Тюремное здание имело форму квадрата с четырьмя башнями; в дальней части внутреннего двора находилась закрытая решеткой яма, также узников держали в камерах в самом здании. Во дворе Лэйн заметил трех человек — двух он убил и едва не застрелил третьего, но по одежде и отсутствию оружия пришел к выводу, что этот работник, вероятно, из местных, и не стал его убивать. Зайдя в здание и двигаясь по его периметру, Лэйн еще несколько раз натыкался на местных — внутри, при свете факелов и ламп, опознать их можно было по росту и по чуть более смуглой, чем у завоевателей, коже. Энтикейцев в тюрьме было немного, он быстро убил всех, но несколько раз переходить в состояние призрака все же пришлось: каждый из четырех коридоров перекрывали решетки — и, не желая терять время на поиски ключей, Лэйн превращался в призрака и проходил между прутьями. Очистив здание, он приказал местным открыть все камеры, сам же, забрав ключи от большой ямы, отправился во двор. Для конца октября погода была довольно теплой — но только не для людей, которые сутками были вынуждены находиться на открытом воздухе, без теплой одежды, впроголодь, засыпая, сидя в холодной грязи. Из ямы на Лэйна взглянули два десятка мужчин — большинство из них сидело, обхватив себя руками, чтобы хоть как-то согреться; некоторые ходили по грязи. Все были измождены беспрерывной борьбой с голодом и холодом, многие кашляли. Лэйн открыл замок и, прежде чем опустить вниз лестницу, несколько секунд разглядывал пленников, которых собирался освободить. У некоторых из них были такие лица, что, повстречай их Лэйн в темном переулке в обычное время — его руки сами непроизвольно потянулись бы к ножам.
— Я Лэйн вадж-Натари, — представился далкрум. — Я пришел, чтобы освободить ваш город от пиратов. Кто может держать оружие — присоединяйтесь ко мне. Кто не в силах — не мешайте.
Не покидайте тюрьму, в городе есть еще как минимум один крупный отряд северян. Разберемся с ними, потом можете уходить.
Несколько человек заговорили разом — одни называли свои имена, другие спрашивали о том, что происходит и силами какого военноначальника Латтиму освобождают от завоевателей.
Когда Лэйн сказал «Никого нет, я тут один» — ему не поверили, но затем кто-то из пленных пораженно спросил «Неужели тот самый далкрум?» — и заключенные, повернувшись к товарищу, принялись расспрашивать его о том, что ему было известно об освободителе. Лэйн никогда не стремился к славе, но не мог отрицать, что иногда она бывает полезна: в своей среде он был известен как один из лучших охотников за демонами в Ильсивальре, и даже за пределами профессиональной среды время от времени находились люди, которые слышали о нем. И не только люди: карлы, когда им потребовалось уничтожить дхаану10, обратились именно к нему исключительно из-за его репутации.
Один за другим, бывшие заключенные выбирались из ямы; некоторые уже не были в силах самостоятельно подняться наверх по деревянной лестнице, и проделали этот путь с помощью товарищей; троих вынес на руках здоровяк по имени Эдус Делбери, при том один из этих троих, как оказалось, мертв — он заболел с первого дня заключения и беспрестанно кашлял, затихнув только минувшим вечером, его товарищи надеялись, что он заснул и наконец пошел на поправку, 10 Демон из черного дыма и огня. но когда его хотели перенести наверх, оказалось, что тело уже окоченело. Двум другим нужно было оказать помощь как можно скорее, иначе они также рисковали расстаться с жизнью.
В это время во двор стали выходить пленники, находившиеся не в общей яме, а в камерах — всем хотелось посмотреть на героя, в одиночку перебившего дюжину Джадасов (о том, что ранее в ратуше Лэйн перебил вдвое больше, они еще не знали). Среди них, вероятно, были и преступники, но разбираться, кто и за что сидит, у далкрума не было ни возможности, ни желания — так что, можно сказать, что в каком-то смысле в ту ночь он просто объявил всеобщую амнистию.
Знакомясь с освобожденными людьми, Лэйн обратил внимание на крепкого телосложения женщину двадцати пяти — тридцати лет — коротко стриженная, одетая в мужскую одежду, на женщину она была мало похожа. Ее звали Хейла Равентаж, она была дочерью охотника и росла без матери. Последние несколько лет Юден, ее отец, тяжело болел, и его работу — вполне, между прочим, успешно — выполняла Хейла. Говорили, что она девственница и никогда не ложилась с мужчиной, но, строго говоря, это было не так, поскольку отец принудил ее делить с ним постель, когда ей не исполнилось еще и восьми лет; это сожительство продолжалось до двадцати лет, пока Юден не заболел лихорадкой. Физическая близость ей удовольствия не приносила, но она научилась ее терпеть; иногда ей хотелось завести собственную семью, мужа и детей, все как у других, но эти желания были довольно мимолетны и быстро проходили. Она совершенно не умела быть женственной и не знала, как обращаться с мужчинами. Когда Раммоны и Делбери бросили клич, созывая всех выступить против грабивших городки и поселки Джадасов, Хейла откликнулась на зов — с копьем и луком она обращалась лучше большинства мужчин в ополчении.
Ильсов разбили, сопровождавших ополчение женщин изнасиловали, не избежала этой участи и Хейла — однако, как женщина она была мало привлекательна, и, кроме того, относилась к тому, что вытворяли с ее телом, с полным равнодушием — поэтому Джадасы быстро потеряли к ней интерес и заперли в тюрьме вместе с остальными пленными. Частично свою историю Хейла расскажет Лэйну позже — а тогда, во дворе латтимской тюрьмы, он впервые обратил на нее внимание и сделал в уме пометку: по тому, как она говорила, по ее взгляду, жестам и общему впечатлению уверенности — она вполне могла подойти на роль одного из офицеров той небольшой армии, которую Лэйн планировал тут сформировать в самом ближайшем будущем.
Заперли ворота; всю еду, которую удалось отыскать в тюрьме, бывшие заключенные немедленно съели; больных поместили в теплые помещения; оружие, ранее принадлежавшее Джадасом, разобрали — и, кроме того, опустошили еще и склад с тем оружием, которым пользовалась тюремная стража до прихода завоевателей. Образовавшаяся в итоге голодная и грязная толпа особого восторга у Лэйна не вызвала, но это было лучше, чем ничего.
Поскольку ратуша находилась совсем рядом, из бойниц тюрьмы факелы и суета у Большого дома были замечены сразу — это означало, что Джадасы уже рядом.
— Нас им не достать, — довольно сообщил Фал Делбери, дядюшка здоровяка Эдуса. — Пусть тащат лестницы и лезут на крышу, а мы — ха-ха — будем постреливать в них из бойниц!
Луков при обыске оружейной было обнаружено три, и один самострел — считай, по одному стрелку на каждую из стен. «Да уж, могучая оборона…», — насмешливо подумал Лэйн.
— Им нужно просто подождать, и мы сами выйдем, — возразил Марнин Раммон. — Ну, или с голоду околеем. Еды-то нет.
— Не будут они ждать, и на стены не полезут, — сказал Лэйн. — Я бы на их месте поджег тюрьму и уходил бы из города — слишком мало их осталось, чтобы Латтиму удержать. В Энно или к Коршунам, не знаю уж, куда там они захотят идти…
— Скорее уж, в Огвин, — подал голос Таэн эс-Латоль, до завоевания бывший капитаном латтимской стражи. Он хотел сказать что-то еще, но не смог — на пожилого вояку напал приступ кашля. Хотя он был посажен в тюрьму задолго до бунта Раммонов и Делбери, и поэтому оказался не в яме, а получил в свое распоряжение целую камеру — в заключении он сильно простыл и чувствовал себя препаршиво.
— Это что за место? — Спросил Лэйн, дождавшись, пока Таэн откашляется и вытрет седые усы. — И почему туда?
— Городок к юго-западу от нас, в паре дней пути. Там… там…
Кашель снова прервал речь старика.
— Там обосновался ярл Эдвульф по прозвищу Багряный Мед, — ответил Марнин Раммон вместо Таэна. — Тоже из этих, из Джадасов.
— Сколько у него людей?
— Четыре десятка.
В это время к ним — разговор происходил в большой комнате на первом этаже тюрьмы — со второго этажа спустился Джайк Раммон и с тревогой сообщил, что Джадасы, кажется, собираются выдвигаться к тюрьме.
— Пора уходить! — Фал подскочил на месте и направился к дверям. — А то и правда, сожгут тут живьем!..
— Никто никуда не уходит. — Четко и раздельно произнес Лэйн.
Фал отмахнулся — мол, кто запретит? — и не замедлил шага; тогда Лэйн развернул на левой руке арбалет и выстрелил Делбери в ногу. Фал упал на пол, вопя от боли; Лэйн быстро вывел в воздухе иероглиф «Молчание» и словно толкнул незримую надпись в сторону лица упавшего; Фал захлебнулся собственным криком. В пронзительной тишине, наступившей после этого, Лэйн проговорил:
— Я убил здесь десять человек и больше двадцати — в ратуше. Джадасов осталось немного, но эти оставшиеся организованы и готовы к бою. Мы справимся с ними, если вы будете делать то, что я говорю. Кто-нибудь хочет возразить? Если да, пусть просто поднимет руку, — во мгновение ока в руках Лэйна, словно по волшебству, появились два длинных ножа. — Я ее отрежу и продолжу, потому что времени на споры у меня нет.
Он повернул голову справа налево, оглядывая людей, которых только что освободил. Все молчали, сидели как каменные изваяния и не шевелились.
— Сейчас мы выйдем во двор, вы откроете ворота и перегородите проход чем придется — столами, досками, всем что под руку попадется. Вы должны привлечь внимание Джадасов и удерживать этот проход как можно дольше… но долго и не придется. Для Джадасов вы — легкая цель. Не атакуйте их и не отступайте, просто держите оборону. Возьмите все щиты, что есть и держите их поднятыми, чтобы закрыться от стрел. Если они не захотят сразу атаковать — оскорбляйте их и провоцируйте на атаку. Всем все ясно?
Он вновь обвел взглядом усталых и грязных людей. Слабое заклятье, наложенное на Фала, уже рассеивалось, и звуки, издаваемые раненным, снова становились слышны.
— А вы что будете делать? — Спросил Марнин Раммон. Демонстрация силы, устроенная далкрумом, его не напугала и прямой взгляд с его стороны Марнин встретил спокойно.