– Ну почему он такой противный?
Мика пожал плечами.
– Это просто в природе некоторых мужчин. Мне вот такой достался.
Люси фыркнула.
– Ты слишком любезен с ним. Неужели ты не можешь найти милого юношу, который будет готовить тебе, стирать, вообще вести себя как идеальная жена?
– Не-а. Мне нужен мужчина с широкими плечами и квадратной челюстью. Предпочтительно не голубой.
– Ты идиот, Мика. Все это кончится слезами.
– Я знаю, – вздохнул он. – Но попробовать все равно интересно.
– Ну, может, ты его и получишь. Вдруг он вообще ненавидит женщин. Мне от этого стало бы легче.
– Мне тоже, сладкая моя.
К работе Люси вернулась повеселевшей. Работу свою она и вправду любила. Любила животных, любила карликовых коз, кенгуру, комодских варанов, африканских пауков, пингвинов, жуков-навозников и гигантских сверчков. Любила прогуливать лам вдоль ограды зоопарка, любила оделять гиппопотамов белковыми таблетками, попугайским семенем и травой. Она не могла представить себе работу, которая приносила бы ей больше радости и удовлетворения. И если остаться здесь означало вечно увиливать от Люка, что же, ладно, она будет от него увиливать.
Боб и Экк проникли в зоопарк через турникет для посетителей – и никто их не заметил. Боб получил в будке «Информация» карту и с десяток раз повернул туда и сюда, прежде чем окончательно устремиться в неверном направлении. Он уже начал потеть от неуверенности и тревоги – и безмолвно просить мистера Б о содействии, а между тем Экк укрылся под колючей изгородью и с некоторой нервозностью взирал оттуда на зверей в клетках. Боб снова уткнулся носом в карту, и тут с ним едва не столкнулось рослое жвачное животное с темными карими глазами, поджатыми губами и густым светло-золотистым мехом.
– Извините, – ахнула смотрительница, натянув красный поводок и принудив ламу остановиться. – Мы не собирались сбивать вас с ног.
Лама насмешливо ухмыльнулась, а девушка озарилась улыбкой, похожей на свет в конце туннеля.
– Вы не пострадали?
Боб улыбнулся тоже, и Люси испытала странное ощущение невесомости – как будто на нее вмиг перестали воздействовать силы тяготения. И заморгала. Он был великолепен. Ослепительно, поразительно великолепен. И словно светился изнутри.
– Я… мне правда ужасно жаль. Это Иззи – перуанская лама.
– А я Боб.
Глаза Боба блистали. Люси! Во плоти! Взгляд ее был тепл и ласков, глаза отливали изумительной лазурной синевой. По всему зоопарку температура подскочила на десять градусов, и с глухими хлопками начали раскрываться бутоны тюльпанов, сразу достигая полного расцвета.
Моя прекрасная, прекрасная Люси, думал он.
– Познакомься с Бобом, Иззи. Не хотите прогулять мою ламу, Боб?
Она протянула Бобу поводок, неспособная прямо взглянуть ему в лицо, рука ее немного подрагивала.
– Обычно мы приберегаем это удовольствие для детей, однако, – она быстро оглянулась, не видно ли где Люка, – нынче утром школьных экскурсий нет. Попробуйте, вам понравится. Иззи – это нечто особенное.
Боб принял от нее поводок, взгляд его притянула бледная, влажная кожа ее предплечья. Он испытывал почти неодолимое желание склониться и поцеловать эту кожу, но вместо того провел ладонью по шее ламы, глубоко зарывшись пальцами в мягкое золото ее руна. И наполовину закрыл в экстазе глаза.
– Какая она мягкая, – пролепетал Боб.
– Он. Иззи – сокращение от Изамбар. Посмотрите. – Она указала пальцем под брюхо ламы, и действительно, там свисали тестикулы самца. – А мех у него чудесный, правда?
Она засмеялась.
Боб с трудом сглотнул, не способный отвести взгляд от девушки его грез. Твоя красота, думал он. Я искал такую, как ты, по всему миру. Мечтал о тебе. Я люблю тебя. Люблю сильнее, чем любую другую женщину на всей планете. Равной тебе по прелести не существует.
И вдруг спокойно прогуливавшийся Иззи начал пританцовывать, встряхивать головой, пытаясь выскользнуть из ошейника. Иззи почувствовал в том, кто его вел, что-то неправильное, такие существа ему еще не встречались, и то, что он ощутил в этом, его встревожило.
Люси между тем разглядывала Боба, теперь уже смелее. Он казался ей знакомым – как брат или… премьер-министр. Но почему? Она была уверена, что никогда его прежде не видела. И все-таки она знала его.
Их взгляды встретились. Боб улыбнулся и едва ли не сбил этим Люси с ног, потряс ее до мозга костей. Его улыбка была широкой, проникновенной, мягкой, включавшей в себя, казалось, тысячу добавочных измерений дружелюбия – содержавшей страстное стремление, привязанность, зарождение любви, предвкушения бесчисленных человеческих жизней.
За их спинами молнии вспарывали безоблачное небо.
Никто еще не улыбался так Люси, но ей почудилось, что именно этой улыбки она и ждала всю жизнь. И улыбнулась в ответ. Сидевший под колючим кустом Экк наклонил голову набок и прикинул, не следует ли предостеречь ее, просто из любезности. Разумеется, он был верен хозяину – до определенных пределов, – однако эта девушка выглядела шагавшей прямиком в улыбчивую пасть крокодила.
– Ах, Люси, Люси, – пробормотал Боб и отпихнул локтем строптивую ламу. Иззи обиделся. И вскрикнул, издав истошный булькающий звук. Ему не нравился запах Боба, он не любил, когда его пихают локтями, в особенности когда пихает обладатель запаха, который ему не по душе. И, вскрикнув еще раз, громче и агрессивнее, откинул назад голову, чтобы плюнуть.
Что произошло следом, Люси в точности не поняла, но Иззи словно замерцал и размазался, расплылся, как изображение на экране старого телевизора. Звуки, которые он издавал, казались придушенными, он сел на гузно, глаза его одичали и выпучились. А когда Люси смогла успокоить его и обернуться, чтобы заговорить с новым знакомым, Боб куда-то сгинул.
Как нелепо, подумала она, исчезнуть вот так. Может быть, он здесь с подружкой? У такого красавца непременно должна быть подружка. Но что они делают в пятницу утром в зоопарке? Все это очень загадочно. От разочарования Люси едва не заплакала.
– Ничего, Изз, – сказала она, – мало ли другой рыбы в морях?
Через несколько минут она остановилась и нахмурилась. Позвольте, а как он узнал ее имя?
За спиной ее двадцать восемь радуг безмолвно растекались по небу, словно нефтяные узоры по луже.
14
– Входи, Мона, – сказал Хед и похлопал по стоявшему рядом с ним креслу. Одетая в платье из двенадцати первоклассных почтовых марок, она выглядела обольстительно. Красивая женщина, подумал Хед. Жаль, что сын у нее такой обормот.
– Ты, конечно, знаешь, зачем я пришла? – Она попыталась изобразить улыбку.
Хед пожал плечами, покачал головой.
– Понятия не имею. – Он откинулся на спинку кресла, сцепил на затылке руки и начал насвистывать.
Мона поерзала в кресле.
– Из-за зверушки Боба. Понимаешь, я вообще-то не имела права ставить ее на кон, потому что, строго говоря, Экк мне не принадлежал.
Лицо Хеда решительно ничего не выразило.
– Боюсь, мне придется занести это в графу «Тут Ваша Проблема, Не Моя». – Бездонные глаза его сузились. – Ставка есть ставка, Мона. А кроме того, мне так не терпится попробовать самую вкусную в девяти тысячах галактик дичь.
– О, это! – Мона с нервической шаловливостью тряхнула головой. – Ха-ха-ха-ха! Я всего лишь повторила то, что слышала. Ты же знаешь, что такое слухи, праздная болтовня, в которой едва ли найдется крупица истины.
В горле Хеда возник и стал нарастать, точно при сходе лавины, некий звук. Лицо его исказилось, произносимые им слова взрывались в окружавшем Мону воздухе, а сам он был везде и нигде, внутри ее и снаружи.
– Искренне надеюсь, ради твоего же блага, – прогромыхал он, – что это не окажется пустым слухом.
Мона задохнулась.
– А иначе я могу найти себе и другое пропитание.
Последние слова потонули в стене звуков.
Мона отшатнулась, стараясь не завопить, ее руки и ноги стали тяжелыми, как покойники, издаваемые Хедом звуки проглотили ее – и переварили.
– Как прошло? – спросил ждавший ее дома Боб.
– Чудесно, дорогуша, просто замечательно.
Мона бледно улыбнулась.
Боб посмурнел.
– Врешь.
Она прижала ладонь ко лбу.
– Разумеется, нет, дорогой.
– Я тебе не верю. Но, полагаю, мы скоро узнаем правду.
Лицо Моны стало каким-то вороватым.
– Боб, дорогой.
– Да?
– Ты не хотел бы оказать мне совсем маленькую, крошечную такую услугу?
– Нет.
Она вздохнула.
– Я насчет того, что с радостью раздобуду тебе десяток новых зверушек, ты только согласись забыть об этой.
Боб топнул ногой:
– Нет! Ты хотя бы раз подумала о моих чувствах? Проиграть моего зверька в карты, это так на тебя похоже. Ты вечно делаешь только то, что тебе нравится, лезешь куда не просят, хватаешь мои вещи, проигрываешь моего Экка в какой-то паршивый покер, а обо мне и не думаешь. Ну так вот, я не хочу десятка других зверьков, я хочу моего…
Мона не слушала. Конечно, ставка есть ставка, думала она. И о моей репутации тоже стоит подумать. Не говоря уж о безопасности. Особенно о безопасности. Потому что она боялась Имото Хеда, у которого также имелась репутация, – когда дело шло о неоплаченных долгах, он проявлял жестокость поистине творческую. Люди исчезали, оставляя после себя только крайне долгие, крайне пронзительные вопли. Мона хорошо понимала, что вечность может стать очень утомительной, если проводить ее в постоянно ускоряющейся агонии.
И право же. Так ли уж много он значит, этот самый Экк? Что касается Боба, не значит ничего. Да и сама она чувствовала, что исчезновение Экка не опечалит никого – кроме других Экков, а их больше нет, ни единого. Задачка решена!
Ладно, хватит уже томиться угрызениями совести. Если Хеду охота съесть последнего из Экков, будем считать это его прерогативой.
А Боб уже кричал:
– И сейчас ТО ЖЕ САМОЕ! Ты меня даже не слушаешь! Что же ты за мать?