— Принц?
— Помоги мне!
Болтун топтался в отбросах. Потом взвизгнул:
— Тебе? Ты не нуждаешься в помощи! Это мне нужна помощь!
— Я сбежал.
— Нет, я грежу. Мне мерещатся призраки. Мне сказали, что я сошел с ума… и вот…
— Я не хочу возвращаться.
Болтун, заслонившись ладонью от солнца, посмотрел вверх.
— Это в самом деле ты?
— Из меня хотят сделать Бога.
Болтун горячо заговорил:
— Вызволи меня отсюда! Пойди к сестре — скажи, чтобы помогла!
— Она никого не хочет видеть, — ответил принц. — Кроме того, я ведь сбежал. Мы могли бы уйти вместе.
Болтун замер.
— Ты? Убежал?
— Мы могли бы уйти туда, где холодно, и жить там.
— О, так просто! — усмехнулся Болтун. — Ты наивен.
— Я и сам туда дойду.
Болтун визгливо засмеялся:
— Нам придется добираться до устья реки, там пересечь море, другую землю и еще одно море…
— Пусть!
— Тебя когда-нибудь обменивали на лодку лука?
— Нет, конечно, нет.
— А сириец тебя не ощупывал, чтобы узнать, годишься ты в евнухи или уже перерос?
— Какой такой сириец?
— Нас продадут в рабство…
Болтун замолчал, облизнул потрескавшиеся губы, медленно обвел взглядом край ямы и опять посмотрел на принца.
— Пол-лодки, может, и дали бы, да только силенок у тебя маловато и слишком красивым тебя не назовешь, не так ли?
— Я — мальчик. Будь я девочкой, то был бы красивым. И не нужно было бы заставлять воду в реке подниматься или…
— Эти твои браслеты, — медленно проговорил Болтун. — Они придают тебе нечто такое… Из тебя мог бы получиться евнух.
— Пусть уж лучше будет девочка, — с некоторой робостью сказал принц. — Можно это устроить, как по-твоему?
Сквозь слой грязи на лице Болтун смотрел на принца неподвижным взглядом, что-то прикидывая.
— О да. Вытащи меня отсюда, и тогда…
— Так мы идем? Правда идем?
— Идем. Теперь слушай…
Слепой опять захрипел.
— Отчего он так хрипит?
— Умирает, — пояснил Болтун. — Давно уже.
— Как он сломал свою палку?
— Я пытался выбраться из ямы с ее помощью. Встал старику на плечи, а он упал.
— Наверно, его мучает жажда.
— Конечно, — равнодушно подтвердил Болтун. — От этого он и умирает.
— Что ж он не пил?
— Потому что я хотел пить, — взорвался Болтун. — Еще дурацкие вопросы будут? Мы теряем время!
— И все-таки…
— Послушай. Кто-нибудь видел, как ты шел сюда?
— Нет.
— Ты мог бы подкупить стражу?
— Верховный узнает. Ему известно все.
— Ты слишком мал, чтобы дотащить лестницу. Но ты мог бы принести веревку. Прикрепить ее к скале и бросить мне конец…
Принц вскочил и захлопал в ладоши.
— Да, да, да!
— Эта твоя сестра — самая невежественная, бестолковая, сводящая с ума, прекрасная — у нее-то веревки нет… Мог бы ты найти веревку?
Не стой принц на краю ямы, он пустился бы в пляс от охватившей его бурной радости.
— Я найду веревку, — закричал он. — Найду!
— И вот что еще… У тебя ведь есть другие украшения, не только те, что сейчас на тебе.
— Есть.
— Принеси.
— Хорошо!
— Значит, веревка, драгоценности. Как стемнеет. Клянешься?
— Клянусь! Клянусь, Болтун, дорогой!
— Тогда иди. Это мой… это наш единственный шанс.
Принц отошел от ямы и уже спустился на несколько ярдов с горы, когда вспомнил об опасности и, юркнув в сторону, спрятался за камнем. Но страж не прогуливался у задних ворот. Вообще не было видно ни души; и сами ворота были закрыты. Он решил направиться к тени пальмовой рощи и оттуда, по залитым водой полям, обойти Высокий Дом и добраться до главных ворот. Но у края поля он наткнулся на двух голых ребятишек, которые пускали по воде лодочку из тростника. Он попросил проводить его к главным воротам, и они безропотно повиновались, видя его браслеты и ожерелье, его сандалии, Священный узел и плоеную юбочку. Там он прошел через передний двор прямо в свои комнаты; он поднял нянек, предававшихся послеполуденному отдыху, и, поскольку был почти Богом, они с готовностью повиновались ему, заслышав новые, твердые нотки в его голосе. Ему нужны драгоценности, много драгоценностей; и, когда они осмелились спросить зачем, он так глянул на них, что они тут же ретировались. Наконец драгоценности принесли и свалили в кучу перед ним; он ощущал странное удовлетворение, навешивая их на себя, пока не начал бренчать и звенеть при каждом движении.
Теперь предстояло раздобыть веревку. В Высоком Доме сделать это было, пожалуй, непросто. В колодцах рядом с кухнями были веревки, но чересчур длинные, и добраться до них было трудно. Много веревок было у главных ворот на флагштоках, но возле каждого стоял человек, подымавший болтавшийся в безветрии вымпел. Принц был в растерянности и уселся, звякнув драгоценностями, в углу, чтобы решить, как ему быть. В конце концов он ясно понял одно: веревки ему не найти. Слуги, к которым он обращался, кланялись и, почтительно пятясь, отступали, чтобы больше не вернуться. Он тяжело вздохнул и почувствовал, что дрожит. Когда действительно нужна веревка, обращаться следует лишь к одному человеку — который знает все. Он медленно поднялся, звякнув украшениями.
V
Площадка высокой насыпной террасы выходила на вздувшуюся реку. Над площадкой был натянут обвисший в неподвижном воздухе полог. Прекрасный Цветок сидела в тени полога и смотрела на воду. Она изменилась и словно сделалась меньше. Ее длинные волосы были острижены и немного не доставали до плеч, на лоб спускалась челка. Хотя на голове у нее был царский урей — золотой обруч с золотой же коброй, усыпанной топазами, она казалась еще тоньше фигурой и лицом, на котором не было никакой краски, кроме толстого слоя малахита на веках и на ресницах, чтобы защитить глаза от солнца. Итак, она мрачно глядела на воду: и если бы кто взглянул ей в лицо, то прочел бы в нем обиду и одновременно вызов.
Перед ней стоял Верховный. Стоял, подпирая подбородок правой рукой. На его лице застыла напряженная улыбка.
Прекрасный Цветок опустила голову и уставилась в каменный пол террасы.
— Ты видишь — я потерпела неудачу. Знаю, он сердит на меня. Я все время это чувствую.
— На меня тоже. На всех нас.
— Никогда, никогда не прощу себе этого.
Верховный пошевелился. Улыбка его стала кривой.
— Недолго тебе сокрушаться. Возможно, у всех нас не осталось больше времени.
Она встревоженно взглянула на него. Грудь ее вздымалась.
— Ты хочешь сказать, что Он всех нас потопит?
— Это… очень вероятно. Потому-то я рискнул довериться тебе. Я сказал уже, что у нас мало времени. Тем не менее мы, на ком лежит ответственность за народ, должны сделать все возможное. Нам нужно как следует подумать. Ты понимаешь, Прекрасный Цветок, — в этих чрезвычайных обстоятельствах я ведь могу так называть тебя?
— Да, конечно.
— Что отличает человека от остальных тварей?
— Не знаю!
— Способность анализировать факты — и делать выводы.
Сцепив руки за спиной, он принялся расхаживать по террасе.
— Сначала, — заговорил он, — мы должны установить факты.
— Какие, факты?
— Кто поддерживает небесный свод? М-м?
— Ну… Он.
— Кто год за годом в Его… отеческом великодушии… повелевает реке разливаться?
— Он, разумеется.
— А в данный момент — у нас уже есть другой Бог?
— Нет, — тяжело вздохнула она. — Пока нет.
— Следовательно… кто в данный момент заставляет реку разливаться дальше?
— Он. Я думала…
Верховный поднял палец:
— Вот так, шаг за шагом мы пришли к выводу. Да. Он заставляет воду прибывать. Мы установили первый факт. Идем дальше. Какой Отметки достигла вода, когда Он вступил в Его Вечное Сейчас?
— Отметки Доброй Еды.
— И это произошло после того, как ты, по твоему выражению, потерпела неудачу. Но в тот момент Он должен был быть доволен. Понимаешь?
— Но…
— Твоему женскому сердцу не побороть гранитной несокрушимости логического доказательства.
Глаза у нее расширились.
— Что значат твои слова?
Верховный задумался на минуту, потом заметил:
— Сказано, пожалуй, мудрено; но смысл таков: я прав, а ты — нет.
Она выпрямилась в кресле; улыбка тронула ее губы.
— Может быть, не так уж я не права.
— Как бы то ни было, не слишком радуйся, Прекрасный Цветок, не слишком радуйся!
— Мне нечего бояться.
— Итак, факт. Что-то вызвало Его недовольство после того, как Он вступил в Дом Жизни.
Верховный помолчал, затем вновь принялся расхаживать. Остановился и посмотрел на нее.
— Говорят — и я не буду из ложной скромности этого отрицать, — что я всеведущ. Что в силах узнать человек, то я знаю.
Она взглянула на него сквозь густые ресницы. Улыбнулась краешком губ.
— Ты и обо мне все знаешь?
— Я знаю, что ты ведешь очень уединенный образ жизни. Но необходимо сказать все до конца, иначе мы с этим не справимся. Причина Его гнева — лицо, к которому ты, возможно неосознанно, проявляешь большой интерес. Ну вот. Я сказал, что хотел.
Ее щеки на мгновение вспыхнули; но на губах по-прежнему блуждала улыбка.
— Я опять не понимаю твоих слов.
— Я имею в виду, конечно, Болтуна.
Кровь бросилась ей в лицо и отхлынула, но глаза смотрели прямо на Верховного. Он невозмутимо продолжал:
— Это необходимо, Прекрасный Цветок. Мы не можем позволить себе находить утешение в самообмане. Нет ничего, в чем ты не могла бы открыться мне.
Она вдруг спрятала лицо в ладони.
— Моя вина безмерна. Преступление столь тяжко, столь мерзко…
— Бедное дитя, бедное, бедное дитя!
— Чудовищные помыслы, неописуемые…
Он был уже рядом с ней. Мягко успокаивал:
— Думать об этом — значит терзать себя. Забыть — значит освободиться. Пойдем со мной, дорогая. Как две смиренные души, рука об руку, познавая весь глубокий трагизм человеческого существования.