Бог Гнева — страница 78 из 82

Это был он?

Его рука горячая и тяжелая, когда он сдвигает бретельку моего платья с плеча. А может, это я сонная?

— Джон должен был оставить тебя мне, как только закончит. Мы всегда так делали. Он был обаяшкой, а я — тем, кто разрабатывал планы по заманиванию девушек в ловушку. Чаще всего они даже не помнили, что с ними произошло утром. Как по волшебству, все исчезало, — размышляет он, поглаживая рукой мое плечо. — Но ты, Сесилия, единственная, кому удалось уйти. У меня во рту остался кислый привкус. Поэтому я оставался рядом, ожидая шанса овладеть тобой как следует на этот раз. Но ты стала слишком осторожной и даже завела себе преследователя, который мешает моим планам. Видишь ли, я перфекционист. Я не мог торопиться и делать небрежную работу. Я ждал, ждал и ждал, пока наконец не смог заполучить тебя без его вмешательства. Разве я не хороший игрок? Я тоже лучше Джона. Этот дурак не умеет планировать, и его за это посадили. Я? Ты, наверное, забудешь обо мне утром. Кроме, ну, боли. Полагаю, она останется.

Нечленораздельные звуки вылетают из моих губ, когда я пытаюсь двигаться, бороться, поднять голову, руку, ногу — хоть что-нибудь. Как будто мое тело отказалось от меня.

Но это не так.

Возможно, у меня нет полного доступа к мозгу, но я знаю, что если не попытаюсь остановить это, если я хотя бы не попытаюсь, я буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

— Шшш. Не беспокойся. Я ввел больше наркотиков, чем обычно. Особое лечение для особой девушки. — Он тянет вторую бретельку вниз. — Давай посмотрим, особенная ли у тебя киска. Вообще-то, раз уж ты лежишь лицом вниз, я начну с твоей задницы.

Слезы каскадом текут по моим щекам, горячие и обильные. Я не могу двигаться, но чувствую каждое прикосновение его руки к моей спине. Я чувствую, как отвращение нарастает в моем горле, угрожая взорваться во рту.

Меня сейчас вырвет.

Я собираюсь...

Горячая жидкость проливается мне на спину, и в воздухе раздаются булькающие звуки. Сначала я думаю, что они мои. Мне кажется, что я захлебываюсь своей слюной или рвотой, но потом тяжесть исчезает с моей спины.

Он с грохотом падает на пол передо мной. Я вижу конвульсирующее тело, лужу крови под ним, и эти ужасные призрачные булькающие звуки продолжают заполнять мои уши.

Большая тень загораживает обзор, а затем я поворачиваюсь и полностью окутываюсь знакомым теплом. Тепло, которое, как я думала, больше никогда не почувствую.

Запах его одеколона окутывает меня, как второе объятие — кожа, хвоя и тепло.

— Сеси... черт. Сесилия! Ты меня слышишь?

Прерывистый стон вырывается из моего горла, как только я вижу его лицо, жесткое, темное и убийственное. Я пытаюсь разомкнуть губы, чтобы что-то сказать, но они не двигаются.

Не двигаются ни руки, ни конечности.

Я все еще парализована, нахожусь в чьей-то власти, но не чувствую угрозы.

Если уж на то пошло, я наконец-то в безопасности.

Никогда в жизни я не чувствовала себя в такой безопасности, как в этих объятиях.

Медленно, слишком медленно, я закрываю глаза, позволяя слезе стечь по лицу.

В безопасности.

— Сесилия!

В безопасности.


Я. В. Безопасности.

* * *

Я очнулась в больнице через день.

Вялая. Уставшая. Грустная.

Я плачу, когда открываю глаза, и мама обнимает меня, потом папа, потом Ава.

Но я не перестаю плакать. В груди болит, но не проходит, сколько бы я ни плакала. Как будто я вернулась к тому времени, когда бродила по улицам, прежде чем оказалась в приюте.

Все ласкают меня, включая Реми, который говорит, что не будет раздражать меня в течение месяца и что если я посмею снова уйти, он надерёт мне задницу.

Девочки, Ава, Глин и Анни, остаются рядом со мной больше всех, принося за спиной медсестры закуски и оставаясь рядом, чтобы мы могли вместе смотреть фильмы.

В этот раз я написала заявление в полицию, как по поводу недавнего инцидента, так и двухлетней давности. Было трудно, и чем больше я рассказывала о событиях, тем сильнее меня тошнило, но меня поддерживали родители и друзья. Папа позволил мне поплакать у него на груди в первую ночь, сказал, что ему жаль, что он не знал, и что он позаботится о том, чтобы Джон заплатил.

И Зейн тоже, когда они его поймают.

Но они не поймают.

Возможно, я была под действием наркотиков, но я знаю, что означал тот булькающий звук, который я слышала, и что жидкость, покрывавшая мою спину, была кровью.

Джереми убил его. Никаких сомнений. Он перерезал ему горло, оставил его корчиться на полу, а потом отвез меня в больницу.

Илья или один из его охранников, вероятно, позаботился о трупе и уборке, потому что Анника сказала мне, что они ничего не нашли в приюте, а запись с камеры наблюдения была стерта.

Несмотря на то, что я знаю, что Джереми из тех, кто не в себе и отправляет людей в реанимацию и тюрьму, я думала, что буду чувствовать отвращение от того, что он кого-то убил.

Это не так.

Ни в малейшей степени.

Зейн был серийным насильником, даже хуже, чем Джон, и он причинил боль стольким другим девушкам, кроме меня — девушкам, которым, вероятно, тяжелее, чем мне, потому что они не помнят. Я не могу представить, через какую боль им пришлось пройти, если они проснулись и узнали, что их изнасиловали.

Такие люди, как он, не заслуживают ни прав человека, ни регулируемой системы правосудия. Они заслуживают жестокой казни, на которую способен только такой человек, как Джереми.

Я провела три дня в больнице. Они держат меня под наблюдением на случай сотрясения мозга, так как я ударилась головой об пол, и, вероятно, завтра меня выпишут.

За эти три дня Джереми ни разу не заходил ко мне в палату.

Илья заходил один раз. Я спросила его, откуда Джереми знал, что я была в приюте, и он прямо сказал, что у них есть маячок на моем телефоне, и это было последнее местоположение, которое он отправил им, прежде чем его отключили.

Я даже не удивилась. В прошлом часто бывали случаи, когда Джереми находил меня без необходимости звонить.

Когда я продолжаю смотреть на дверь, Анника говорит, что Джереми всегда снаружи. Ни разу он не заходил в мою комнату, и я сомневаюсь, что это связано с тем, что папа постоянно находится рядом со мной.

Временами я думаю, что это хорошо, что его здесь нет. По крайней мере, так я могу собраться с мыслями и пережить боль. В другое время я злюсь на него за то, что он не хочет меня видеть.

И с меня хватит этого дурацкого промежуточного периода.

Поэтому сегодня вечером, после того как Ава и мама уснут рядом со мной, я тайком выхожу из комнаты и тихо закрываю за собой дверь.

— Что ты здесь делаешь? Возвращайся в палату.

Мой позвоночник подергивается от очень знакомого грубого голоса, и я осторожно оборачиваюсь, чтобы быть раздавленной красивой внешностью Джереми.

Он одет в джинсы и черную футболку, обтягивающую его мускулистые бицепсы. Его волосы в беспорядке, а лицо выглядит усталым, но его серые глаза такие же темные и интенсивные, как всегда.

Он действительно стоит прямо у двери, где папа полностью видит его, когда он входит и выходит из моей комнаты.

И это бесит меня еще больше.

Я скрещиваю руки на груди.

— Если ты здесь, почему не навестил меня?

Он поджимает губы, сжимает челюсть, проводит пальцем по бедру.

— Я подумал, что тебе нужно немного времени.

— Время для чего? Ах да, ты ведь отпустил меня, не так ли? Ты сказал мне бежать и никогда не возвращаться. Прямо перед тем, как на меня напали.

Он делает шаг ко мне, и я чувствую, как мои внутренности рушатся и разбиваются о землю.

— Сесилия...

Я поднимаю руку. — Не подходи ближе.

Джереми остановился на месте, его рука сжалась в кулак, прежде чем он заставил ее разжаться. Несколько долгих секунд тишина в коридоре стоит между нами, как еще одно существо, и почти душит нас.

Я хочу упорядочить свои мысли, прежде чем произнести их, но все так сыро, что невозможно разобраться в этом хаосе. Поэтому я выпускаю все наружу. Эмоции, отчаяние и боль.

Все.

— Ты хоть представляешь, как сильно ты ранил меня той ночью? Как сильно ты растоптал мои чувства, как будто они ничего не значат?

— Я…

— Нет, не говори. Сейчас ты будешь слушать. Я говорила тебе снова и снова, что покончила со своей влюбленностью в Лэндона. На самом деле, я помню, как говорила, что поняла, что это была не влюбленность, и что он не имеет значения.

— Ты назвала его имя, — говорит он отрывистым тоном.

— Что?

— В ту первую ночь, когда я трахал тебя на палубе, ты назвала меня его именем.

— Нет, не называла.

— Я знаю, что слышал, Сесилия.

— И я знаю, о чем , блядь, думала! — я делаю несколько вдохов, затем говорю более спокойным тоном. — Я хотела сказать, что в тот момент он не имел значения. На самом деле, именно тогда я поняла, что моя влюбленность в него была поверхностной. Я никогда не выбирала его вместо тебя, Джереми. И за исключением той глупой ошибки на посвящении, я никогда не помогала ему. Можешь верить мне или нет, но с тех пор я каждый день жалею, что шпионила для него. Я думала, что мы находимся на том этапе наших отношений, когда у нас нет секретов друг от друга, поэтому и рассказала тебе о том инциденте, хотя могла бы и не рассказывать. Я хотела начать отношения с чистого листа, рассказать тебе все и сделать все, что потребуется, чтобы завоевать твое доверие. Я ошибалась. Я не ожидала, что ты сразу же простишь меня, но и не ожидала, что ты будешь относиться ко мне неуважительно и высмеивать мои чувства.

Он медленно закрывает глаза, и если бы я не знала лучше, то подумала бы, что ему больно. Но это всего лишь проекция моих чувств и принципов на бесчувственного человека.

Я снова плачу, слезы текут по моим щекам и затуманивают мое зрение, пока он не превращается в искаженные линии и тени.

Когда он снова открывает глаза, они становятся яснее и почти раскаиваются.