В глазах его отразилось пламя свечей. Меня пробрала дрожь.
— Не велика ли шапка? — спросил Воронцов. Траск посмотрел непонимающе. — Не слишком ли замахиваетесь, говорю… Морда не треснет?
— Это уже произошло! — грубость Траск пропустил мимо ушей. — Вы еще этого не видите, но всё уже случилось! С помощью интернета я научил человечество говорить на одном языке! Смайлики и универсальные пиктограммы — массам не нужны сложные словесные конструкции, народ должен был прост… Я приучил новое поколение к единообразию. Во вкусах, в развлечениях, в образовании… Минимум самостоятельных решений, максимум чувственного восприятия! Новое поколение с легкостью отказывается от сложных жизненных формул в пользу упрощения… Унифицированные сигналы! Флэшмобы, мемы, хэштэги… Истинное счастье — в единении и простоте. Когда нечего будет делить, когда не будет никаких различий — ни половых, ни расовых, ни религиозных или территориальных — больше не за что будет воевать. — Траск не смотрел уже ни на меня, ни на Воронцова. Он о нас забыл. — Небольшая коррекция питания в сторону уменьшения процента половых гормонов — и я получу мирное, легко поддающееся управлению общество!
— Ну, просто праздник какой-то… — Илья опять не удержался.
Траск замер с патетично воздетыми руками. Флегматично кашлянув, неосознанным движением поправил галстук — бабочку, и отвернулся.
— Я вижу, что мне не удалось вас убедить. — он пожал плечами, и, шагнув ко мне, надавил на рычаг. Я этого не ожидал. Отвык. Успел расслабиться, притерпеться…
Такой боли я еще не испытывал. Тело вновь выгнулось. Показалось, что на этот раз и руки и ноги вырвало из суставов… Я кричал и кричал, и никак не мог остановиться.
Будто по жилам потек огонь. Представлялось, что Андрэ, всё так же улыбаясь, вставляет мне в рот воронку и заливает во внутренности раскаленный свинец…
А затем всё покрылось черным льдом. Меня сковал лютый холод, я не мог дышать, не мог моргать, не мог пошевелить ни одним мускулом. Это продолжалось целую вечность.
Я превратился в глубоководное существо, вырванное на поверхность… В поле зрения то появлялся, то исчезал мутный, размытый круг света — под потолком медленно, бесшумно, раскачивалась люстра.
Боль нарастала. Наконец, как самолет, преодолевший звуковой барьер, я вышел за её пределы и закачался на волнах, как легкий осенний лист на черной глади озера. Всё вокруг замерло. Остановив время, я провалился в трещину между секундами…
Разум стал ясным и острым, как никогда.
Траск прав: я слишком на него похож. Всё, к чему я прикасаюсь — умирает. Все, кто оказываются рядом со мной — обречены. Меня ожидает участь Андрэ: стать сумасшедшим, Бессмысленно хихикать при виде чужих страданий…
На мгновение я стал им — улыбчивым толстяком, с детским восторгом наблюдающим за моими мучениями. Увидел всю его жизнь, уникальную цепь событий, что сделала его тем, кто он есть…
Он изобретателен, наш Андрэ! И безупречен в своем безумии… Так хитро настроил крючок, удерживающий болт, что малейшее колебание веревки освободит пружину арбалета… Я поискал вероятность, в которой пружина не сорвется. Её не было. Значит, нужно найти другой путь…
Пребывая на грани между жизнью и смертью, я вдруг прочувствовал все вероятности, увидел все события, какие только могут произойти сейчас, в этой камере… Затем взлетел выше, и охватил разумом весь город, разбросанный по островам. Связанный мостами, электромагистралями, пакетами данных, беспрерывно и молниеносно снующими туда-сюда…
Мир — всего лишь колода карт. Вот то, о чем говорил Рашид! Управление реальностью в космическом масштабе… — мысль об учителе всплыла, и пропала, оставив теплый след…
Траск! Я знаю, кто он такой! На миг я стал им, Джоном Траском. Так же, как с Андрэ, вся его жизнь выстроилась перед моим мысленным взором: я видел все узловые точки. В них, как сплетения нервных волокон, сходились и расходились векторы событий…
Ощутил облегчение. Я — не он! Я никогда не был, и ни за что не стану таким! Вся его жизнь — фикция! Фарс, который он разыгрывал перед ненавистной публикой. Но все-таки… Всё-таки в чем-то мы с ним похожи.
Вокруг нас завихряются такие силы, что и представить страшно. Мы мешаем течению временного потока… Мы искажаем действительность, мы жонглируем вероятностями, не задумываясь, каково приходится остальным… Это из-за нас всё в мире пошло наперекосяк!
Огромным усилием я вернулся в существующую реальность.
Тени на потолке. Спертый воздух пахнет горящим воском.
— Послушай, Джон, я должен у тебя кое-что спросить…
— О! Нас почтил присутствием мистер Мерфи. А мы уж было думали, что вы ушли навсегда… правда, Андрэ?
Теперь Траск говорил по-английски. Наверное, сбросил Илюху со счетов. Я вывернул шею: Воронцов, с белым, неподвижным лицом, не отрываясь смотрел на меня. Слава Богу! Еще жив…
— Ты помнишь, как убил свою мать?
Он застыл. Подняв брови, боязливо взглянул на Андрэ, повернулся обратно ко мне…
— Подумать только, в какие сумерки сознания завела тебя боль… Моя мать в добром здравии, пребывает в своем замке, в Шотландии.
— В твоем досье есть запись о приемной семье, в которой ты воспитывался. В семь лет ты стал сиротой, Джон. Там сказано, что твоя мать утонула в ванне… Несчастный случай: заснула, будучи пьяной. О… Ты вычеркнул это из своей жизни, да, Джонни? Ты убил свою мать, а затем выстроил вокруг стену! Придумал сказку, в которой тебе уютно!
Траск долгое мгновение смотрел мне в глаза, а затем истерично рассмеялся. Но на рыхлом лице Андрэ отразилось недоумение.
…Они познакомились в приюте: Андрэ Лассаль и Элайджа Беккер; Джоном Траском он стал немного позже… Конечно же, он никогда и никому не говорил о том, что сделал… Маленький Андрэ, мечтающий, как и любой сирота, о новой семье, просто не смог бы понять то, что его единственный друг и защитник, почти бог, сам отказался от этого дара: быть с кем-то…
— Воистину, сон разума рождает чудовищ. — пробормотал он. Посмотри на себя! Жалкий, беспомощный… Твой измученный разум придумал эту нелепость. Ты сошел с ума! — Траск резко отвернулся. Его плечи под белым пиджаком поднимались и опускались, как будто он слишком сильно и часто дышал.
— Сэр… — я впервые услышал голос Андрэ. — Это правда? Вашей дорогой матушки нет в живых?
Осмысленная речь. Цельные черты лица. Как будто он просто играл роль слабоумного.
— Помолчи, Андрэ! Не до тебя.
— Но… Как же так, сэр… Он говорит, вы убили свою матушку…
— Это неправда! Она жива и здорова, сидит и смотрит свои чертовы сериалы…
— Ты врешь, Джон, и сам это знаешь. Нет никакого замка, и матери твоей давно нет на свете! Ты бросил в воду включенный фен, когда она спала в ванне. Твоя мать давно мертва. — я повысил голос, глядя на Андрэ. — Это легко проверить, Джон. Есть свидетельство о смерти, заключение коронера, могила, в конце концов…
Траск вздрогнул, потряс головой, и рассмеялся.
— Сукин сын… Я действительно почти забыл, что сам расправился с дорогой мамочкой. Ну и что? Это не имеет никакого отношения к делу!
— Сэр… Вы… Убили?
— Я сказал, заткнись! — как бешеный пес, Траск набросился на помощника. — У меня не было выбора! Ты ничего не понимаешь в жизни, ты просто дурак! Помнится, тебя самого бросили в приюте, как щенка!
Разум потух в глазах Андрэ, черты оплыли, он снова стал похож на слабоумного ребенка. На губах заиграла знакомая неуверенная улыбка…
— Я всегда сам управлял своей судьбой!
Не обращая больше внимания на помощника, Траск уставился в пустоту. Рука его, с судорожно сжатым кулаком, упиралась о верстак совсем рядом с арбалетом. Казалось, он целиком погрузился в себя…
— Когда я был маленьким, мама всё время болтала об отце. Какой он благородный, богатый, красивый… Она смотрела фильмы, что бесконечно шли по каналам для домохозяек, и я невольно представлял дорогого папашу одним из этих лощеных ублюдков. Дорогой костюм, рубашка с бриллиантовыми запонками… Я придумывал истории, в которых я — потерянный во младенчестве принц… — бросив короткий взгляд на Андрэ, я понял, что толстяк не слушает. — Она всё выдумала! Скорее всего, она вообще не помнила, от кого залетела! И уж точно это был не чистоплюй из богатого района… Но знаешь что? Я ничем не хуже них, этих паршивцев из телевизора! Я тоже мог стать богатым и знаменитым! Только вот… Моя дорогая матушка… К сожалению, сама она не походила ни на одну красотку из тех фильмов, что так любила. Простая официантка, иногда — поломойщица, иногда — шлюха… И каждый день — пьяница!
Он вдруг обратился ко мне:
— Я придумал план… В первую очередь, нужна другая семья. Происхождение. Как это сделать? — Траск холодно улыбнулся. — Я убил свою мать. Однажды, когда она пьяная валялась в ванне… В одной руке — сигарета, в другой — бутылка дешевой водки… Она так смешно дергалась, когда фен упал в воду и полетели искры…
Траск дрогнул лицом. Во взгляде его чувствовалась непонятная надежда. Как будто я — исповедник, отпускающий грехи…
— Затем был интернат для сирот. И там я показал себя! О, я был милым, я был дружелюбным, неунывающим ангелочком! Таким набожным, что даже монахиня, преподающая Слово Божье, и та не могла сравниться со мной в знании Катехизиса! И, конечно же, когда прошение об усыновлении подала подходящая семья — я был тут как тут… Влиятельные, богатые — они стали ключом к моему возвышению. К моему счастью… Потом я придумал слезливую историю о приемном папаше, распускающем руки, и мачехе, которая очень любила посмотреть на то, как он забавляется с пасынком… Я отобрал у них всё. Деньги, доброе имя… Вычеркнул из жизни. О, как я их ненавидел! Все эти годы, что пришлось провести в их роскошном доме… Каждое утро, проснувшись, я представлял, каким бы я был, не попади к ним из приюта. Если бы… если б я родился в роскошной спальне под шелковым балдахином, озаряемый взглядами предков, глядящих со стен, с вековых полотен… Почему кому-то дается всё, еще до рождения, и можно за всю жизнь не ударить пальца о палец, а другому приходится выгрызать себе путь наверх, добывать место потом и кровью… — Траск остановился. Взгляд его упал на Воронцова… — Что ж, кроме вас никто не узнает о моем прошлом — ведь вы скоро умрете! А остальные должны видеть во мне ангела, спустившегося с небес, чтобы спасти человечество от гибели!