Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата — страница 8 из 58

Не нужно ли нам почаще вспоминать, что мы все и всегда недостойны принять Тело и Кровь Христовы, как о том очень ясно говорится в молитвах перед причащением? Не детальный учет грехов делает нас достойными. Не максимально близкое к моменту причастия время исповеди. Только милостью Божией мы причащаемся неопаляемы. Только по Его бесконечному снисхождению, по Его любви к нам грешным дано человеку в Церкви Таинство Евхаристии.

Но покаяние – наш ответ на Божию любовь. Мы действительно покрыли бы себя мраком и погрешили бы против Святых Таин, если бы приступали к ним с небрежением о собственных грехах, с холодным безразличием (не случайно оскудение духовной жизни в странах, где забыта исповедь)… Прийти ко Святой Чаше с полной решимостью отвергнуться греха, с мольбой о том, чтобы Господь Сам помог мне исправить мою жизнь, – это именно тот настрой, с которым мы должны каяться. И в этом свете не странно ли от раза к разу приносить длинные списки одних и тех же грехов? Ведь если они повторяются – налицо не доблесть усердного исповедника, а духовный недуг! Будем просить Христа Искупителя помочь нам исправить нашу жизнь, укрепив волю свою и предавая себя в волю Божию.[13]


Часто на исповедь приходят с жалобами на окружающих. Женщины начинают рассказывать буквально о каждом из домашних – как они плохо поступают, как неправильно себя ведут… Особенно достается, понятное дело, зятьям, невесткам, соседям и коллегам по работе. Мужчины любят порассуждать, как неправы власти и всякие начальники, – и оправдывать себя. А ведь на исповеди нужно сказать именно о своих грехах – причем вовсе не обязательно с массой подробностей, за которыми обычно стоит все та же попытка самооправдания. Иногда об этом приходится говорить довольно решительно, потому что «исповедующийся» может полчаса рассказывать, какой плохой человек его ближайший родственник или как бы он расправился с директором-мерзавцем и «безбожником».

И часто приходится напоминать: даже если кто-то из окружающих тебя людей поступает неправильно, то исправить это гневом, ссорой, обидой не получится. Вообще обида – один из самых разрушительных грехов, который может отравлять жизнь человека десятилетиями. Лучший способ избавиться от этого греха и исцелить конфликт – помолиться о том, с кем ссоришься, на кого обижаешься. Помогает практически всегда – и тебе самому, и тому, кто, быть может, грешит против тебя. Не случайно последняя вечерняя молитва, во время которой мы вспоминаем разных людей, живых и усопших, начинается словами: «Ненавидящих и обидящих нас прости, Господи Человеколюбче». Даже в момент яростной ссоры, когда подступает гнев, очень полезно бывает внутренне, про себя сказать: «Прости его/ее, Господи, и помилуй, дай ей/ему все, что нужно для спасения». И распря может в один миг остановиться! Застарелые же обиды лечатся, кроме молитвы, и общением на праздник – Пасху, Рождество. Именно в такие дни легче всего позвонить или написать тому, с кем ты не общаешься годами из-за обид, подчас несправедливых.

И еще одну вещь очень важно помнить на исповеди: ты должен иметь решимость отказаться от порока, который исповедуешь. Люблю повторять слова святителя Алексия, митрополита Московского: «Только то есть истинное покаяние, после которого прежние грехи презираются». Да, иногда мы чувствуем слабость в борьбе с тем или иным грехом – особенно «привычным», в котором не раз приходилось исповедоваться. Но Господь, подающий нам прощение, подает и помощь. Если мы действительно хотим от того или иного греха избавиться и молим Господа об этом – Он обязательно поможет. Иногда даже способом, который нам поначалу не понравится – изменив обстоятельства жизни, послав болезнь или другое испытание. Но в этом случае стоит спросить себя: а искренен ли я был, когда просил избавить меня от порока? И увидеть, что Господь сделал все для нашего блага. И временного, и – главное – вечного.


Богословы и старцы

Буевский

Из многих людей, оказавших влияние на богословскую мысль нашей Церкви в период смены эпох, скажу о трех. Они, может быть, не являются самыми плодовитыми и самыми искусными авторами. Однако все трое – люди самобытные и при этом творившие историю.

Алексей Сергеевич Буевский всегда держался скромно – что в быту, что в интеллектуальном пространстве. Его формальная должность – «ответственный секретарь Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата» – ни о чем не говорила. Но не случайно к нему относились с почтением и называли то «серым кардиналом», то «главным идеологом». И дело было не только в сплетнях о Буевском как чуть ли не о генерале КГБ – это, кстати, было неправдой, хотя некоторые соображения, устные и письменные, Алексей Сергеевич властям наверняка передавал, и его мнение влияло на отношение советских органов ко многим людям.

Главной его функцией было «идеологическое» редактирование проектов речей и прочих документов Патриархов и глав ОВЦС, ключевых публикаций в «Журнале Московской Патриархии». Почти никто из иерархов и других именитых людей не пытался с ним спорить. Конечно, Алексей Сергеевич был типичным сторонником приспособления Церкви к советской действительности. Причем ему, выросшему в провинциальной церковной среде, это не мешало быть искренним патриотом Советского Союза и симпатизантом коммунистической идеи – при всех тщательно скрываемых до поры претензиях к Ленину, Сталину и другим вождям недавнего прошлого.

«Человек по-своему верующий» – так охарактеризовал его однажды нынешний Патриарх, бывший у него начальником, но определенно уступавший ему в умении продумывать и доводить до совершенства идейные конструкции, выверив их через «обстрел» контраргументами. Верующий «по-своему» – конечно. Я проводил с Буевским по многу часов, обсуждая конкретные тексты или общую линию Церкви. Этот человек, несколько десятилетий контролировавший официальную церковную «линию» при менявшихся режимах, ни в коем случае не был циником. Сам его облик «вечно озабоченного» чиновника-интеллектуала, как и пачки из сотен документов, расставленные по стенам, говорили об обратном. Этот человек жил верой и идеями – но, увы, его вытолкнуло наверх именно стремление церковного организма «приспособиться любой ценой». Ведь Буевский был готов искренне полюбить те взгляды, которые всегда утверждались за счет христианства и в борьбе с ним.

После краха советской власти бывшего «главного идеолога» честолюбивые иерархи, освободившиеся от госконтроля, выплюнули и забыли. Бывая у него дома под конец его жизни, я видел, в каких ужасающих условиях он угасал – все же не теряя ни веры, ни разума, ни христианского оптимизма.

Аксючиц

Виктор Владимирович – один из редких для нашего «мыслящего класса» людей, которые всегда оставались честны с самими собой. В молодости он был искренним коммунистом, но уже в 1979 г. вышел из КПСС, потому что стал верующим человеком. Шаг это был по тем временам почти невероятный – тем более для военного моряка, закончившего философский факультет МГУ. Виктор примкнул к диссидентскому движению, начал публиковаться на Западе, создал самиздатский журнал «Выбор», привлек активное внимание КГБ. В кругах церковного официоза, конечно, шептали: «интеллигентик», «смутьян» – и до последнего не хотели публиковать тексты Аксючица в церковной печати (помню свои споры с редакторами «Церковного вестника» по этому поводу).

Однако на большинство диссидентов он был и остается не похож. Когда молодого философа выгнали со всех работ, он сколотил бригаду «шабашников» и десять лет работал с ней на стройках разных регионов. У Виктора Владимировича очень крепкая, многодетная семья – она никак не соответствует образу богемного интеллектуала. Аксючиц стал одним из самых ярких членов последнего Верховного Совета РСФСР и в 1990 году сказал на депутатском съезде: «Нам необходимо вернуть наше национальное достояние, ввести в политический и культурный оборот произведения русской философской, политической, экономической и социальной мысли». Там же он впервые предложил назвать страну Российской Федерацией – без упоминания советского строя и социализма. Он защищал Белый дом и в 1991, и в 1993 годах – то есть вовремя понял неправду не только застойного советского режима, но и наглых «демократизаторов», сливших страну Западу и разворовавших ее. Поработал и в исполнительной власти – у Бориса Немцова. То есть человеком всегда был созидательным и практическим.

При этом Виктор Владимирович написал огромный объем серьезнейших текстов – например, книги «Идеократия в России» и «Миссия России». «Ныне мы спасемся, – убежден философ, – если вспомним, что имеем обязанности не перед прахом, а перед вечностью. Человек – житель небес и посланник Божий в миру, и мы ответственны по высшему счету за земное устроение». Крайне печально, что этот пласт мышления и опыта почти не востребован ни церковными, ни государственными властями. На мой взгляд, они просто боятся воплотить в жизнь мысли, требующие воли, перемен, ротации элит – но способные исцелить множество застарелых болезней.

Митрополит Иоанн (Снычев)

В 1990 году, буквально за несколько дней до кончины Патриарха Пимена, владыка Иоанн приснился мне в белом клобуке – то есть митрополитом. Этот сан тогда был редкостью, его носило примерно пятнадцать человек. А тогдашний архиепископ Куйбышевский воспринимался как сугубый провинциал, хотя и способный по-простому, но неожиданно выступить на Архиерейских Соборах. И вот вскоре после избрания Патриарха Алексия II он неожиданно стал Ленинградским митрополитом. По слухам, на эту кафедру несколько членов Синода хотело «по горячим следам» провести архиепископа Кирилла (Гундяева), будущего Патриарха, но Алексий II этому воспротивился. Направить в Питер своего личного ставленника он не мог – это было бы чрезмерной и слишком скорой претензией на полноту власти. Фигура «простоватого» и не связанного ни с какими «партиями» архиепископа Иоанна казалась безобидной и всех устраивающей.