Кадан, Энзар, Бериса, Тазинель и Даберон переглянулись, как бы определяя, кто будет говорить первым. Поскольку все молчали, первым взял слово генерал воинов ветра.
— Я за войну. — Коротко и веско произнес военачальник. — Лучше воевать на чужой территории, чем на своей. Вовсе не обязательно заключать какое-либо формальное соглашение или объявлять о нашем союзе открыто, но ничто не мешает нам ударить по войскам Последовавших там и тогда, когда мы сочтем нужным… пусть даже время и место нанесения удара нам помогут определить сообщения обитателей Ада. Что же, разве мы первый раз вторгаемся в Преисподнюю? Конфликты с верхними кругами случаются постоянно, иногда они приводят к военным столкновениям, иногда эти столкновения перерастают в сражения на нашей или на их стороне. Итак, если мы в случае обычных разногласий иногда можем позволить себе нанести удар по тем, кто принял Договор — тем большее у нас право на то, чтобы атаковать тех, кто Договор отверг: ведь ничего не жаждут они более, чем нашей гибели, низвержения Князей Света и самого Солнца.
Следующим слово взял Энзар Арсавельт:
— Я вижу, доводы демонов подействовали на вас, досточтимый Даберон, — произнес он, наклонив голову. — И это воистину прискорбно. Простите за мою резкость и прямоту, но, на мой взгляд, все вы здесь, на небесах, слишком доверчивы. Понятно, что доверчивость и честность проистекают от вашей естественной чистоты — но есть вещи, которые я, некогда бывший человеком — нечистым, слабым, изменчивым, неверным — понимаю лучше, чем вы, духи света, чья природа изначально чиста и не повреждена. Демонам верить нельзя, нельзя вступать с ними в сделки и заключать договоры. Их ложь может быть очень тонка и убедительна — пытаясь разобраться в ней, легко потеряться. Вместо этого нужно просто следовать воле Князей Света и самого всеблагого Солнца. Только так можно найти верный путь в океане миражей и иллюзий. Да, со стороны наших Владык быть может и не прозвучало формального запрета на союз с демонами — но абсурдность, недопустимость, невозможность такого союза настолько очевидна, что и не нуждается ни в каком оглашении. Демоны используют хитроумную казуистику, чтобы заставить нас предать дух тех законов, правил и запретов, что были положены Князьями Света — как можно идти у них на поводу?! Нас не должна беспокоить война в Преисподней — ведь по самому своему существу Преисподняя есть место всевозможных войн и раздоров. Мое сердце печалится при мысли о том, что происходит на земле — но я не могу не признать, что все эти несчастья люди заслужили сами и должны понести то наказание, которое определят для них Князья Света. Сюда же, на небо, Последовавшим никто вторгнутся не позволит — Владыки хранят нас и нам не следует предавать их, поддаваясь лживым уловкам демонов, потому что предательство — это единственное, что способно лишить нас высшей защиты.
«Далеко пойдет, — меланхолично подумал Кадан, разглядывая праведника. — Вторые небеса ему явно тесноваты…»
Он ждал, что демоны прервут эту речь возмущенными криками или хотя бы выскажут свое раздражение по ее завершении — но никто не подал голоса. Не было заметно, что обвинение во лжи оскорбило хоть кого-нибудь из гостей — кажется, они либо были готовы к такому повороту событий, либо в своем царстве зла, страданий и обмана настолько привыкли к подобным обвинениям — как пустым, так и справедливым — что уже не видели в них ничего для себя зазорного.
— Пожалуй, я приму сторону господина Энзара, — сказала Тазинель. — Зима бывает тяжела, но следом за ней приходит весна. Всему свое время и никогда не следует торопить естественный ход событий. Новые ростки должны появится весной, пытаться растопить лед и согреть землю для того, чтобы пробудить ростки как можно раньше — значит идти против установленного порядка: налетит метель и погубит то, что безумец пытается взрастить раньше срока. Последовавшие подобны зиме: если Князья Света считают, что нужно дать им время, пусть так и будет — весна же настанет тогда, когда наши Владыки решат, что ей пора наступить, а не тогда, когда этого захотим мы сами. Соглашаясь на союз, мы лишь погубим самих себя. Всему свое место и время.
Бериса ждала, что скажет Кадан, но он, поймав ее взгляд, покачал головой, показывая, что намерен говорить лишь после нее. Ее речь была совсем коротка и сводилась к тому, что предстоящие ужасы войны страшат ее; война на стороне демонов, по ее мнению, извратила бы сущность и дух обитателей неба, сделав их «нечистыми» и не позволив заниматься тем, к чему они были предназначены Князьями Света.
Когда она замолчала, на Кадана посмотрели уже все, и самым внимательным и пронзительным был взгляд королевы. Кадан вдруг понял, что если он выскажется против союза — она будет вынуждена отказать посланникам Хазвейжа хотя бы в силу того, что при вынесении решения ранее пообещала учесть мнение своих советников: четверо против одного означало бы вполне определенно, какое именно решение ей следует принять. Если же он поддержит предложение демонов и принца Лланлкадуфара (при всей своей неприязни к последнему) — то у Эйрин будет куда большее пространство для выбора. Почти поровну… а может быть даже и без «почти» — учитывая, что его мнение безусловно значило для королевы больше, чем мнение заботливой, миролюбивой, но недалекой Берисы, или же мнение моралиста Энзара, представлявшего на Аннемо немногочисленную человеческую диаспору.
Кадан уступил слово четверым придворным, и продолжал молчать даже сейчас, когда наступила его очередь говорить потому, что не мог определиться с тем, что следует посоветовать.
Доводы, которые привели представители Хазвейжа, имели смысл — даже в том случае, если они лгали или думали исключительно о своей выгоде (в последнем, впрочем, уж точно можно было не сомневаться), все равно, рациональное зерно в этом предложении было, и, действительно, точно и емко его выразил Тоншорон: пока идет война в Аду, не стоит ожидать войны на Небесах. Однако, имелись и другие соображения. Мысль о том, что его друзья и подчиненные будут гибнуть, уберегая одних мерзких тварей от других, не вызывала в душе Кадана ни малейшего восторга. Как отреагируют Князья Света, узнав о самоволии королей Аннемо? Можно было не сомневаться, что заключение союза вызовет их раздражение — но насколько это раздражение будет сильно?
Закроют ли они глаза на самоволие также, как до сих пор закрывали глаза на не столь значимые проступки и шалости — вроде брака Эгсодии и Лланлкадуфара? Будь он только бессмертным или только лишь выпускником Школы Железного Листа — на гнев Князей ему было бы наплевать, даже напротив: он был бы рад любому способу щелкнуть их по носу, утвердить право поступать независимо от их воли и их «благочестивых» указаний — но он уже давно отвечал не только за самого себя. Он привязался к этому острову, полюбил возящегося в своем саду в окружении лепреконов доброго старого короля, испытывал непривычные теплые чувства к его дочери — слабой, наивной и нежной, но вынужденной, в силу своего положения, играть роль сильной, расчетливой и временами жесткой королевы… Это не было ни влюбленностью, ни страстью, он никогда не смотрел на нее как на женщину, скорее — как на ребенка, которого должен уберечь и защитить от всех опасностей и невзгод: это отношение к королеве сложилось у него за время, когда он был одним из ее личных телохранителей. И вот теперь…
Он вдруг вспомнил свою встречу с маской по имени Кабур Халикен — той, которая пришла под видом погибшей Рималь. Кабур во время той встречи произнес едва ли не дословно те же самые слова, что и Даберон: войну лучше вести на чужой территории. И еще он просил Кадана убедить королей Аннемо вступить в войну, не дожидаясь прямого приказа Князей Света — предложение, выглядевшее тогда совершенно абсурдным и невыполнимым, ибо, как казалось Кадану, не было никаких причин, которые могли бы побудить Эйрин и Трангелабуна нарушить волю Старших Богов. И вот теперь эти причины появились. Да, защищать предстояло не землю, но было очевидно, что война, начавшись, в какой-то момент может переместиться и в мир людей.
Как бы ни были разгневаны Старшие Боги на самоуправство королей Аннемо — конфликт Последовавших и небожителей вполне может подтолкнуть их к более активным действиям.
Вмешательство в гражданскую войну в Преисподней ставило под угрозу благополучие острова — однако, возможно, что одновременно это также был единственный способ защитить остров в случае, если Старшие промедлят с ударом и Последовавшие, подчинив себе верхние круги Преисподней, первыми нанесут удар по Небесам. И еще: если нижние небеса вмешаются в войну в Преисподней, Последовавшим придется отвлечься от земли, сосредоточить больше внимания на новой угрозе — что означало больше времени для Школы, ослабляло давление на нее и давало шанс выжить. Кадан часто думал, что отрекся от учения Освобожденных, отдав себя чувствам, которых тел-ан-алатриты должны быть лишены, однако сейчас он понял, что сильно переоценивал свое отступничество. Помимо его эмоций и привязанностей, существовали более высокие и значимые цели, верность которым он сохранял в глубине души все эти годы; он занимался своими делами потому, что был уверен — это никак не скажется на делах Школы, никак не поможет воплощению в действительность той великой цели, что была поставлена перед своими учениками еще Хелахом, никак не повлияет сохранение и развитие той небольшой группы людей и бессмертных, что стремились к преодолению ограничений человеческой природы и овладению могуществом анкавалэна. Но сейчас от его слов, возможно, зависела вся дальнейшая история Школы — и, может быть, зависело даже то, будет ли иметь место эта история как таковая. И когда он это понял, все личные предпочтения — верность старому королю, нежность и забота о юной королеве, чувство дома, который он обрел в Аннемо, и даже жизнь и благополучие Цидейны, ради которой он некогда «отрекся» от Школы — все это вдруг оказалось менее важным, чем сила, которую он сам никогда уже не сможет обрести — потому что он, став