Он... действительно психопат, не так ли?
Нормальный человек ни за что не стал бы так непринужденно говорить на такую тему, да еще и с большими подробностями.
Я ударяю обеими руками по его груди.
— Прекрати.
— Ты дрожишь, детка. Я задел какой-то нерв?
Я смотрю на него.
— Ты не имеешь права судить меня.
— Я и не сужу. Я пытаюсь узнать тебя получше, как ты сделала это со мной раньше.
Этот ублюдок снова пошел на обострение. Ему не понравилось, что я задаю вопросы, и он решил сделать это, чтобы преподать мне урок.
Жаль для него, но я не отступлю.
— Разве ты не мог просто спросить, какой у меня любимый цвет, группа и фильм?
— У тебя нет любимого цвета, так как ты носишь их все. Твоя любимая группа — Nirvana, так как их песни есть во всех твоих историях в Instagram. Твой любимый фильм — «Зачатие», согласно картине, которую ты опубликовала год назад на своем IG с подписью: «Вдохновение от моего любимого фильма «Зачатие»». Ты также любишь мороженое со вкусом шоколада и вишни — вместе, с твоим дедушкой по отцовской линии, а также стиль «шорты и майка». У тебя комплекс неполноценности из-за таланта матери и братьев, из-за чего со временем ты выглядишь се более неловко на семейных фотографиях. Вероятно, это началось в раннем возрасте и накапливалось годами, пока не довело тебя до этого обрыва.
Мои ногти впиваются в его грудь, желая — нет, нуждаясь — причинить боль.
— Откуда... откуда, черт возьми, ты все это знаешь?
— Я хорошо наблюдаю и связываю закономерности.
— Преследуешь, ты имеешь в виду.
— Если ты предпочитаешь этот ярлык. — Он обхватывает мою руку, прижимая ее к своей груди. — Ты все еще дрожишь. Хочешь, чтобы я оставил эту тему и позволил тебе вернуться в свой безопасный кокон, как маленькая мисс Острич...
— Я не хотела убивать себя. — Я прервала его. — Да, я часто думала об этом, когда боль становилась слишком сильной, и я хотела, чтобы она просто прекратилась, но все равно не сделала бы этого, потому что бы пожалела об этом. Я буду чувствовать себя дерьмово из-за того, что подвергаю свою семью и друзей такому испытанию, и, возможно, это не сработает. Что, если боль не прекратится? Что если она станет в десять раз хуже?
— Ты ничего не почувствуешь после смерти.
Я фыркнула, на самом деле чувствуя облегчение от того, что разговариваю об этом с бессердечным монстром, а не с кем-то, кому мои слова причинят боль.
— Ты так думаешь об утешении?
— Я не знаю, как это сделать, но вот что я знаю. —Он гладит мою руку, которая лежит под его. — Я сделаю так, что у тебя больше никогда не будет таких мыслей.
— Это говорит тот, кто просил меня сброситься со скалы, чтобы он мог сфотографировать мое падение.
— Но ты этого не сделала. Как ты сказала, ты не хочешь убивать себя, и я тебе верю.
Мои губы разошлись. Он... что?
Почему он мне верит? Даже я сама себе иногда не верю. В моей голове сидит ненадежный рассказчик, который постоянно бросает меня во все стороны.
Забудьте об этом.
Я просто не попаду в паутину, которую плетет Киллиан.
Стараясь оставаться бесстрастной, я вырываю руку из его.
— Ты можешь позволить мне закончить инициацию сейчас?
Он постукивает пальцем по своему бедру.
— Почему ты так заинтересована в том, чтобы вступить в наш клуб?
— Разве не туда ходят все крутые ребята?
— Хорошая попытка, но нет, это явно не твоя сцена.
— Потому что я девочка?
— И зануда, и боязливая, и интроверт. Называй как хочешь.
— Я... могу измениться.
— Зачем?
— Что значит «зачем»?
— Зачем тебе меняться? Ты прекрасна такой, какая ты есть.
Дыхание застряло в горле. Я уверена, что он не имел в виду комплимент, поэтому это звучит еще более как комплимент. Проклятье.
То, как он на меня влияет, уже не смешно.
— Я просто хочу вступить в клуб и добавить больше веселья в свою жизнь.
— Я буду всем весельем, которое тебе нужно.
— Высокомерный урод.
— Слышал и похуже.
— Давай, позволь мне вступить.
— Нет.
— Почему нет?
— Потому что я так сказал. Кроме того... — Он пихает меня к дереву, и его руки обхватывают меня с двух сторон. — Ты должна мне кое-что за то, что я был мил.
Его рука обхватывает мою талию, и он толкает свою эрекцию к моему животу. Воздух трещит от напряжения, когда его член скользит вверх и вниз по чувствительной плоти моего центра.
Одежда разделяет нас, но я чувствую каждый удар до самой глубины души.
— Ты... сказал, что дашь мне время. — Я задыхаюсь на этом слове, не в силах узнать свой голос из-за его густоты.
— И я дам. Это не имеет к этому никакого отношения. — Он тянет вниз бретельку моего топа, обнажая кружево лифчика. — Ммм. Красный. Думала ли ты обо мне, когда покрывала эти сиськи моим любимым цветом? Ты трогала себя перед зеркалом и кончала с моим именем на губах.
— Н-нет... — Мои дрожащие пальцы шлепают по его груди, такие абсолютно слабые. — И как это может быть связано с тем, что ты явно прикасаешься ко мне?
— Я никогда не говорил, что не буду. Я просто сказал, что не буду лишать тебя девственности - пока. — Он стягивает вторую бретельку и скользит пальцами по моему лифчику, пока не находит кончики моих грудей. — Посмотри, какие эти маленькие соски твердые, я даже не успел к ним прикоснуться.
Он стягивает лифчик до живота, и я ненадолго закрываю глаза, когда мои груди вырываются на свободу. Мои соски болят от желания, твердые и пульсирующие.
Может быть, он прав, и я гораздо хуже, чем думала.
Его большой и указательный пальцы обхватывают сосок и выкручивают его. Я вздрагиваю и сжимаю губы, чтобы не застонать, когда струйка удовольствия пробегает по моему животу к пульсирующей киске.
— Твои сиськи великолепны, детка. Все кремовые и розовые, не говоря уже о том, что они идеально сидят в моих руках. — Он берет их обе, каждую в сильную ладонь, словно доказывая свою точку зрения. — Ммм. Такие упругие и красивые, что я хочу их немного помучить.
Он щиплет сосок, я хнычу и делаю вид, что отталкиваю его, но он щиплет снова, сильно.
Я вскрикиваю, моя спина вздрагивает от жесткости дерева. Он гладит сосок, напевая темным голосом:
— Такая чувствительная, мой маленький кролик. Мне это нравится.
Он щиплет и дергает с грубой силой, а затем поглаживает, как заботливый любовник. От чередования боли и удовольствия я теряю сознание, а дрожащие ноги грозят уронить меня.
— Держу пари, ты вся мокрая. — Он тянется к моим шортам, и я прикусываю губу, когда его рука встречается с моими трусами. — Так чертовски мокрая, детка. Может, мне все-таки стоит познакомить твою киску с моим членом? Они явно нуждаются в представлении
Я напрягаюсь, мое сердцебиение подскакивает.
— Ты сказал, что дашь мне время.
— Время пропорционально и не точно. На самом деле, время может быть пятнадцатью минутами.
Мое сердце сжимается от разочарования, которое расширяется до самого желудка.
Я не должна была ему верить. Мне действительно не следовало этого делать.
Несмотря на страх, пронизывающий меня насквозь, я смотрю на него.
— Делай, что хочешь, мать твою. Просто знай, что я никогда не буду тебе доверять. Никогда.
— Расслабься. — Его голос непринужденный, легкий, даже когда он трется пальцами и эрекцией о мою киску. — Я сдержу свое слово.
По какой-то причине он звучит искренне, но я знаю лучше, чем слепо доверять этому психованному ублюдку.
— С другой стороны, ты дашь мне свой рот.
— Что?
Он показывает на мою маску, лежащую на земле.
— Шестьдесят девять — красивое число. Это судьба, тебе не кажется?
Мое лицо пылает, и я пристально смотрю на него.
— Скорее, неудачное совпадение.
Он усмехается и медленно толкает меня на землю. Я осматриваю наше окружение, мое сердце колотится сильнее обычного.
— Что, если кто-то появится?
— Я ослеплю им глаза за то, что они смотрят на тебя голую
Я хочу думать, что он шутит, но я уже знаю, что Киллиан — самый худший тип монстра, который когда-либо существовал.
Великолепный монстр.
Ужасающий монстр, ради которого мое тело таинственным образом оживает.
Спина упирается в траву, и я поднимаю голову, чтобы увидеть неоновую маску, смотрящую на меня сверху вниз, его колени по обе стороны от моего лица.
С этой позиции он выглядит как персонаж из фильмов. Гедонистический, бездушный дьявол.
Он расстегивает брюки и достает свой очень твердый член с фиолетовыми венами по бокам. У меня кружится голова, и я не могу не думать о том первом разе на утесе — как он входил в меня, как в конце концов взял себя в руки и трахал мой рот.
Сейчас кажется, что это было целую вечность назад.
И, наверное, я могу признать, что странное возбуждение было вызвано тем, что мне угрожали смертью, если я не дам ему то, что он хочет.
Это все тот же Киллиан из тех времен, темный, не в себе Киллиан. Теперь, когда я знакома с его натурой, я узнала, насколько он может быть безумен, так почему же я больше не испытываю такого страха?
Напротив, мои бедра дрожат и сжимаются от предвкушения того, что будет дальше.
Неужели он промывает мне мозги?
Или, может быть, мрачная, жуткая обстановка играет с моей головой?
— Ты не можешь снять маску?
— Почему? Она тебя пугает?
Если я скажу «да», он точно не снимет ее, а если я скажу «нет», то у него не будет причин снимать ее.
— Я хочу увидеть твое лицо, — пробормотала я. Потому что да, его лицо, каким бы пугающим оно ни было, лучше, чем маска.
— Я подумаю об этом, если ты сделаешь это хорошо. А теперь откройся. Мне нужны твои губы на моем члене, детка.
Я медленно делаю это, мое сердце колотится. Он проникает внутрь, дюйм за дюймом, и я начинаю лизать. Я все еще совершенно не знаю, как делать минет, но ведь я должна это делать, верно?
Он вытаскивает, причитая.