Боже мой. Киллиан пришел на этот утес из-за смерти Девлина, не так ли? Вот почему мы встретились. Из-за этого... этого человека, которого я больше не знаю.
Не думаю, что знала вообще.
— Пришло время тебе сыграть свою роль как следует, Глин.
Он поднимает меня за волосы, и я вскрикиваю, когда корни почти вырываются, но я не обращаю на это внимания, когда он впечатывает свой кулак мне в лицо.
Все мое тело дергается назад, когда раскаленная боль взрывается в моих нервных окончаниях. Мой рот наполняется кровью, и я захлебываюсь ею.
Я пытаюсь вырваться из его захвата, но он бьет меня по ребрам, выбивая дыхание из моих легких.
— Видишь, они все играют друг с другом, и мне это не нравится. Что такого интересного в могущественных тайных обществах, если они не находятся в состоянии постоянной войны? И я не говорю о мелких стычках, ночных набегах, неделе соперников и прочей скучной чехарде. Я говорю о настоящей крови, Глиндон, ты меня понимаешь?
Я набираю в рот столько крови, сколько могу, а затем выплевываю ее ему в лицо.
— Мне жаль, что я потратила на тебя слезы. Я думала, что ты борешься с психическим расстройством, но ты использовал мое сострадание, чтобы устроить свою извращенную анархию. Тебе это никогда не сойдет с рук, больной ублюдок.
Он вытирает кровь ладонью, затем поднимает ее и бьет меня по лицу с такой силой, что я вижу белые точки.
— Глиндон, Глиндон, дорогая гребаная Глиндон. Скучная, милая и абсолютно забываемая Глиндон. Ты упускаешь всю суть. Дело не в том, сойдет мне это с рук или нет, дело в гребаной войне. Видишь ли, когда ты прибежишь к Киллиану, он будет знать, что это сделали мы, так как мы уже давно действуем им на нервы. Если ты пойдешь к Лэндону, Элита будет жаждать крови. Будет еще веселее, если ты втянешь Илая и Крейтона. Слышишь? — Он насмешливо прижимает ухо. — Это звук беспроигрышного варианта.
Я улыбаюсь, а затем долго, сильно и так маниакально смеюсь, что даже мне начинает казаться, что я сошла с ума.
Он трясет меня, держа за волосы.
— Какого хрена ты, сука?
Я снова плюю ему в лицо.
— Ты никогда не получишь того, чего хочешь, Девлин.
Он бьет меня достаточно сильно, чтобы повалить на землю. У меня потемнело в глазах, и мне кажется, что я слышу, как он смеется, смеется и смеется.
Кто смеется последним, тот смеется лучше всех, засранец.
Если он думает, что я пойду к Киллиану или Лэндону и начну войну, то он сильно ошибается. Я подожду, пока вылечусь, а потом поговорю с Джереми и Гаретом, чтобы они позаботились о нем.
Они достаточно разумны, чтобы не проявлять излишнюю жестокость и не начинать войну.
Я думаю, что у меня уже все готово, пока не чувствую, как сильные руки поднимают мою голову.
На мгновение я думаю, что мне все привиделось, что в момент слабости именно он первым приходит на ум.
Но когда я напрягаюсь, чтобы открыть глаза, на меня смотрит темное лицо Киллиана, его пальцы гладят мои щеки, а его голос — яростный вулкан.
— Кто, блядь, сделал это с тобой?
Не в силах держать глаза открытыми, я закрываю их, и с моих губ срывается болезненный стон. По какой-то причине я чувствую себя в безопасности, когда он здесь.
Я не хочу этого, но это так.
И я наконец-то могу это признать.
— Блядь, детка. Открой глаза. Скажи мне, кто это сделал.
Я сжимаю губы и позволяю темноте поглотить меня в свои тиски.
Глава 38
Киллиан
Из всех чувств, которые есть в моем арсенале, раздражение и гнев занимают первое место.
Особенно чертов гнев.
Должен быть выход, чтобы выплеснуть постоянную ярость, таящуюся во мне. Немного насилия, немного хаоса.
Немного анархии.
Я думал, что знаю гнев так хорошо, что я уже знаком с ощущением бурлящей крови в венах, напряжением конечностей и красным цветом, застилающим зрение.
Оказывается, я никогда не знал, что такое настоящий гнев, пока не нашел полубессознательное тело Глиндон у обрыва.
После того трюка с размещением ее руки в руке другого мужчины на IG, я уже планировал убийство — все красноречивые мысли, которые мама посеяла в моей голове, чтобы вернуть Глиндон, давно исчезли.
А может, и нет. Я просто использовал другой способ преследовать ее.
А поскольку она не отвечала на мои звонки, мне пришлось воспользоваться трекером, который я установил в ее телефон, чтобы узнать, куда она поехала.
Когда я понял, куда она едет, тревожное беспокойство пробрало меня до костей и оставило на грани. Я ехал с безрассудством безумца, который намеревался рискнуть своей жизнью.
Однако сцена, которую я обнаружил, не похожа на то, что я мог представить в своем безумном воображении.
Сначала, когда я вижу свернувшуюся фигуру, лежащую под деревом, я отказываюсь верить, что это она.
Свет раннего утра отбрасывает голубоватый оттенок на ее ноги, подтянутые к груди.
Мое сердце колотится, когда я опускаюсь на колени рядом с ней, так нежно, так спокойно, как будто другая сущность завладела моим телом.
Я касаюсь ее плеча и осторожно потягиваю. Ее голова поворачивается и ударяется о мое колено.
Лицо, которое я вижу перед собой, почти неузнаваемо. На ее щеках расплылась карта фиолетовых синяков, а один из ее глаз синий, опухший и слегка приоткрытый. Кровь портит ее некогда полупрозрачную кожу и оставляет сухие следы под носом и ртом.
Как будто кто-то использовал ее как грушу для битья.
Кто-то, кто будет желать смерти, когда я доберусь до него своими гребаными руками. В этот момент я понимаю, что понятия не имел, что такое гнев. Те вспышки гнева, которые я чувствовал раньше? Их можно назвать сильным раздражением или волнами легкого гнева в лучшем случае.
Но они не идут ни в какое сравнение с этой всеохватывающей яростью, текущей в моих венах вместо крови.
Красные пятна застилают мне зрение, и я с трудом вижу Глиндон сквозь них, но все равно хватаю ее лицо и прижимаю к себе. Она такая маленькая и слабая в моих руках. Я всегда думала, что ее легко сломать, но это не имело значения, когда я решила, что она находится под моей защитой.
Я просто никогда не думал, что у кого-то хватит наглости дотронуться до нее.
Мои руки не дрожат, пока я осматриваю ее тело на предмет других повреждений. Мои профессора всегда выражали благоговение перед моей способностью сохранять собранность в стрессовой ситуации. То, как я приглушенно реагирую на угрозы и катастрофы, позволяет мне находить решение быстрее, чем мои коллеги.
Сейчас эта приглушенная реакция дает сбои, но я всеми силами держусь за нее. Это единственный способ оценить состояние Глиндон.
Хорошая новость — она дышит.
Плохая новость в том, что она делает это с усилием.
— Кто, блядь, сделал это с тобой? — Я не узнаю замаскированную ярость в моем смертельно спокойном тоне.
Или потребность вырваться из ада.
Словно осознав, что я здесь, Глиндон моргает, и одинокая слеза скатывается по щеке, а с губ сорвался болезненный стон.
Я протягиваю палец и вытираю слезу, но она снова вырывается.
— Черт, детка. Открой глаза. Скажи мне, кто это сделал.
Нет ответа.
Я держу ее руки в своих, они окровавлены, несколько ногтей сломаны.
Она боролась, моя Глиндон. Она не позволила мерзавцам зверски издеваться над ней без того, чтобы не навредить им в ответ.
Понятно, что она проиграла, но все равно, я чертовски горжусь ею.
Когда я начинаю поднимать ее, что-то проскальзывает между ее животом и ногой. Раньше это было скрыто ее свернутой позой. Маска.
Мои пальцы скользят по латексному материалу и по гротескным деталям маски в виде черепа ужаса с зубастой ухмылкой.
Гребаные змеи.
Логически я понимаю, что это провокация к войне, которую я обещал Джереми не провоцировать.
Но это было до того, как они прикоснулись к тому, что принадлежит мне.
Они просят войны, но получат гребаное уничтожение.
После личной оценки состояния Глиндон я не нахожу ничего страшного, кроме внешних повреждений. Я все равно везу ее в больницу на осмотр и, конечно, использую все уловки, чтобы ее сначала осмотрели.
Один из моих профессоров подтверждает, что это, в конце концов, только внешние повреждения, выписывает ей обезболивающие и говорит, что ему придется сообщить об этом в полицию. Я позволяю Джереми разобраться с ним и отвожу ее обратно в особняк.
Мое тело застыло, готовое разорваться на две части, и я был абсолютно неприступен с тех пор, как нашел ее.
Нет, с тех пор, как она получила видео и бросилась на меня.
Я ничего не хочу делать больше, чем оставаться рядом с ней и ждать, пока она очнется, но сначала мне нужно испортить несколько жизней.
Поэтому я звоню Брэндону, чтобы он приехал и остался с ней. Единственная причина, по которой я доверяю ему, это то, что он ее родной брати явно заботится о ее благополучии.
Не ее второй брат, потому что нахуй его.
Но они появляются вместе в моей спальне, и этот ублюдок Гарет впускает их.
— Что? —Он притворяется невинным, когда я смотрю на него. — Они ее братья. Я не мог впустить одного и выгнать другого.
— Глин! — Брэндон бежит к ней, на его лице написано выражение шока, когда он приседает у ее кровати, затем смотрит на меня. — Она...
— Она будет жить. Не могу сказать того же о том, кто сделал это с ней. — Я смотрю на Лэндона, который заходит внутрь с невозмутимостью хозяина дома, а потом его глаза сужаются, когда он видит состояние своей сестры. — И какого хрена ты здесь делаешь?
— Я пришел за своей сестрой, и если бы ты попытался не пустить меня, я бы сжег все это гребаное место дотла — после того, как вытащу ее, конечно. Я также получил сообщение. — Он достает свой телефон и показывает мне сообщение с неизвестного номера.
Мы плюем на твою могилу.
Прилагается фотография Глиндон, вся избитая, с маской черепа, лежащей рядом с ней.