Я закончил выступление под гром аплодисментов и под приветственные возгласы. Несколько человек встали, за ними еще, и наконец поднялся весь зал. Они устроили мне овацию стоя… Я опомниться не мог! Они скандировали мое имя… Я очутился в облаках, в другом измерении, я был счастлив…
Эрик поднялся ко мне на сцену, продолжая аплодировать, и попросил всех написать свои комментарии. Наступила тишина.
Спустя несколько мгновений он протянул мне кипу сложенных вчетверо листков. Я устроился в уголке и принялся с нетерпением разворачивать их один за другим. Мне очень хотелось узнать, какие ошибки я допустил и что мне посоветуют слушатели. По мере того как я разворачивал листки, мое изумление росло: все отзывы были положительные! Все как один! Сто процентов!!! Это невероятно, неслыханно… Я не мог прийти в себя. Что же, выходит, за всеми моими страхами скрывался талант, природный дар, который только и ждал, чтобы заявить о себе?
Эрик посоветовал не слушать других ораторов, а пойти домой, чтобы сохранить свое выступление и все ощущения в памяти и спокойно перечесть все комментарии.
Я попрощался с присутствующими и ушел. Меня окутал свежий вечерний воздух. На крыльях успеха я поднимался по ступеням темной лестницы, как поднимаются во дворец. На поверхность города я вынырнул, напоенный новыми силами, готовый, когда наступит день, выйти навстречу судьбе.
50
— Среди нас завелась паршивая овца!
— Простите, месье?
Эндрю опять нарисовался в проеме двери.
Дюнкер пустил ему по столу две развернутые газеты и откинулся на спинку кресла. Лицо его застыло, как обычно бывало в худшие времена.
Эндрю подошел к столу.
Заголовки «Трибюн» гласили: «„Дюнкер Консалтинг“? за фальшивыми вакансиями — фальшивые клиенты?»
«Фигаро»: «За вакансиями без вакансий — клиенты без денег».
— Это не есть хорошо для нашей антрепризы, — заметил Эндрю со своим резким акцентом.
Взгляд Дюнкера был подобен выстрелу.
— И много у вас в запасе таких потрясающих анализов, Эндрю?
Англичанин не ответил, только слегка покраснел. Надо было молчать с самого начала. Когда босс в таком расположении духа, он весь на нервах и может повернуть против вас любое сказанное слово…
— В стаде завелась паршивая овца, это очевидно! — повторил Дюнкер. — Акции опять упали…
Подкрепив свои слова выразительным жестом, он повернулся к компьютеру и нервно забарабанил по клавиатуре.
— Вот вам пожалуйста! Не успеешь оглянуться… Вот банда тупиц… Ведь достаточно, чтобы пошла гулять любая хреновая сплетня, и все эти заморыши тут же ударяются в панику и бегут продавать… Трусы! Тряпки! Пока два процента! Но это только цветочки! Что бы ни было…
— Ну да… именно так!.. Нет, тут вы хватили через край!
— Вы сказали «с улыбкой», я и нарисовал улыбку…
— Так… с улыбкой, он улыбается!.. Прекрасно… меня это убедило. Очень хорошо!
Я заплатил, как договорились накануне, и ретировался, с трудом протолкавшись сквозь группу зевак, собравшихся посмотреть, как рисует художник.
В этот теплый и солнечный вечер на площади Тертр, под деревьями, испускавшими нежный аромат лета, было людно. Туристы заказывали портреты уличным художникам, устроившимся вокруг площади со своими мольбертами, держа в одной руке палитру, в другой кисть. Интереснее всего было следить за глазами художников: они цепким взглядом впивались в лицо заказчика, мысленно убирая с него дежурную улыбку и ища то выражение, которое точнее передаст характер человека.
Влюбленные позировали парами. Родители каждые тридцать секунд повторяли детям: «Не вертись, а то дядя тебя заберет!» Маленькая старушка с застывшей улыбкой умоляла того, кто был на пороге бессмертной славы, позволить ей пересесть в тень. А он отвечал, что уже почти закончил, и продолжал рисовать как ни в чем не бывало.
Зеваки сновали среди художников, норовя сравнить портреты с живыми моделями, и у каждого в запасе имелся свой комментарий… Некоторые из позировавших были явно горды тем, что привлекают к себе внимание незнакомых людей, кто-то смущался и краснел, а кто-то проявлял признаки раздражения.
По дороге к дому я сделал крюк, чтобы забрать заказанный рисунок. После закрытия Биржи я парил в облаках: акции «Дюнкер Консалтинг» упали почти на пять процентов. Это необычно много. И я вдруг решил быть щедрым…
Двумя минутами позже я постучал в дверь мадам Бланшар:
— Кто там?
— Месье Гринмор, ваш сосед.
Она открыла.
— Возьмите, это вам, — сказал я, протягивая ей пакет.
— Мне? — спросила она, не скрывая удивления. — Но за что такая честь?
— Просто так. Я был очень тронут, когда вы пришли ко мне с подарком. И мне тоже захотелось вам кое-что подарить.
Она развернула пакет и несколько секунд любовалась рисунком.
— Очень красиво. И очень хорошо нарисовано. Большое спасибо, месье Гринмор.
Я чувствовал, что она хочет что-то спросить, но не решается.
— Вам понравилось?
— Да, очень. А… кто здесь изображен?
— Мадам Бланшар, как же так! Ведь это Иисус Христос!
— О!..
Глаза у нее стали как блюдца. Надо было ее срочно успокоить.
— Конечно, непривычно видеть его таким…
Она молчала.
— Сознайтесь, ведь это недостойно, когда его изображают только на кресте, с искаженным мукой лицом… Вот вы были бы довольны, если бы вас сфотографировали на смертном одре, в агонии, а потом растиражировали снимок по всему миру после вашей смерти?
51
В конце дня я собирался позвонить Фишерману, оставив ему очень мало времени до подачи макета в набор. Мне хотелось, чтобы он отреагировал мгновенно, не раздумывая, не имея возможности пересмотреть свою позицию.
Но я не мог предвидеть, что последняя консультация затянется на целую вечность. Кандидат специально приехал из провинции, и я не мог сократить время консультации и вызвать его еще раз. Он ушел только в девятнадцать тридцать пять. Срок подачи материала в редакции «Эко» был двадцать ноль-ноль. Я бросился к телефону, боясь, что уже поздно.
— «Эко», здравствуйте.
— Скажите, пожалуйста, месье Фишерман еще в редакции? Это очень срочно.
— Не вешайте трубку.
Зазвучали бесконечные «Времена года». От этой интерпретации Вивальди должен был в гробу перевернуться…
Сними трубку, сними…
— Алло?
— Месье Фишерман?
— Кто его спрашивает?
Я ответил, и у меня в ушах снова зазвучали «Времена года». «Лето», но какое-то замороженное…
Девятнадцать сорок три… Да сними же ты трубку! У него не останется времени написать что бы то ни было перед подачей макета в набор…
— Добрый вечер.
Ну наконец-то!
— У меня для вас еще скуп[16].
Молчание в трубке. Но на этот раз он заговорил первый:
— Я вас слушаю.
— Когда я позвонил вам в первый раз, я предсказал падение акций «Дюнкер Консалтинг» примерно на три процента. И мое предсказание сбылось.
— В известной степени, — поправил он.
— Во второй раз я назвал цифру в четыре процента, в то время как акции упали на четыре и восемь десятых.
— Да.
Я сосредоточился. Надо, чтобы мой голос звучал твердо и спокойно. Никакого напряжения. Блефовать было вообще не в моих привычках, а тут я собирался блефовать по-крупному. И за моей информацией ничего не стояло… Абсолютно ничего. У меня больше не было для прессы никаких скандальных новостей.
Я собрался с духом:
— Завтра произойдет самое головокружительное падение акций за всю историю. Они упадут более чем на двадцать процентов за сеанс.
— На двадцать процентов? За один сеанс? Это невозможно…
Не давать себя переубедить, иначе все пропало…
— На самом деле я убежден, что падение ожидается гораздо ниже…
Намного ниже. Возможно даже приостановление котировки, чтобы избежать падения до нуля.
Молчание.
— Что ж, посмотрим, — сказал он наконец.
Такой двусмысленный ответ мне не понравился. Что он хотел сказать? Что опубликует только мнение, прогноз, а потом посмотрит, что будет? Или останется, как во все разы, сторонним наблюдателем? Если он выберет роль наблюдателя, то как редактор газеты он труп.
Мы положили трубки.
Жребий был брошен.
Потянулось долгое ожидание… Я измучился, пытаясь просчитать, как пойдут события. Будет ли достаточно двух точных прогнозов, чтобы он стал мне доверять? Весь вечер эти вопросы крутились в моем мозгу. Я то метался, то сомневался, то надеялся… Хотелось бы, конечно, верить, но я мог и ошибаться…
К советам Фишермана настолько прислушивались, им настолько следовали, что пошевели он пером — и акции рухнут. Окончательно и бесповоротно.
Я заснул с большим трудом и спал скверно, постоянно просыпаясь и глядя на часы. Зеленые светящиеся цифры сменяли друг друга медленно, как приклеенные. В шесть часов я поднялся и, собираясь, заставил себя слушать радио, чтобы ни о чем не думать. В шесть пятьдесят пять я спустился вниз, на улицу. Было еще прохладно. Собачники прогуливали своих питомцев перед работой. Прохожие с невеселыми лицами уже явно отправились на службу.
Бистро уже открылось. Я сел, заказал кофе и попросил принести «Эко».
— Надо немного подождать, газета еще не пришла, — неприветливо сказал официант.
Подождать, подождать… Не могу я больше ждать!
Кофе оказался слишком крепким, и первый глоток оставил во рту горький привкус. Я попросил, чтобы его разбавили, и заказал еще круассан, чтобы отбить горечь. Вкуса еды я не чувствовал, погрузившись в свои мысли.
Официант вывел меня из этого состояния, бросив на стол газету.
Я вздрогнул, схватил ее и принялся жадно листать страницы. Внутри все сжалось. Вдруг мои глаза запнулись о крупно набранный заголовок. С секунду я ничего не ощущал, абсолютно ничего, шок парализовал и мысли, и чувства.
«Дюнкер Консалтинг»? продавайте скорее, пока не поздно.