— Помоги мне дойти до сортира, а? — попросил я.
Персел положил айпод обратно на прикроватную тумбочку и уставился на него, продолжая слушать забойный ритм «Барабанщик, дай жару», льющийся из наушников.
— Не говори мне таких вещей, — глухо произнес он. — Не желаю слышать ничего подобного.
Персел поднес к губам пакет сока и принялся из него пить, уставившись на меня одним глазом, как циклоп, наполовину спрятавшийся в коробке.
Клету принадлежали два частных сыскных офиса, один на Мэйн-стрит в Новой Иберии, на байю, а второй — в Новом Орлеане, на Сент-Энн во французском квартале. После урагана «Катрина» он прикупил и восстановил здание на Сент-Энн, которое раньше арендовал. С огромной гордостью он жил на втором этаже над своим офисом, имевшим прекрасный вид с балкона на собор Святого Людовика, дубовую рощицу и расположенный за ней обнесенный темно-зеленым частоколом сад. Как частный сыщик, он выполнял грязную работу для поручителей и адвокатов по имущественным делам, жен, желающих разорить неверных мужей в ходе бракоразводных процессов, и мужей-рогоносцев, хотевших распять своих неверных жен и их любовников. Помимо этого, Клет почти бесплатно расследовал дела безутешных родителей, чьи чада числились как сбежавшие из дома, или даже людей, родственники которых угодили в тюрьму или были приговорены к смертной казни.
Его презирали как многие из его бывших коллег по службе в Полицейском управлении Нового Орлеана, так и остатки мафии. Он прослыл проклятием страховых компаний из-за огромных размеров имущественного ущерба, который он причинил на пространстве от Мобила до Бьюмонта. Он свалил из Нового Орлеана после того как пристрелил федерального свидетеля, и в свое время сражался на стороне «левых» в Эль-Сальвадоре. При этом он также был награжден крестом ВМС, Серебряной звездой и двумя «Пурпурными сердцами». Когда частный самолет, полный гангстеров, разбился о склон горы в Западной Монтане, комиссия по расследованию причин катастрофы Национального комитета по безопасности на транспорте обнаружила, что кто-то подсыпал песок в топливные баки. Клет немедленно забросил чемодан на заднее сиденье своего старенького ржавого кабриолета и слинял из Полсона, штат Монтана, как будто город горел позади него. Персел «уронил» коррумпированного профсоюзного деятеля с балкона гостиницы в бассейн, куда забыли налить воды. Он залил флягу жидкого мыла в глотку одного громилы в мужском туалете аэропорта Нового Орлеана. А однажды приковал наручниками пьяного конгрессмена к пожарному гидранту на авеню Сент-Чарльз. Он направил мощный пожарный шланг на другого громилу в казино внизу Канал-стрит и смыл его в очко туалета, словно хоккейную шайбу. Клет разгромил дом гангстера на Лэйк Понтчартрейн, снеся его грейдером, проломив стены, сорвав полы и превратив в пыль мебель, и сгреб все, что осталось от кустов, цветов, фруктовых деревьев и выносной пластмассовой мебели, в бассейн.
Обычный день Клета Персела был похож на движение астероида, проносящегося без определенной траектории через Левиттаун.
Он был беспощаден к педофилам, сутенерам, наркоторговцам и мужчинам, поднимавшим руку на женщин, и они боялись его, как кары небесной. Однако услуги Клета как веселого шутника и классического сказочного ловкача, защищавшего простой народ, имели свою цену. В его душе обитал злой демон, не дававший ему ни минуты покоя. Он преследовал его от Ирландского Канала в Новом Орлеане до Вьетнама, от борделей Бангкока до Вишневой Аллеи в Токио, и обратно до дома в Новом Орлеане. По глубоко укоренившемуся в его голове мнению, он не заслуживал любви достойной женщины. Он вообще не существовал как личность в глазах отца-алкоголика, который обращал свои приступы гнева и вымещал низкую самооценку на своем смятенном и страдающем первенце.
Два его посетителя припарковались на улице Декантур и прошли вверх по Пиратской Аллее мимо небольшого книжного магазинчика, где когда-то находилась квартира Уильяма Фолкнера. Затем они поднялись по лестнице офиса Персела, и один из них громко постучал в дверь ладонью.
Был вечер и Клет только что принял душ после часа тягания литой штанги у каменного колодца во внутреннем дворике. Небо было розовато-лиловым и полным птиц. Банановые кусты, растущие во внутреннем дворе, трепетали под порывами бриза, дувшего с озера Понтчартрейн. Он только что переоделся в новые слаксы, белые носки, римские сандалии и гавайскую рубашку. Его кожа все еще распарено блестела после горячего душа, мокрые волосы зачесаны наверх. Он насвистывал какой-то мотивчик в предвкушении того момента, когда усядется за столик за миской густого гамбо из раков с ломтем горячего, поджаренного на масле французского хлеба. Это был один из тех неспешных вечеров в Луизиане, когда происходит слияние весны и осени, зимы и лета, и наступает такая гармония, что даже умирание света кажется грубым нарушением божественного порядка. Словом, это был вечер, прекрасный во всех отношениях. На Джексон-сквер играли уличные музыканты; в воздухе разливался запах пекущихся бенье[4] из «Кафе дю Монд»; облака все еще лепились к нижней кромке неба. Возможно, в подобной атмосфере даже можно было обернуться в кафе и неожиданно встретиться взглядом с прекрасной женской улыбкой. Это был вечер, подходящий для чего угодно, кроме необъявленного визита Бикса Голайтли и прыщавого Вейлона Граймза, работающего киллером на полставки, а на полную ставку — простым отморозком.
Клет приоткрыл дверь.
— На сегодня я закрыт. Если у вас ко мне дело, позвоните завтра и запишитесь на прием, — проговорил он.
У Бикса Голайтли были покатые плечи, плоская грудь, изрезанные сосудами руки и сетка шрамов вокруг глаз, ставшая его отличительной чертой еще тогда, когда он боксировал в «Анголе»,[5] ломая носы, разбивая губы и выбивая зубы и капы своих соперников за канаты в толпу болельщиков. Его лицо представляло собой сплошную кость, переносица была свернута набок, волосы коротко подстрижены, а рот был скорее похож на безжалостную щель. Некоторые рассказывали, что он колол метамфетамин; другие уверяли, что он ему не нужен, так как Бикс из утробы матери вылез уже со стояком и с тех пор все время жил на повышенной скорости.
В уголке его правого глаза были вытатуированы три крохотные зеленые слезинки, а на горле, прямо под челюстной костью, была прочерчена красная звезда.
— Рад видеть тебя в добром здравии, — сказал Бикс. — Слышал, что кто-то подстрелил тебя и твоего закадычного другана Робишо. До меня также дошли слухи, что ты пришил женщину. Или это Робишо уделал бабу?
— Это был я. Что ты здесь делаешь, Бикс?
— Фрэнки Джи сказал тебе, что у меня твоя расписка? — спросил он.
— Да, мне об этом известно. При всем уважении, эта байка о закладной — чистая лажа, — спокойно ответил Клет. — Почему-то мне кажется, что Фрэнки тебя провел. Надеюсь, он не очень тебя нагрел?
— Если это фальшак, то почему там внизу твое имя? — продолжил допрос Бикс.
— Потому что я, бывало, играл в буррэ с братьями Фигорелли. Проиграл им некоторую сумму, но покрыл долг на следующей неделе. Как эта расписка оказалась в сейфе Диди Джи, ума не приложу.
— Может быть, это потому, что ты допился до чертиков.
— Вполне возможно. Но я не знаю и не помню, и мне вообще наплевать.
— Персел, «я не знаю», «и мне плевать» не прокатит.
— Прокатит, потому что это все, что я могу тебе ответить. А что делает здесь Вейлон? — спросил Клет.
— Он работает на меня. А почему ты спрашиваешь?
— Он убил четырехлетнего ребенка, вот почему, — ответил Клет.
— Это произошло во время ограбления. Вейлон был жертвой, а не грабителем, — ответил Бикс.
— Он прикрылся ребенком, а потом заставил родителей заявить, что это сделал угонщик, — сказал Клет.
— А вот это для меня новость, — буркнул Бикс и посмотрел в упор на своего приятеля. — Что это за ерунда, Вейлон, ты правда запугивал родителей?
— Ты меня поймал, — усмехнулся Вейлон Граймз.
Это был тщедушный мужичонка с впалой грудью, тонкими, словно нарисованными красным карандашом, усиками и волосами, свисавшими сальными прядями на уши. На нем была рубашка с застегнутыми на запястьях манжетами, не заправленная в слаксы, а поверх нее была натянута засаленная жилетка в манере, которую в начале 50-х годов предпочитала дешевая шпана. К ней была пристегнута цепочка, тянувшаяся к карману с кошельком, лежавшим в его заднем кармане. Он закурил сигарету, прикрывая от ветра зажигалку.
— Хочешь, чтобы я спустился?
— Нет, стой, где стоишь, — сказал Бикс. — Персел, я не жадный. Я проверил все твои финансы. Здесь у тебя барахла тысяч на пятьдесят. Ты можешь взять деньги под залог и отдать чек мне, так как я знаю, что у тебя нет наличных. Мне все равно, откуда ты добудешь деньги, но я хочу получить от тебя тридцать штук. И не позднее чем через семь рабочих дней. И не пытайся меня поиметь, парень.
— А мне бы хотелось получить имеющий обратную силу патент на колесо, но это вовсе не значит, что он у меня будет, — ответил Клет.
— Могу я воспользоваться твоим туалетом? — задал очередной вопрос Вейлон.
— Он сломан, — ответил Персел.
— У кого-то слишком большая задница? — насмешливо спросил Вейлон.
Клет сделал шаг вперед, оттеснив двух посетителей обратно на лестницу. У него в голове раздались звуки бравурного марша.
— Слушай сюда, ты, кусок дерьма, — угрожающе проговорил он. — Еще раз сюда сунешься, и я разделаю тебя на части. И это не метафора. Я вырву тебе руки, оторву ноги и воткну их тебе в задницу. Хочешь еще повыпендриваться? Надеюсь, что хочешь, потому что сейчас я сломаю тебе хребет и спущу то, что останется, вниз по лестнице.
Вейлон глубоко затянулся и медленно выпустил дым большими клубами. Он бросил сигарету на лестницу, наступил на нее ботинком и вопросительно посмотрел на Бикса Голайтли. На его лице появилось редкое выражение задумчивости.