Стало страшно. Столько всего… Как разобраться в этом хаосе? Как помочь тем, кто оказался под завалами? Что я вообще могу, когда несчастье уже случилось? Говорили, что под обломками всё еще люди…
Многие помогали разбирать завалы, кто-то склонялся над накрытыми брезентом фигурами, кто-то рыдал, бесцельно выкрикивая чье-нибудь имя… Я подходил, и просто «щелкал», наугад. Пусть «он» продержится, не умрет, сейчас подойдут санитары… Пусть отыщут побыстрее, пусть успеют вытащить, пусть не обрушится свод, не провалится пол… Пусть они успеют, найдут, помогут… Просто пусть они всех спасут!
Ночь, и еще полдня. По крайней мере, мне так показалось. Я лазал по завалам, спускался под землю, вынюхивая людей, как ищейка. Подсказывал спасателям более удобные пути… Сначала меня не понимали, пытались гнать, но когда я нашел ту девочку…
Один раз кто-то сунул мне в руки кружку с горячим и засохший бутерброд, но кусок не лез в горло.
Потом я ушел. Не стал дожидаться, когда полиции придет в голову задать вопрос: а кто я такой?
Снова упал в какой-то подворотне и уставился на прохожих. В голове звенело, в теле появилась прозрачная легкость. Ничего не болело, даже душа. Впервые за долгое время у меня ничего не болело…
Проходя мимо, пожилая дама недобро зыркнула на меня из-под лиловой шляпки. Я могу изменить её жизнь. — подумалось лениво. — Могу узнать, чего она хочет, к чему стремится — и дать ей это. Или наоборот… Отнять, уничтожить что-то дорогое…
Взглянув на маячивший вдали шпиль «Останкино», я понял, что могу «щелкнуть» так, чтобы его свалить… Или вот машины! Что мне стоит устроить аварию? Просто стечение обстоятельств: мужик зазевался и поехал на красный, девушка слишком увлеченно болтала по телефону, парень в этот момент закуривал… Это очень легко!
А как насчет созидания? Всего лишь выбор вероятностей: операция на сердце прошла успешно. Футболист забил решающий гол.
Да что мелочиться? Кризис на Ближнем востоке разрешился благополучно. Договор о разоружении подписан… Я могу влиять на принятие решений на высшем уровне! Я могу… Предотвращать войны, ссорить и мирить целые страны, словом… Управлять миром?
Задрав голову, я посмотрел в небо. «Слышишь, Господи? Я могу быть тобой!»
А что дальше? Может человек, которого я спасу, оказаться серийным убийцей? Или совершить открытие, которое разрушит планету? Откуда я знаю, какие политические решения будут удачными, а какие — нет? Вечно терзаться вопросом: а правильно ли я поступил? А того ли человека спас? И как решить, кого спасать, а кого — нет? Этическая дилемма: годится ли «добро», как я его понимаю, для всех? Но всех — не спасти…
Может, поэтому мудрецы предпочитали уединенную жизнь? Вот и Гиппократ говорил: — «В первую очередь — не навреди.»
Таких как мы, не должно быть. Мы не можем, не умеем контролировать себя. Каждому хочется своего, чего-то особенного… Кому-то достаточно тихого семейного счастья, а кто-то видит только вершину мира. Траск — один из нас, это очевидно. Он решил сыграть во Властелина Колец…
Злобно скалясь своему отражению в витринах, я думал, что теперь мне уже нечего терять. Всё позади: и боль, и страдания и страх. Самое главное — душный, доводящий до обморока, страх. Больше ничего этого не будет. Одно последнее дело и — всё. Равновесие там или нет, но это нужно прекратить.
ГЛАВА 41
Воронцов сел рядом, я молча подвинул ему кружку, из которой еще не пил. Он отхлебнул, вытер пену и только потом повернулся ко мне. Выглядел неплохо: где-то раздобыл приличную одежду, умылся, синяки почти зажили…
— Я знал, что ты туда пойдешь. — сказал он вместо приветствия.
— Хотел попрощаться.
— Понимаю. Ну… И что дальше?
— Траск.
— Вот так просто?
Я сфокусировал взгляд на Воронцове.
— Просто? Ты, блин, считаешь, что это просто?
— Не горячись. Я, может, не так выразился…
— Ну так выражайся яснее! — ухватить кружку удалось не с первого раза.
— Ты что, пьян?
— Угадай.
Я кивнул на батарею бутылок, кружек, рюмок, разодранный пакет с сушеной воблой, забитую окурками пепельницу… От всего этого, особенно от запаха рыбы, сильно мутило. Но остановиться я уже не мог.
Здесь, в отвратительной, засиженной мухами забегаловке, были люди. Такие же отбросы общества, как и я. Они не смотрели с отвращением на испачканные сажей и кровью, распухшие лица, не обращали внимания на драную одежду и сбитые, не по размеру, башмаки… Здесь все были такие. Тихо сидели за столиками, негромко переговаривались, выпивали… Мы, одинокие каждый по-своему, вместе были обществом.
Когда я попытался донести до Воронцова эту глубокую, полную скрытого смысла идею, он самым невежливым образом раздвоился. Тогда я обиделся, и закрыл глаза, чтобы больше на него не смотреть.
— Тебе надо поспать. — сказал он.
Самолет оставил в моей душе черную, полную обломков и человеческих останков, брешь.
Конечной точкой его падения стал госпиталь: огромный «Боинг» просто раздавил бетонные коробки зданий, сравняв их с землей.
— Ты ел что-нибудь? — не отставал Воронцов.
К горлу подкатила жгуче-горькая рвота.
— Не говори больше о еде. Никогда. Отныне я буду только пить.
— Ты серьезно?
— Более чем. Алкоголь поддержит когнитивные функции на должном уровне, пока… Пока они будут мне нужны. — я начал крениться.
— Послушай… — он поймал меня за шиворот. — Я знаю, что ты задумал. Считаешь, это выход?
— Смотря для кого…
— Для тебя! Думаешь, отомстив, ты заглушишь боль?
— Нет. Но кто-то же должен. — я посмотрел в глаза Воронцову. — Ты этого не видел. Если б видел, то понял бы…
— Я видел.
— Что?
— Я видел! Я там тоже был… Согласен, это нельзя так оставить, но… Как же правосудие? Мы же не на диком западе, в конце концов. Суд Линча…
— Ему это не помешало. «Глупые людишки почивают в теплых постельках, чем не отличная шутка сбросить им на головы самолет?» Траск — псих. Опасный псих… Представляешь, что еще он может натворить?
Воронцов вдруг схватил кружку, дергая кадыком, осушил, и с грохотом поставил на стол. Затем вперил в меня злющие глаза.
— А знаешь, ты прав! Давай напьемся! — воздев руку над головой, он заревел: — Официант! Пиво два раза и бутылку водки! — и вновь повернулся ко мне: — Только учти: я тебя не отпущу.
Я усмехнулся.
— Знаешь, я ведь могу и обойтись… Без монаршего соизволения.
— Я пойду с тобой.
— Да ну? А как же дикий запад?
— Обиделся? Не обижайся… Я это не со зла. — он ощерился. Губа лопнула, и показалась капля крови.
— Я не обижаюсь. Надеюсь только, что ты поймешь.
— Обязательно! Но для этого я должен хорошенько напиться.
— Лёха…
— М-м-м?
— Ты не умеешь пить!
— Еще как умею! Просто… Не пробовал никогда. Раньше.
— Вот те на!
— Повода не было.
— Извини. Хорошая была девчонка… И старик смешной. Помянем?
— Не надо. Давай лучше пойдем и замочим этого ублюдка!
— Тише! Люди кругом…
Я огляделся, и, на всякий случай, продолжил шепотом:
— Хорошо… Давай пойдем, и замочим ублюдка.
— Давай. Только я не помню, где он живет.
— Я тоже не помню. Может, новости почитать? Или посмотреть…
— Где?
— А вот… Я телефон спер. Сейчас запущу…
— Украл? Ты в своем уме?
— А у нас есть выбор?
Воронцов смотрел на меня с новым удивлением. Ну конечно… Идея убить человека его не смущает. Ну… Почти. А вот чужой телефон — и я уже социально опасен. Преступник…
Зайдя в «Гугл», я задал поиск по слову «Траск». Ага…
… «Джон Траск, известный миллиардер, после нашумевшего скандала отбыл из Москвы. По слухам, он собирается посетить северную столицу…»
Мы пялились в экран айфона, как два барана. То, что Траск может преспокойно уехать, ни на секунду не приходило нам в головы.
— Как же так? Илюха, что теперь делать?
Я пожал плечами. В голове билась одна мысль: «отступать некуда…»
— До Питера не так уж и далеко.
— О'кей… — Алекс с трудом поднялся. — Только выпьем… На дорожку. И с собой…
Дальше было вспышками: стоим, покачиваясь, у обочины, голосуем. Ни одному из нас, кажется, даже в голову не пришло: а в ту ли сторону мы ловим…
Следующая вспышка: останавливается огромная фура, мы с трудом, помогая друг другу, карабкаемся в кабину. Алекс что-то втолковывает шоферу по-английски… Тот, самое интересное, согласно кивает. Здоровый такой дядька, с золотым «гимнастом» на шее… Угостил нас чаем из термоса, таким крепким, что защипало язык.
…Проснулся от непривычной тишины. Пахнет горячей пластмассой, пылью и выхлопными газами. Перед глазами — паук. Огромная животина, таких в народе Мизгирями кличут…
Моргаю. Паук застыл в капле силикона, на ручке переключения передач. От сердца отлегло.
— Выметайтесь, ханурики. Приехали. — хриплый, сердитый бас.
— К-куда? — я ничего не понимал.
— Как куда? Питер заказывали?
Я протер глаза. Сквозь мутное лобовое стекло виднеется высокая стелла: «Санкт — Петербург»… Алекс потягивается, зевает и шипит сквозь зубы — спать было страшно неудобно.
…Выпрыгнув из теплой кабины в мокрый снег, я тут же начал дрожать. Алекс соскочил рядом, трясущимися синими руками достал сигарету. Закурил, глядя на стеллу. Двигатель фуры взревел, из-под огромных колес полетели комья грязи.
Выпуская дым в стылый утренний туман и шмыгая носами, мы топтались на обочине, тщетно пытаясь согреться и прийти в себя. Друг на друга не смотрели: морды небритые, глаза безумные. Перегар, рванина с чужого плеча… Как нас еще в машину взяли?
— Твоя работа? — я кивнул в сторону стеллы.
Алекс пожал плечами, надвинул капюшон и пошел к городу, то и дело проваливаясь в грязный снег.
— Что делать-то будем? — всю дорогу я проспал, времени составить план не нашлось.