— И ты схватилась за этот шанс и поэтому сидишь в зубах тигра?
— Почему же еще? Когда нет реальной надежды, приходится придумывать свою. Даже фальшивая монета может пройти.
— Фальшивая? Значит, ты не веришь, что он был Буддой?
Она коротко рассмеялась.
— Сэм был величайшим шарлатаном на памяти богов и людей. И он был также достойнейшим противником Тримурти. Не гляди на меня с таким возмущением, Архивист! Ты знаешь, что он украл суть своей доктрины, пути и знания, он все похитил из запретных доисторических источников. Это было оружием, и только. Его величайшей силой было лицемерие. Если бы мы смогли вернуть его…
— Леди, святой он или шарлатан, но он вернулся.
— Не шути со мной, Тэк.
Богиня и Леди, я как раз был рядом с господином Ямой, когда он выключил молитвенную машину, недовольный своим успехом.
— Рискованно было выступить против таких мощных сил. Бог Агни сказал однажды, что подобную вещь сделать невозможно.
Тэк встал.
— Богиня Ратри, кто, будь он бог или человек, или нечто среднее, знает об этих делах больше Ямы?
— Я не могу ответить на этот вопрос, Тэк, потому что ответа нет. Но как ты можешь с уверенностью сказать, что он поймал в сети нашу рыбу?
— Потому что он Яма.
— Тогда возьми мою руку, Тэк, и проводи меня, как бывало. Посмотрим на спящего Бодисатву.
Тэк повел ее за дверь, вниз по лестнице, в нижние комнаты.
Свет, но не от факелов, а от заполнявших помещение генераторов Ямы. Ложе, стоявшее на платформе, было ограждено с трех сторон экранами. Большая часть машин тоже была замаскирована экранами и портьерами. Обслуживающие монахи в желтом тихо двигались по большой комнате. Яма, мастер-механик, стоял возле ложа.
Когда Ратри и Тэк подошли, несколько хорошо вышколенных невозмутимых монахов тихо ахнули. Тэк повернулся к женщине, стоявшей рядом с ним… и отступил на шаг; у него захватило дух.
Не было больше унылой маленькой матроны, с которой он только что разговаривал: она снова стала бессмертной Ночью, о которой писали: «Богиня заняла большое пространство, от глубин до высот. Ее излучение вытесняет тьму».
Он увидел ее и ту же зажмурился. Вокруг нее еще был налет отчужденности.
— Богиня… — начал он. — К спящему, — приказала она. — Он шевелится. Они подошли к ложу.
Впоследствии на фресках бесчисленных коридоров, на стенах храмов и на потолках многих дворцов было нарисовано или вырезано пробуждение того, кого знали под различными именами: Махасаматман, Калкин, Манджусри, Сиддхарта, Тарагатха, Связующий, Майтрейя, Просвещенный, Будда и Сэм. Слева от него стояла богиня Ночи, справа — Смерть; Тэк, обезьяна, скорчился у подножия постели, как извечный намек на сосуществование животного и божества.
Он был в обычном смуглом теле среднего веса и возраста; черты лица правильные, ничем не выделяющиеся. Когда он открыл глаза, они оказались темными.
— Приветствую тебя, Бог Света! — сказала Ратри.
Глаза заморгали. Они еще не сфокусировались. В комнате никто не шевелился.
— Приветствую тебя, Махасаматман-Будда! — сказал Яма.
Глаза смотрели вдаль, не видя.
— Привет, Сэм! — сказал Тэк.
Лоб слегка сморщился, глаза скосились, упали на Тэка, двинулись к другим.
— Где?.. — спросил он шепотом.
— В моем монастыре, — ответила Ратри.
Он без выражения смотрел на ее красоту. Затем так плотно закрыл глаза, что в углах их образовались морщины. Болезненная улыбка искривила рот, обнажив стиснутые зубы.
— Ты и вправду тот, кого мы называли? — спросил Яма.
Он не ответил.
— Ты сражался с Небесной армией на отмелях Ведры?
Губы ослабли.
— Ты любил богиню Смерти?
Глаза блеснули. Слабая улыбка пробежала по губам.
— Это он, — сказал Яма. — Кто ты, человек?
— Я? Я никто, — ответил тот. — Наверное, лист, попавший в водоворот. Перо на ветру…
— Очень плохо, — сказал Яма, — потому что в мире хватает листьев и перьев, и я работал так долго не для того, чтобы увеличивать их число. Я хотел иметь человека, который может продолжать войну, прерванную его отсутствием, человека сильного, способного противостоять мощной воле богов. И я думаю, ты и есть тот человек.
— Я… — Он снова скосил глаза — Сэм. Я — Сэм. Когда-то, очень давно… я сражался, да? Много раз…
— Ты Великодушный Сэм, Будда. Ты вспоминаешь?
— Может, я и был… — В его глазах медленно зажегся огонь. — Да. — Да, я был им. Самый униженный в гордости, самый гордый в унижении. Я сражался. Я изучал Путь. Я снова сражался, снова изучал, пытался использовать политику, магию, яд… Я бился в великом сражении, таком страшном, что само солнце отвернуло свой лик от резни, бился с людьми и богами, с животными и демонами, с духами земли и воздуха, огня и воды, с лошадьми, мечами и колесницами…
— И ты проиграл, — сказал Яма.
— Да, я проиграл. Но зато мы показали им, нет? Ты, бог смерти, вел мою колесницу. Теперь я все вспомнил. Нас взяли в плен, и Боги Кармы были нашими судьями. Ты убежал с помощью энергии смерти и Пути Черного Колеса. А я не смог.
— Правильно. Твое прошлое было выставлено перед ними. Ты был осужден. — Яма взглянул на монахов, которые теперь сидели на полу, склонив головы, и понизил голос. — Уморить тебя реальной смертью означало бы сделать из тебя мученика. Отпустить тебя в мир в каком бы то ни было теле — это оставить дверь открытой для твоего возвращения. И так же как ты украл свои доктрины у Готтама в другом месте и времени, они утаили от людей рассказ о конце этого дня. Судьи решили, что ты заслуживаешь Нирваны. Твой АТМАН был проецирован, но не в другое тело, а в магнитное облако, окружающее планету. Это было полстолетия назад. Теперь ты официально — воплощение Вишну, чье учение было неверно истолковано некоторыми ревностными его последователями. Ты лично продолжал существовать только в форме самосохраняющихся длинных волн, которые мне и удалось ухватить.
Сэм закрыл глаза.
— И ты ПОСМЕЛ привести меня обратно?
— Правильно.
— Я все время знал о своем состоянии.
— Я так и думал.
Он открыл горящие глаза.
— И ты посмел вызвать меня ОТТУДА?
— Да.
Сэм наклонил голову.
— Правильно тебя называли богом смерти, Яма-Дхарма. Ты вырвал у меня решающий опыт. Ты разбил на темном камне своей воли то, что лежит за пределами восприятия и смертной славы. Почему ты не оставил меня там, где я был, в океане бытия?
— Потому что мир нуждается в твоем смирении, в твоей набожности, в твоем великом учении и в твоем макиавеллиевском интриганстве.
— Яма, — сказал Сэм, — я стар. Я так же стар, как и человек в этом мире. Я был одним из Первых, ты же знаешь. Один из самых первых, пришедших сюда строить, поселиться. Все остальные уже теперь или мертвы, или стали богами — деи экс машини… Удача приходила и ко мне, но я упускал ее. Много раз. Я никогда не хотел быть богом, Яма. В самом деле. Только позднее, когда я увидел, что они делают, я начал собирать силу, которая могла бы быть моей. Но было уже поздно. Они были слишком сильны. И теперь я действительно хочу уснуть на века, снова познать Великий Покой, вечное блаженство, слышать песни звезд на берегах великого океана.
Ратри наклонилась и посмотрела ему в глаза.
— Ты нужен нам, Сэм.
— Знаю, знаю. Это вечно повторяющийся анекдот. У тебя норовистая лошадь — бей ее кнутом еще с милю.
Он улыбнулся, и она поцеловала его в лоб.
Тэк подпрыгнул в воздух и приземлился в ложе.
— Человечество веселится, — заметил Будда.
Яма протянул ему мантию, а Ратри подала домашние туфли.
Отвыкая от мирного существования, в котором не осознавалось время, Сэм спал. Он видел сны и выкликал кого-то или просто кричал. У него не было аппетита, но Яма подобрал ему тело крепкое и очень здоровое, способное вынести психосоматический переход из божественного состояния в другое.
Но он мог сидеть час неподвижно, глядя на камешек, семя или листок. И в этих случаях его нельзя было отвлечь.
Яма видел в этом опасность и говорил с Ратри и Тэком.
— Нехорошо, что он сейчас уходит таким образом от мира, — сказал он. — Я говорил с ним, но как будто обращался к ветру. Он не может расстаться с тем, что оставил позади. Сама попытка стоит ему его силы.
— Возможно, ты неправильно истолковываешь его усилия, — сказал Тэк.
— Что ты имеешь в виду?
— Видишь, как он смотрит на семя, которое положил рядом с собой? Приглядись к морщинкам в углах его глаз.
— Ну и что?
— Он косит. У него ослабло зрение?
— Нет.
— Почему же он скашивает глаза?
— Чтобы лучше изучить семя.
— Изучить? Это не тот Путь, которому он учил когда-то. Однако, он ИЗУЧАЕТ. Он смотрит на предмет без размышления, ведущего к высвобождению сути.
— Что же он тогда делает?
— Противоположное. — То есть? — Он изучает предмет, обдумывает его возможности, стараясь применить их к себе. Он ищет в этом оправдание жизни. Он пытается снова завернуться в покрывало Майи, иллюзии мира.
— Я уверена, что ты прав, Тэк, — сказала Ратри. — Как мы можем помочь ему в его усилиях?
— Трудно сказать, госпожа.
Яма кивнул. Его темные волосы заблестели в луче солнца, проникшем через узкую галерею.
— Вы ткнули пальцем в то, чего я не видел, — согласился он. — Сэм еще не полностью вернулся, хотя он в человеческом теле, ходит человеческими ногами, говорит, как мы. Его мысль все еще за пределами нашего кругозора.
— Что же будем делать? — спросила Ратри.
— Возьми его в долгую прогулку по окрестностям, — сказал Яма. — Корми его лакомствами. Расшевели его душу поэзией и пением. Найди ему крепкую выпивку — здесь, в монастыре ее нет. Одень его в яркие шелка. Предоставь ему двух-трех куртизанок. Вытащи его снова в жизнь. Это единственное, что может освободить его от цепей Бога. Дурак я, что не подумал об этом раньше.
— Так оно и есть, бог смерти, — заметил Тэк.
Темное пламя метнулось в глазах Ямы, но он улыбнулся.