— Разве ты уже не ешь меня?
— Это не еда. Это закуска.
Я верю каждому его слову, и я знаю, что то, что будет дальше, возможно хуже, но я все равно сокращаю расстояние между нами и прижимаюсь губами к его губам. Они удивительно мягкие, хотя тонкие и немного грубые, как и у него.
— Как насчет этого? — Шепчу я ему в губы.
— Все еще не ешь. — Он пихает меня к себе на колени и впивается в меня снизу. — Открой рот.
Когда я открываю, он большим пальцем подгибает мою челюсть.
— Высунь язык.
Я медленно высовываю его, и он засасывает его в рот, прикусывает и целует меня с открытым ртом, его губы сталкиваются с моими в том же ритме, в котором его член входит в меня.
Я никак не могу продержаться долго.
И не продержусь.
Все мое тело погружено в транс, полностью и без остатка изнасилованное монстром.
Полное и абсолютное насыщение.
Я кончаю с криком, который он глотает своими губами, давая мне лишь фрагменты воздуха.
Но он продолжает и продолжает, пока я не думаю, что он никогда не кончит.
Он останавливается каждые несколько минут, чтобы сменить положение. Сначала я лежу на боку, потом я лежу лицом вниз, а он сверху. Затем я встаю на четвереньки, и он позади меня. Все это время он кусает меня за грудь, плечи, бедра, ляжки — везде, куда только может дотянуться его рот.
Наконец, он снова кладет меня себе на колени, и его спина выпрямляется. Его рука на моем горле сжимается, а его губы захватывают и засасывают мои, превращая их в синяки.
— Блядь, — ворчит он, пока его бедра дергаются. — Блядь, блядь, я мог бы оставаться в твоей киске вечно.
Затем я чувствую, как он дергается и высвобождается глубоко внутри меня. Он вырывается, затем собирает свою сперму пальцами и снова вводит их в меня. Снова и снова, пока я не думаю, что снова кончу.
— Мы не можем допустить, чтобы ты утратила капли.
Я наполовину оцепенела, не в состоянии разобраться в окружающей обстановке, но я чувствую, как он кладет меня на матрас.
Я также чувствую, как уходит его тепло, прежде чем он снова возвращается и что-то нежное кладет мне между ног.
Я вздрагиваю всем телом, когда он целует мои складочки и шепчет им:
— Ты сохранила эту киску для меня, потому что только я могу владеть ею, детка.
Глава 22
Киллиан
Постукивание.
Нажатие.
Постукивание.
Звук моих пальцев, барабанящих по подлокотнику кресла, течет с ровным ритмом.
Но в моих костях нет ни малейшего проблеска спокойствия. На самом деле, бушующий ранее шторм усилился до такой степени, какой я еще не испытывал.
Хаос в доме утих, все ушли или разбежались по участку, как крысы.
А я здесь.
В полумраке — моей естественной среде обитания — смотрю на девушку, которая испортила всю мою систему.
Глиндон крепко спала с тех пор, как я наполнил ее своей спермой. Когда я вышел из нее, ее кровь была вся на моем члене и на простынях, и эта сцена заставила меня напрячься снова и снова. Но поскольку она устал, то сразу отключилась.
Я не стал менять простыни. Я оставил ее лежать там, обнаженную, с раздвинутыми ногами и засохшей кровью между бедер. За этой сценой я наблюдал со своего места на стуле напротив кровати, прикуривая одну сигарету за другой.
Глиндон не замечает раздражающих изменений, происходящих во мне, которые имеют мало общего с состоянием моего полутвердого члена, поскольку она продолжает дремать. Ее пухлые губы слегка приоткрыты, щеки слегка покраснели, а фиолетовые следы покрывают ее сиськи, бедра, шею, живот, бедра.
Везде.
Она — карта моего творения. Потенциальный шедевр в процессе создания, и все же, этого... недостаточно.
С самого начала я понял, что мне нужна стимуляция, чтобы заглушить постоянную потребность в большем.
И больше.
И еще, блядь, больше.
Отец заметил мои наклонности и отдал меня в спорт с высокими нагрузками и взял меня на охоту. Это были его решения для удовлетворения моей бесчеловечной потребности в эйфории.
Однако они не могли продержаться долго, и желание затмило их. Поэтому я начал бороться и трахать каждого движущегося человека. Я дошел до такого жесткого насилия, которое бывает только в фильмах про снафф.
Но секс был лишь временным решением. Пластырем. Обезболивающее, которое теряло свой эффект вскоре после окончания акта. А иногда и во время.
Я терял интерес, и единственная причина, по которой я продолжал трахаться, заключалась в том, чтобы все закончилось, надеясь и разочаровываясь в бездарной разрядке.
Часто секс надоедал мне до слез, даже с кнутом, кляпом и веревками.
Часто я обходился без него неделями, потому что хлопоты и драма, связанные с поиском подходящей для траха дырки, того не стоили.
И только в ту ночь на утесе я испытал самую сильную и быструю разрядку за... целую вечность.
Я решил, что трах будет более приятным, но я не знал, что это приведет меня на неизвестную территорию. У меня достаточно хорошие навыки дедукции, чтобы понять, насколько сильно Глиндон меня заводит, даже не пытаясь — до сих пор не могу точно определить, почему, — но влечение, несомненно, есть.
Но чего я не осознавал, так это уровня разрядки, которую я могу получить с ней. Это похоже на тот первый раз, когда я разрезал мышей и увидел, что у них внутри. Это кайф обладания чьей-то жизнью между пальцами. В буквальном смысле.
Я мог бы одним движением руки перерезать ее хрупкое горло и отправить ее в другую вселенную. Но вместо того, чтобы бороться, как обычно, она сдалась и даже пришла благодаря этому.
Глиндон поверила мне, что я не сломаю ей шею.
Ей не следовало этого делать. Я обычно не душу голыми руками, потому что даже я не доверяю своей собственной силе или жажде крови. Мои демоны могут взять верх в любой момент и заставить меня случайно убить кого-нибудь. И тогда возникнут проблемы со скрытием преступления и бла-бла-бла.
Контроль импульсов — моя сильная сторона, но это было не так, когда я был внутри этой гребаной девчонки. Мои импульсы вышли из-под контроля, и я знаю это, потому что я подумывал задушить ее до смерти, пока она разваливалась на моем члене.
Но она сделала кое-что.
То, что я обычно не позволяю, потому что это разрушает мой контроль. Глиндон, кажущияся невинной, абсолютно невежественным кроликом, прикоснулась ко мне.
Снова и снова.
И, блядь, снова и снова.
Сначала она была нерешительной, дрожала, как хрупкий листок, но стоило мне позволить ей хоть дюйм, как она становилась смелой и брала милю.
Ее ладони были на моей груди, шее и по всему лицу. Она не переставала прикасаться ко мне, пока я целовал ее, кусал ее губы и пробовал на вкус ее кровь.
Она не переставала прикасаться ко мне, прижиматься ко мне, впрыскивать свой яд в мои вены, пока я не стал дышать только ее возбуждением и ее гребаными фруктовыми духами.
Я выпускаю длинную струйку дыма, наклоняю голову, когда она переворачивается на спину, слегка раздвинув ноги. Ее розовая киска находится на виду, выполняя какой-то бессловесный талисман, чтобы притянуть меня ближе.
Мысль о том, что кто-то, кроме меня, видит ее в такой позе, сжимает мои мышцы, вызывая потребность в насилии.
Моя кровь закипает при воспоминании о том, как Гарет коснулся ее губ, прижался к ней, попробовал ее на вкус, прежде чем у меня появился шанс.
Может быть, мне стоит вывести его из строя, в конце концов, сбить с него спесь. Или, может быть, мне нужно сыграть на его бесполезной гордости и хрупком гребаном эго, чтобы он больше не думал о том, чтобы прикоснуться к тому, что принадлежит мне.
Мысль о насилии проносится по всему моему организму, я докуриваю сигарету и медленно поднимаюсь со стула.
Теперь я должен отметить, что дискомфорт от моего стояка доставляет хлопоты, но мне удается подавить желание ворваться в ее киску.
Если бы это был кто-то другой, мне было бы похуй — вообще-то, я бы не хотел их сразу после того, как трахнул их.
Но по какой-то причине я не хочу причинять ей еще больше боли... пока. Она умоляла меня притормозить, плакала в подушку и говорила мне своим сладким голоском, что больше не может этого вынести.
И хотя это заводило меня и заставляло ее кончать больше раз, чем любой из нас может сосчитать, я, вероятно, толкнул ее за пределы ее возможностей.
Я сажусь на колени у края кровати и хватаю ее за лодыжки, подталкивая ее к себе.
Низкий стон срывается с ее губ, но она не двигается, когда я закидываю ее ноги себе на плечи.
Подушечки моих пальцев нежно впиваются в плоть ее ног, раздвигая их, прежде чем я облизываю внутреннюю поверхность ее бедра.
Я привел ее в порядок раньше. Опять же, то, чего я обычно не делаю, но я хотел сделать это для нее, но все же есть немного ее засохшей крови. Так что я слизываю и это тоже, мой язык наслаждается вкусом ее возбуждения.
Вид моей спермы, смешанной с ее соками, наполняет меня неистовым чувством собственничества, и я скольжу от ее щели к отверстию ее влагалища.
Стоны Глиндон эхом разносятся в воздухе, а маленькие пальчики запутываются в моих волосах. Я поднимаю голову, и, конечно же, ее глаза все еще закрыты, но ее сиськи поднимаются и опускаются в усиленном ритме. Одного вида ее набухших розовых сосков достаточно, чтобы мне захотелось ее трахнуть.
Я оставляю эту мысль на другой день и дразню ее складки свободными пальцами. Она выгибает спину, ее температура повышается. Когда я чувствую, что она близко, я засовываю свой язык в ее отверстие.
Глиндон дергается в моих объятиях и хнычет. Мои движения становятся более контролируемыми, когда я вхожу и выхожу из ее отверстия, трахая ее языком, как будто мой член глубоко внутри нее. Затем я съедаю ее до тех пор, пока она не начинает дрожать, а ее пальцы не дергают меня за волосы.
Когда я чувствую, что волна спадает, я поднимаю голову и встречаюсь с ее полуоткрытыми глазами.