— Не нравится — не берите, другого мяса не будет! — грубо оборвала Марина.
— Пожалуй, я возьму первый кусочек, только он великоват, а можно разрубить на две части?
— Нельзя! Кому я этот обрубок продам? Берете? — продолжала хамить расстроенная Марина.
— Да, беру, что ж поделать… Что ж вы, милочка, как с цепи сорвались? У вас неприятности?
— Вам завернуть? — Марина готова была сорвать злость на ни в чем не повинной женщине.
— Да-да, заверните…
Марина, заворачивая в серую толстую бумагу кусок старого мяса с огромной торчащей костью и синими жилами, сама удивилась нечаянно нахлынувшей грубости, но остановиться уже не могла и, плюхнув на весы сверток, почти гаркнула:
— 4 рубля 23 копейки!
— Ох, боже мой, чего ж так много?
— Берете?
— Что ж мне остается, коли блата в торговле нет… Не волнуйтесь, милочка, все наладится! — покупательница в вязаном берете с нескрываемым сочувствием посмотрела на Марину большими светло-голубыми глазами, чуть дотронувшись до ее плеча.
От проявленного вежливого тона в ответ на грубое хамство Марине стало стыдно, и она тихо прошептала:
— Извините, не знаю, что на меня нашло, просто дома неприятности… Извините…
Дамочка в вязаном берете благодарно улыбнулась, положила сверток с мясом в авоську и направилась к выходу.
— Что это было? — из подсобки высунула голову Алевтина.
— Сама не знаю, буря в стакане.
— Случилось что?
— Мой сегодня не ночевал, пришел домой утром, завалился спать, а перегаром за версту несет.
— Эка невидаль, любому мужику порой хочется расслабиться! А ты думала, что на цепь, как пса, посадила?
— Алевтина, ну почему на цепь? Мы всегда с ним вместе, доверяем друг другу!
— Это ты ему доверяешь, дуреха! А он? Где хоть был, сказал? — не унималась бухгалтерша.
— Нет, спать сразу отправился… Понимаешь, ему на работу сегодня, а он — спать! Уволят же!
— Может, ты полюбила человека, которого сама себе придумала? Так бывает!
— Алевтина, я-то полюбила, а ты — всю дорогу одна маешься! — перевела стрелки с одной неприятной темы на другую Марина.
— И правда, я бы тоже расслабилась, как Данила, от таких занудных речей, но надо работать!
Алевтина вернулась в подсобку считать дебеты с кредитом, а Марина — скучать за пустым прилавком, пока какой-нибудь случайный посетитель не удостоит своим вниманием зияющий пустотой провинциальный магазин.
8
Через несколько дней Маза набрал номер телефона Фурмана.
— Евгений Абрамович, я надеюсь, что вы — честный и порядочный человек, именно поэтому пригласил вас к себе домой. Скажите, мне долго ждать кабалу?
— Никитушка, дружище, деньги будут, но нужно время, сумма большая, сам понимаешь.
— Пять дней прошло, мне кажется, этого достаточно. Вы — человек не бедный, на аркане никто не тянул вливаться в наше сообщество. Так что завтра, будьте так любезны, сдержать слово.
— А если я не успею?
— Вам напомнить, что невозврат проигранного долга имеет последствия? Вы же не хотите, чтобы вас называли фуфлыжником? После этого с вами не сядет играть ни один порядочный человек. Я повторяю: жду до завтра.
…На следующий день Маза отыскал адрес карточного должника и отправился в частный сектор недалеко от центра районного города. Неказистая с виду зеленая деревянная постройка, обнесенная забором, расположилась на пригорке извилистой улочки, и припарковать «жигуль» Мазовецкому у разросшегося куста сирени оказалось довольно сложно.
Постучавшись в калитку, обрамленную фигурным кованым железом, Маза терпеливо прождал минут пять, но, заметив легкое движение белой тюлевой занавески за окном, просунул руку через калитку, отодвинул щеколду и подошел к крыльцу. Дверь была заперта. Из-за отсутствия звонка непрошеный гость настойчиво постучал, но в ответ — опять тишина. Недолго думая, катала в элегантном белом плаще разогнался и вышиб дверь плечом.
В прихожей стоял с кухонным полотенцем в руке испуганный Фурман в белой майке и черных семейных трусах, а за ним супруга в бигуди и махровом длинном халате.
— Евгений Абрамович, вы не рады?
— Ну почему же?
— Так почему не отзываетесь, не открываете на мой настойчивый стук в дверь? — Маза весь в белом дерзко прошел в зал и уселся на стуле возле обеденного стола, блеснув золотыми запонками на рукавах шелковой рубашки. — Вы готовы вернуть кабалу?
— Я же просил, я не успел… — оправдывался Фурман, отправляя жену в спальню, чтобы не мешала мужским разговорам.
— Мне с вами шутить некогда, завтра я объявлю вас фуфлыжником, если к вечеру не получу то, что задолжали. И не вздумайте скрываться, у вас же жена, дети. Подумайте про них. Напомню, что в таких случаях жену должника ждет групповое изнасилование, а детей и вовсе на тот свет отправят. А вам, Фурман, придется работать на меня. Сделайте одолжение, вечером с кабалой сами ко мне наведайтесь, чтобы я больше не беспокоился.
Маза кокетливо глянул на себя в зеркало, вставленное в сервант, взял яблоко со стола, громко надкусил и удалился, не прощаясь.
Из спальни тут же выбежала испуганная Софья Николаевна:
— Женя, кто это? Что ему нужно?
— Соня, я проиграл солидную сумму, — пробормотал Фурман и заплакал, — не знаю, что делать, не понимаю, как это случилось, думал, отыграюсь…
— И что, этот человек не может простить долг? Это же обыкновенные игральные карты! — Софья Николаевна с надеждой посмотрела на мужа.
— Соня, ты не понимаешь, это обычный долг могут простить, а карточный — никогда. Если я не отдам эти деньги, меня опозорят! И тебя тоже!
— Сколько ты проиграл?
— 11 тысяч…
— Ты с ума сошел, откуда взять такие деньжищи? Может, в милицию пойти, раз он угрожает?
— Замолчи, дура, и так тошно! — Фурман взял инструменты и принялся ставить на место выбитую дверь.
Уже на следующий день после проигрыша на трезвую голову до него дошло, что катранщик специально пригласил старого приятеля, чтобы вдвоем обыграть небедного еврея. Колода была новой, он хорошо помнит, как Мазовецкий ее распечатывал, но теперь и в этом не был уверен. Как он мог попасться на удочку молодого и наглого катранщика? Даже выиграл чуть-чуть сначала, а потом азарт затуманил мозг. Проиграть целое состояние — 11 тысяч рублей, где их теперь взять? Ничего путного Фурман не придумал, кроме как пойти вечером к Мазе и поклониться в ноги, умоляя дать больше времени на сбор всей суммы.
С замиранием сердца Фурман подъехал вечером к дому Мазовецкого, припарковал машину у подъезда, поднялся к 35-й квартире и тихо постучал.
— Принес, Евгений Абрамович, молодец, а я уж подумал, что ты и впрямь фуфлыжник, — весело встретил Маза Фурмана. — Ну, проходи…
Фурман бухнулся на колени у ног катранщика прямо на пороге.
— Прости, дружище, не смог так быстро найти деньги, прости, дорогой, дай мне срок месяц, я все отдам, честное слово!
— Да ты и впрямь фуфлыжник, я-то подумал, ты — человек чести, какое честное слово, грош цена ему, жидяра! — И Маза, для которого выбивание карточных долгов давно стало уже привычным делом, повалил Фурмана на пол и несколько раз ударил ногами в живот.
— Скотина, ты не понял, что я не благотворительный фонд и не банк, чтобы кредитовать клиента под проценты, просто хочу, чтобы мне вернули то, что я выиграл.
— Прости, Никита, дай мне месяц, — жалобно простонал Фурман, закрывая руками голову, а Маза, все более распаляясь, колотил ногами куда попало.
У Фурмана носом пошла кровь, разбитая губа распухла, под глазом проявился солидный фингал.
Наконец Маза остановился и, пошарив по карманам жертвы, нашел ключи от «Жигулей».
— Где машина?
— Во дворе у подъезда…
Маза выглянул в окно и заметил припаркованные у фонарного столба желтые «Жигули» пятой модели.
— Желтая?
— Ага.
— Документы где?
— В бардачке…
— Забираю машину и дело сделано. Пошел вон, фуфлыжник! Больше с тобой никто играть не сядет!
9
На следующий день Мазовецкий отправился в комиссионку, чтобы продать отвоеванный с боем автомобиль, а семейство Фурмана скрылось в неизвестном направлении от греха подальше.
Отпраздновать сорванный куш игрок пригласил Данилу в самый дорогой ресторан города. Шампанское лилось через край вперемешку с перспективами от предстоящих игр в четыре руки.
Закусывая бутербродом с черной икрой, Никита в белой шелковой рубахе размахивал наколотым на вилку маринованным грибочком, запивал студеной водочкой, рисуя бывшему однокласснику картину потрясающего вкуса свободы, которую можно купить только за деньги, и бесконечных путешествий по бескрайнему Советскому Союзу.
— Старик, со мной не пропадешь! Я тебе обещаю! Знаешь, сидя в этой дыре, ты никогда не увидишь ни завораживающих вершин Арарата, ни высокого неба над сибирской тайгой, ни бескрайних волжских степей с табунами необъезженных лошадей. — Никита взмахнул рукой, словно хлыстом ударил по лошади. — И не бывать тебе в самых больших каменных джунглях…
— Так ты романтик, я погляжу, — уныло ковырял вилкой бефстроганов Данила, не понимая, каким образом ему можно будет увидеть все описанные выше красоты.
— Да! Но романтику без денег постичь невозможно! А если представить на минуточку, что набирающая силу перестройка Горбачева сможет уничтожить железный занавес, то для нас откроется настоящий Запад. А там!.. — Никита воодушевленно закатил глаза, прозрачными кружочками филигранно выпуская из себя дым от ментоловой сигареты.
— Я-то здесь при чем? — не унимался Данила.
— Как при чем? Мы с тобой можем такие горы свернуть! Ты же понимаешь, я здесь ненадолго…
— Послушай, я же не один живу на свете. У меня есть Маринка, дочка ее Оксанка…
— Но ты же не собираешься жениться?
— Пока не планировал.
— Значит, один… Пока хомут на себя не надел. Давай выпьем за наше счастливое будущее!
— А давай! — опьяневший Данила привстал, чтобы дотянуться до Никиты, но не удержался на ногах и свалился.