской армии и немецких карательных отрядов»[47]. Согласно этому постановлению необходимо было:
– провести в течение декабря 1945 – января 1946 г. открытые судебные процессы по делам изобличенных в зверствах против советских граждан бывших военнослужащих германской армии и немецких карательных органов в городах: Ленинграде, Смоленске, Брянске, Великие Луки, Киеве, Николаеве, Минске и Риге;
– руководство организацией, подготовкой и проведением судебных процессов возложить на Комиссию в составе: т.т. Вышинского (председатель), Рычкова (зам. председателя), Голякова, Круглова, Абакумова, Афанасьева (гл. воен. прок.),
– обязать секретарей соответствующих ЦК КП(б) союзных республик и обкомов оказать необходимое содействие в организации и проведении упомянутых выше открытых судебных процессов,
– ход судебных процессов систематически освещать в местной печати и кратко освещать в центральной прессе,
– в отношении всех обвиняемых, признанных виновными в совершении зверств, применить Указ 19 апреля 1943 г. (о применении к фашистским злодеям, уличенным в совершении убийств и истязаний советского гражданского населения и пленных красноармейцев, смертной казни через повешение).
Очевидно, что организация публичных казней в регионах – это не инициатива местных властей, а решение политбюро Центрального Комитета. Выбор мест проведения казней и самих их сценариев был согласован со Сталиным.
Публичный акт государственного мщения развернулся по стране. Ленинград почему-то замешкался, его опередили Смоленск (26 декабря 1945 года) и Брянск (30 декабря). Наконец 5 января 1946 года постановление политбюро было выполнено в Ленинграде. Затем – Николаев (17 января), Киев (29 января), Минск (30 января) и припозднившаяся Рига (2 февраля).
Подлежавшие в Ленинграде суду немецкие военнопленные были изъяты из лагерей и помещены во внутреннюю тюрьму УНКГБ ЛО (ул. Воинова, 25).
Их было 11 человек: самый старший – 63-летний комендант Пскова, генерал-майор Ремлингер Генрих, и самый молодой – Янике Гергард, 1921 года рождения. Открытый судебный процесс имел откровенно пропагандистскую направленность – продемонстрировать ленинградцам конкретных агрессоров, повинных в их страданиях, и публично наказать их по заслугам.
И это при том, что именно эти конкретные фашисты творили злодеяния непосредственно не в Ленинграде, а в Псковской области. Но здесь был свой смысл – ленинградцам полезно было знать, что их страдания не исключительны, что страдали и в иных местах и что судебный процесс в Ленинграде следует рассматривать в ряду других выше упомянутых судебных процессов
20 декабря 1945 года обвинительное заключение по делу № 37-Д подписал военный прокурор ЛВО генерал-майор юстиции Петровский и отправил документ в Москву на утверждение главного военного прокурора Красной Армии генерал-лейтенанта юстиции Афанасьева. Подпись Афанасьева датирована 25-м декабря. Теперь обвиняемые предавались суду Военного Трибунала ЛВО.
Сегодня специалисты в области юриспруденции отмечают, что хотя следственным действиям придавались черты легитимности и формально судебный процесс отвечал требованиям международных правовых установлений (собирались показания свидетелей, проходили опознания, в суде участвовали адвокаты и пр.), доказательная база следствия была слабой и привлечение подозреваемых к уголовной ответственности по ст.58-4 УК РСФСР (оказание помощи мировой буржуазии, стремящейся к свержению коммунистической системы) можно считать в юриспруденции не более чем казусом