Обычно подобные разговоры, возникающие в последнее время между Давидом и Валерией, не заканчивались ничем.
«Ты просто трусиха, ты боишься, что через пару лет он тебя бросит, — по-отечески журил Валерию ее шеф, профессор Барахтер. — Ты боишься будущих страданий, которые еще не наступили, и, возможно, не наступят никогда. Или ты просто не любишь его».
«Выходи за него замуж, срочно рожай ребенка — давно пора, — советовала Валерии ее подруга Дина, гораздо более практичная, чем профессор, мать троих детей. — А если он потом сбежит, то и черт с ним»…
Конечно, ничего подобного Валерия не стала говорить следователю. Она начала свой рассказ с того момента, как задумалась за рулем автомобиля и не заметила, что под колеса ее машины бросилось нечто рыжее.
«Я даже не поняла, кот это или собака, заметила только рыжую масть и мелькнувший хвост», — оправдывалась Валерия.
Она нажала на тормоз, выкрутила руль, прижимаясь к обочине, и выскочила из машины. Животного нигде не было видно, крови тоже.
Но ведь оно было!
Валерия в замешательстве озиралась вокруг. Она находилась в центре Волжанска, в старом квартале. Ее окружали старинные невысокие здания, тесно прижавшиеся друг к другу. На фасаде слева переливалась огнями яркая вывеска популярного в городе ночного клуба, здание справа поделили между собой обувной магазин и турфирма. И вдруг в переулке между этими двумя домами промелькнула рыжая спинка. Валерия бросилась за ней следом.
— Я не поняла, зачем вы пошли за котом? — перебила ее следователь.
— Но как же… — растерялась Валерия. — А если животному нужна была помощь?
Женщина удивленно передернула плечами и попросила рассказывать дальше.
Собственно, это оказался даже не переулок, а просто проем между домами, который вел на задний двор клуба и заканчивался тупиком. Валерия добежала до его конца и остановилась перед глухой стеной с одинокой запертой дверью.
Она вновь растерянно оглянулась по сторонам.
Куда же подевался кот?
Ага! Вот он.
В глубине двора на крышке зеленого мусорного бака сидел огромный рыжий котяра и с ухмылкой смотрел на Валерию. Она подошла поближе и протянула к коту руку. Тот мявкнул, широко открыв пасть, выгнул спину и, легко спрыгнув, исчез за дверью подсобки. Он, похоже, был в полном порядке.
Рядом с дверью неровной стопкой громоздились пластиковые ящики. Пара переполненных мусорных баков распространяла зловоние, к которому примешивался запах застарелого пива и мочи.
Валерия осторожно переступила с ноги на ногу, под туфлями хрустнуло стекло, тонкий каблук провалился во что-то мягкое. И тут она заметила рядом с баками мужчину. Он сидел на земле, прислонившись спиной к стене. Ноги вытянуты вперед, руки безвольно сложены на коленях, голова склонилась на грудь. Вокруг его ног были набросаны увядшие цветы. Много цветов. Но больше всего Валерию поразила бумажная корона из «Бургеркинга» на его голове. Та самая, которую так любят надевать дети.
Валерия осторожно подошла к сидящему человеку.
Мужчина не двигался.
Молодой, лет двадцать пять. Белобрысая косая челка, длинный прямой нос, квадратная челюсть. Выражение лица спокойное, глаза прикрыты, но Валерия была уверена, что он мертв. Она приложила руку к его шее, пытаясь нащупать пульс. Холодная. Машинально обратила внимание, что парень одет совсем не по погоде — в джинсы и рубашку с расстегнутым воротом и засученными рукавами, открывавшую крепкую шею и мускулистые руки. Холодновато для конца ноября. «Ральф Лорен» — похожая рубашка есть у Давида. Модные дорогие ботинки на ногах. По привычке кинула профессиональный взгляд на вены и кожу. Чистая, загорелая, вены в порядке, только на сгибе левого локтя пара еле заметных точек от инъекций и небольшое характерное пятно. Похожий след на некоторое время остается у пациентов больницы после процедуры, разработанной профессором Барахтером.
— Спасибо, — поблагодарила Валерию следователь. — Сможете в ближайшие дни подойти подписать протокол? Конечно, лучше бы не затягивать, но в принципе торопиться некуда, раз криминала нет.
Валерия кивнула и побежала к своей машине.
III
Аккуратная белоснежная «Сессна» поджидала нас на взлетном поле, все пассажиры кроме меня и моего нового напарника уже находились на борту. Пилоты готовились к взлету, и Эрнандес, не тратя время даром, принялся знакомить меня с членами комиссии.
Первой я предстала пред строгие очи главы комиссии по расследованию катастрофы — важного и немногословного представителя МАК господина Франческо Гримани из Швейцарии, для обширного зада которого требовалось как минимум два стандартных места. Он милостиво кивнул мне и легко сжал мою руку. Улыбчивый судмедэксперт Рафаэль Демоль послал мне воздушный поцелуй и радостно заметил, что мой приход украсил салон самолета. Он уже добрался до запасов спиртного на борту и теперь поглощал их с завидной скоростью. Инженер Airbus Франсуа Гранже из Тулузы скользнул по мне безумным взглядом и вновь зарылся в свои схемы и чертежи. Его подчиненные удостоили меня лишь вялого кивка. В самолете не оказалось ни представителей «Британских авиалиний», ни Хитроу. По словам Эрнандеса, и те, и другие должны встретить нас в аэропорту острова Джерси.
Знакомясь с каждым из присутствующих, я вспоминала слова Ганича. В моей голове так и звучал его голос.
— Слушай, Уманская, ой простите, фройляйн Шнайдер. Слушай внимательно, понимай правильно и запоминай надолго, — как и всегда Ганич начал со своей любимой цитаты. — Гримани — типичный чиновник, держащийся за свое кресло. Но достаточно въедливый и неглупый. Карьерист до мозга костей. Если то, чем он занят, сможет продвинуть его в пищевой цепочке наверх, то он и сам будет землю рыть, и для остальных кнут припасет. В МАК работает давно, на хорошем счету. Не выносит, когда подчиненные ему противоречат и указывают на ошибки. В связях со спецслужбами не замечен. Аристократ из влиятельного венецианского рода. Женат, две взрослые дочери, трое внуков.
Судмедэксперт и инженер с точки зрения Ганича выглядели чуть интереснее. Демоль в свои сорок три имел законченный медицинский факультет университета Декарта и пятилетний опыт работы хирургом в больнице «Фернан Видаль», после чего переквалифицировался в патологоанатома. Его коньком было исследование тел, получивших повреждения при крушении транспортных средств. Он часто консультировал автомобильные компании, клиенты которых судились с производителем из-за порвавшегося ремня безопасности или неисправности рулевого управления. Принимал участие в расследовании авиапроисшествий — в основном крушений вертолетов и небольших частных самолетов. Но был в его практике и звездный час — расследование катастрофы над Средиземным морем, когда погибли все сто пятьдесят пассажиров Боинга-737. Труженик, но звезд с неба не хватает. Имеет проблемы с принятием решений, особенно в стрессовых ситуациях с дефицитом времени, именно поэтому и не смог работать в неотложке.
Биография тридцатидевятилетнего инженера почти точь-в-точь повторяла жизненные вехи судмедэксперта, с той лишь разницей, что он не резал трупы, а искал технические неисправности. Сначала технический вуз, затем несколько лет работы инженером в проектном отделе, после чего последовал перевод в отдел, занимающийся расследованием катастроф и происшествий, в которых подозрение падало на проектную недоработку или техническую неисправность самолета. В нашей комиссии Гранже числился старшим следователем-экспертом в технической области.
Оба не отличались тщеславием, не стремились к высоким постам и зарплатам, оба не желали взваливать ответственность на свои плечи ни в работе, ни в личной жизни. Наверное, поэтому личная жизнь у обоих и не сложилась. Демоль находился в перманентном поиске своей идеальной половинки, а Гранже тяжело переживал второй развод. И оба были под подозрением у Ганича как возможные сотрудники спецслужб. Ибо Демоль пару раз выступал судмедэкспертом при расследовании загадочных смертей агентов французской разведки, а Гранже приходился шурином сотруднику БНД[1].
Однако, насколько инженер и судмедэксперт имели схожие судьбы, настолько они различались внешне. Говорливый живчик, любитель вина и женщин Демоль выглядел типичным представителем южного средиземноморского типа — маленький, темноволосый и круглолицый. А высокий, бледный Гранже с вытянутой физиономией вечно недовольного жизнью брюзги больше походил на флегматичного северянина с Балтики, чем на коренного француза.
Безынтересным офисным планктоном Ганич окрестил представителей Хитроу, ожидающих нас в аэропорту Джерси. Зато гораздо любопытнее с его точки зрения выглядел пилот «Британских авиалиний» Эдвард Холланд, приглашенный в качестве эксперта. И если мне и предстояло столкнуться с агентом МИб — а в том, что это произойдет, наш гений нисколько не сомневался — то в этом плане пилот выглядел намного перспективнее остальных членов комиссии. Но знакомство с британцами было еще впереди.
Мы уселись на свободные места.
— Какие новости? — осведомился Эрнандес у Гримани.
— Уточнили время и более-менее локализовали место падения, — неторопливо произнес толстяк. — Только пятно от разлившегося топлива и мелкие обломки оказались совсем не в том месте, где их предполагали найти. Мы считали, что самолет потерпел крушение возле северо-западного побережья Гернси, именно туда и отправили спасателей, но они ничего не обнаружили. Ближе к вечеру обломки нашлись в четырех километрах от северного побережья Джерси.
— Течением отнесло?
— Возможно.
Гернси, Джерси… Еще несколько часов назад я даже не подозревала о существовании острова Гернси, что касается Джерси, то кроме названия память не выдала ничего. Впрочем, три с половиной часа, которые потребовались мне, чтобы добраться до Парижа, основательно расширили мой кругозор.
Итак, мой путь лежал на Нормандский архипелаг, в состав которого и входили оба упомянутых выше острова. На протяжении столетий Джерси — небольшой островок возле северного побережья Франции — оставался камнем преткновения между двумя враждующими державами с обоих берегов Ла-Манша, пока окончательно не прибился к Британии. От нее Джерси унаследовал правый руль и футы с милями, а от своего южного соседа получил названия городов и улиц, совершенно нечитаемых без знания французского языка.