— Ты Заль-Ваар, что означает Собиратель Мучений, — ответил Лицемер, протягивая руку, чтобы помочь юноше подняться. — Не человек и не бог, а нечто среднее. Ты наш брат и когда-нибудь ты непременно вернешь себе все могущество и всю власть, которыми обладал прежде и которые временно утратил для того, чтобы начать новую жизнь.
Следующие два золотых огонька прятались в скоплении танцующих улиток; каждое из скоплений, подобно странному улью, состоящему из множества движущихся частей, висело под потолком кривой угловатой пещеры. Эти частицы личности не содержали никаких воспоминаний, равно как и четыре последующих, найденных мною в четырех разных комнатах Цитадели.
Периодически я обновлял заклятья из Истинных Имен, направленные на защиту и стабилизацию окружающего мира, но чем больше я проводил здесь времени, тем чаще мне приходилось это делать. Потом были два коротких воспоминания о Войне Остывших Светил, и еще одно — о пребывании в роли короля Эн-Тике, все три — слишком отрывочные и мимолетные. В круглой комнате, где стены представляли собой зеркало, а в центре росло вишневое дерево. Разодрав кору и верхний слой древесины, я обнаружил пустоты с несколькими огоньками, один из которых горел особенно ярко. Когда я коснулся его, на меня дохнуло какой-то невыносимой, преомерзительнейшей благодатью: очевидно, это воспоминание и связанные с ним состояния души относились к каким-то высоким Небесам, на которых мой брат недавно успел побывать.
Забирая огоньки, я узнавал их содержание, но сейчас не стал даже и присматриваться к найденному осколку памяти — время было уже на исходе, безумие подступало все ближе, в моем собственном разуме то и дело появлялись странные, противоречивые, фантасмагорические мысли, каждая из которых побуждала последовать за собой и всецело ей отдаться. Части зловещей тени, составлявшая левую половину моего тела, превращались то в карамель, то в россыпь смеха — в то время как из правой, мертвенной половины, вырастали розы и одуванчики; заклятья Имен возвращали уму трезвость и прежнюю форму телу — но ненадолго. Собрав еще несколько частиц, я увидел дымное море: погруженный в него, раскинув руки, недвижно висел мой брат. Левая рука по-прежнему сжимала клюку; хламида мерно покачивалась, а волны, расходившиеся от Лицемера кругами так, как будто бы он был камнем, брошенным — нет, беспрестанно бросаемым — в воду, несли на своих гребнях десятки крошечных золотых огоньков. Я сотворил заклятье, обращая их движение вспять; приблизился к брату и протянул ему сложенные руки — и, как только я раскрыл их, золотистое пламя из моих ладоней перетекло к недвижной горбатой фигуре. Лицемер пошевелился; чтобы Цитатель снова не разъела его разум, с помощью Истинной Речи я сотворил заклятье, ограждающее нас от окружающего безумия. Укрепленный порядок быстро иссякал, но много времени нам и не требовалось: когда последний огонек проскользнул под маску и растворился в пустоте, на которую она была нацеплена, Лицемер выпрямился и завис над дымным морем. Он был еще очень слаб и не мог колдовать; змеи, выросшие из моей спины, обняли брата и надежно сжали в своих кольцах. Я потянулся к Истязателю — и, вероятно, не сумел бы найти его, потому что путь, который предстояло пройти для возвращения, удлинился многократно, а силы мои и защиты были уже почти исчерпаны. Но Истязатель был не один — я почувствовал, как тянется ко мне Кукловод, которому принадлежали куклы на алтаре и который владел этой магией лучше кого бы то ни было, ибо сам являлся ее источником; ощутил страшную, неотвратимую и безудержно жестокую силу Палача — подобную тяжелой поступи судьбы, подобную точному удару топора или меча, падающему на шею приговоренному к казни. Они пробились сквозь сумрачный хаос, почти затопивший нас с Лицемером; я ощутил стремительное движение; почувствовал как безумие вцепляется в нас и пытается удержать — но в итоге оказывается вынужденным разжать челюсти. Водоворот огней, мешанина образов, рваные звуки — и вот, наконец, растекающийся вокруг нас мрачный металлический свет Долины Казненных.
Лицемер тяжело оперся на клюку; убрав змееобразные щупальца, я отошел в сторону — теперь мой брат мог сам о себе позаботиться.
— Всего лишь одна неудача… — С трудом проговорил Князь Лжи. — Мы пойдем еще.
Найдем путь…
— Нет-нет-нет!!! — Кукловод выставил перед собой дрожащие руки. — Я туда не вернусь! Не вернусь!
— Не нужно было идти по одному, — процедил Заль-Ваар. — Нужно было идти всем вместе.
Тогда бы мы смогли поддерживать друг друга и никому не потребовалось бы оставаться тут «для координации».
Я криво улыбнулся.
— О, я представляю, что было бы, если бы мы пошли вместе! Безумие находило к каждому из нас свой путь — думаю, мы попросту поубивали бы там друг друга, благо некоторые готовы сделать это и так, — я кинул взгляд на Палача. — Цитадели потребовалось бы лишь подтолкнуть кое-чьи мысли в нужном направлении — а другим, не желавшим просто так умирать, пришлось бы защищаться. Нет, силой здесь не пробиться — нужно это понять и признать. Надо достать Камень Воли Безумца из Озера Неувиденных Снов и восстановить его связь с собственной силой — тогда Цитадель станет нам не врагом, а союзником.
— Именно это я и хотел сделать, — сказал Палач. — Но…
— …но я его отговорил, — закончил фразу Лицемер. — И тебе говорю: нет. Слепая Гора охраняется так, как не охранялась никогда раньше. Я забрал пару личин у мелких стражей — из их разума я узнал, что сейчас любые подвижки на ней вызовут немедленное появление Солнечных.
Мы можем действовать в мире — там, в Эмпирее, думают, что используют нас в своих целях, пока мы стираем в пыль Ильсильвар — но любая попытка вызвать из небытия любого из наших или, тем паче, попытка сделать что-либо с самим Мировым Столбом — спровоцируют немедленный удар.
Это понятно?
Я не ответил; вместо меня заговорил Заль-Ваар.
— Что же нам остается? — Спросил молодой Истязатель. — Вы прошли лишь малую толику пути и вряд ли в другой раз сумеете пройти больше.
— Как я сказал, нужно найти иной путь, — в голосе Лицемера прозвучали одновременно усталость и непреклонная воля. — Пока еще я не знаю, что это за путь. Я хочу, чтобы каждый из нас подумал над этой задачей — но ничего не предпринимал самостоятельно. Ты слышишь меня, Отравитель? В первую очередь, это относится к тебе.
— О да, брат мой, я слышу, — я наклонил голову в коротком поклоне. — Другие пути… безусловно, нужны нам. Я обязательно поделюсь с тобой своими размышлениями, как только придумаю что-нибудь дельное.
— Вот и хорошо.
Братья, прежде чем разойтись, коснулись в своем разговоре текущих дел на земле и в Преисподней, но я слушал их разговоры вполуха. Как я и сказал Лицемеру — я размышлял. Вот только совсем не о том, как достичь сокровенного сердца Цитадели Безумия, в котором покоился, подобный черному осколку или бесцветной, вытягивающей свет, звезде, Камень Воли Солнечного Убийцы. Вместо этого я прокручивал в голове то последнее, отвратительное воспоминание о переполненных светом и благодатью Небесах — это воспоминание несло в себе одно поразительное открытие, которое неожиданным образом заполняло пробелы в истории нашего возвращения и в причинах того, почему Князья Света до сих пор нас не уничтожили…
— …Кто ты такой? — Спросил Лицемер. — Что ты такое?
Взгляд бога смирения изменился: на место обычной благостности и кротости явился живой интерес — слишком явный и непосредственный, чтобы приличествовать Солнечному Князю, воплощению высшей власти и истины в Сальбраве. Шелгефарн сделал движение пальцами — двери в залу наглухо закрылись, а само помещение оказалось окружено незримым барьером силы. Лицемер приготовился отразить атаку, но ее не последовало — Шелгефарн поднялся с трона и спустился вниз, и с каждым его шагом окружавшая его аура силы слабела. В итоге он сделался почти также слаб, как образ, которому силился соответствовать — и вот, бог, равный или незначительно превосходящий аскета из мира смертных, встал напротив Лицемера, который по-прежнему пребывал в украденном образе светлого ангела.
— Я давно жду твоего появления, — сказал бог смирения. — И чтобы тебе было легче меня найти, даже затеял этот неурочный вояж по самым отдаленным своим храмам.
— Для чего? — Холодно спросил Лицемер.
— Для чего? Чтобы увидеть тебя, только и всего… Нет-нет, я не прошу, чтобы ты снял маску. Это место защищено и нас никто не услышит — однако, присутствие столь могучей темной силы не останется незаметным, и даже моей власти может оказаться недостаточно, чтобы сокрыть нас.
— Хорошо. Ты встретился и увидел. Что дальше?
Шелгефарн, заложив руки за спину, сделал несколько шагов в сторону от Лицемера, повернувшись к нему спиной, затем, совершив поворот — несколько шагов в обратном направлении, словно был на прогулке.
— До самого последнего времени, я не встречался ни с кем из вас, — проговорил он. — Кроме Кукловода, с которым, должен признаться, беседовать мне было довольно неприятно. Поневоле приходилось сотрудничать с ним, меняя религию в том направлении, в котором он хотел, но радости вся эта деятельность мне никогда не приносила. В отличии от остальных, я понимал, к чему все идет: Князья Света полагали, что порабощают людей, но на деле порабощали себя, ибо при взаимодействии богов и смертных через бисуриты качества одних сообщаются другим, и наоборот — именно поэтому ныне все Князья, и даже вы, Последовавшие, очеловечены настолько, насколько это возможно. Кукловод уверял меня, что порабощение людей и богов необходимо для того, чтобы возросла его собственная мощь — и вот тогда-то, говорил он, «я верну своих братьев из небытия и выполню последнюю волю Темного Светила». Но время шло, и ничего не менялось — и тогда я понял, что его вполне устраивает текущее положение дел…
— А что не устраивало тебя? — Низким и мертвенным голосом спросил ангел. — Поразительно, но я не ощущаю в твоих словах никакой лжи — однако, если все это правда, то твои мотивы мне понятны еще в меньшей степени, чем прежде. Вернее сказать, они не понятны вообще.