нтиры и цели в жизни он давно утерял. А с Ириной дела уже явно катились к разводу; сколь бы терпелив ни был мужик, даже сибиряк, но всякому терпению приходит конец. Это он понял осенью, когда как-то ехал из офиса домой и вдруг с ожесточением понял, что ему не хочется ехать домой. Не хочется, и это нежелание свидетельствует о конце всяких отношений. Если мужик не хочет ехать домой, то говорить уже не о чем, надо разводиться.
За размышлениями он набрал номер сотового телефона сестры Даши. Телефон этот он ей подарил — у учительницы средней школы денег на подобные игрушки не было, да и не могло быть. Номер пришлось набирать четыре раза, пока не послышался напряженный и звонкий голос Даши:
— Володя, это ты?!
Он засмеялся:
— А кто еще может звонить на твой сотовый в ваш медвежий угол?! Я, конечно.
— Ой, а мы с теткой уж заждались твоего звонка, думали, не случилось ли чего!
— Со мной никогда ничего не случится, разве что жена спящего в постели зарежет.
— Володька, не говори так! Ты откуда звонишь?
— Остров Тенерифе в системе Канарского архипелага. — Вот здорово!
— Здорово! Полетела бы с нами, так теперь бы не завидовала.
— Я не завидую, Володя, честное слово! Ну как я могла полететь?! У нас же учебный год в разгаре!
— А как погода?
— Жуть! Мороз под сорок! Чересчур много даже для нас. — Ничего, перетолчетесь. Теперь слушай внимательно. Я перед отъездом купил тебе квартиру в Москве.
В хорошем районе, кирпичный дом. О работе не думай. Я отправлю тебя на курсы переквалификации, ты их окончишь и начнешь работать на моей фирме! Все! Твоих жалких возражений я и слушать не хочу, ясно тебе?
— Володя…
— Я уже тридцать пять лет Володя. Дашка, время же идет! Пора уже выйти замуж, завести детей, как всякой бабе положено! Все! Заканчивай этот учебный год, сворачивай свои занятия и налегке, без своего барахла, прилетишь в Москву.
— А с кем же здесь тетя останется?! — отчаянно закричала Даша.
— Да у твоей тети по всей округе родни что блох на бешеной собаке! Одна она не останется.
— Володя… Но здесь же родительский дом…
— Так что, ты его до самой смерти сторожить нанялась?! Родительский дом на то и существует, чтоб дети его покидали и уходили в большую жизнь.
— Но тетя…
— Тете мы подарим на прощанье корову. Она, по-моему, о ней мечтает уже сто лет…
— Да…
— Купи ей корову завтра же! Деньги у тебя еще есть?
— Есть, Володя, есть, спасибо.
— Ну все! Если не прилетишь в Москву сама, я в июне пошлю своих парней из охраны, они тебя спеленают по рукам и ногам и привезут в Москву силком. И я не шучу, ты мне веришь?
— Верю, Володя.
— Бывай, я позвоню, как вернусь в Москву.
— Буду ждать, до свиданья, братишка.
Третий звонок в Москву Владимир сделал после некоторых колебаний. Он выходил на связь со своей фирмой, а колебался потому, что не хотелось оскорблять сотрудников назойливым контролем. В его холдинге «Гиппократ» опытный, профессиональный состав, которому Владимир полностью доверял. И он знал, что налаженная работа катится надежно и уверенно, как трамвай по рельсам. И ни в каком его контроле не нуждается. Перед отлетом в Испанию он тщательно согласовал с сотрудниками все их действия на три недели своего отсутствия, учли возможные случайности и вероятные проблемы, учли все, что могло произойти неординарного. И все же Владимиру не то что было тревожно, просто хотелось услышать кого-то из своих сотрудников, убедиться, что все живы и здоровы, а бизнес не главное, если и случится какой сбой, так поправит его по возвращении.
На связь вышел главный фармацевт холдинга Глеб Сергеевич Артемьев. Закричал радостно:
Владимир Дмитриевич, как вы там, на берегах Атлантики?!
— Прекрасно, Глеб Сергеевич.
— У нас тоже все в порядке. Получили наконец инсулин из Германии, вся наша машина бесперебойно, четко крутится. Ну… Только Юрий Васильевич крепенько приболел.
— Дорохов? Что с ним?
— То ли простудился на своей зимней рыбалке, то ли что-то серьезное. Точный диагноз еще не поставлен.
— Лежит дома?
— Пока дома.
— Глеб Сергеевич, — жестко заговорил Владимир, — я вас убедительно прошу, уложите его хоть силой в платную больницу Семена Воркунова. Скажите Дорохову, что это мой приказ и пусть не брыкается!
— Я понял, Владимир Дмитриевич.
— Какие еще неприятности?
Артемьев засмеялся:
— Я же сказал — никаких! Честное слово. Можете ловить океанскую рыбу хоть полгода, наша машина не даст сбоя.
— Дай бог. Всем привет, Глеб Сергеич.
— Счастливо. Целуйте Ирину.
Владимир отключил мобильник и вышел из-за своего укрытия на обрыв. Ему показалось, что небо слегка просветлело, а черные струи африканского песка стали не столь густыми, пошли с проплешинами и вроде бы ослабели.
Он прикинул, что еще надо сделать, когда погода наладится. Программа была достаточно обширной. Съездить в порядке индивидуальной экскурсии в пиратскую деревню — это где-то в глубине острова. Порыбачить на южной стороне архипелага — здесь рыбалки были ночные, при свете луны, и ему обещали устроить такое приключение — Владимир был заядлым рыбаком. Далее — посетить местный океанариум. А потом посвятить целых два дня отдыху в клубе «Барракуда». Снять там комнату на двое суток, взять напрокат акваланг, подводную видеокамеру, нырять, загорать, пить легкие вина, плевать в небо и ни о чем не думать. Тем более что из всех пунктов этой программы Ирина примет участие разве что в одном — в поездке в пиратскую деревню. Толковали, что в тамошних лавчонках продают какие-то дивные вещи ручной работы.
Он уже четко видел, что Ирина томится, что Тенерифе ей — рыбья кость поперек горла, и все скандалы объясняются именно этим ее недовольством. Впрочем, у нее всегда была причина для недовольства и скандала. Вздорная, взбалмошная, жадная и злая, она не любила никого и, как теперь понимал Владимир, никогда. Он не мог забыть облегченный радостный вздох Ирины, после того как самолет с Катей на борту оторвался от взлетной полосы и ушел на Лондон. От чего она почувствовала себя освобожденной? От забот о родной дочери?! От ответственности за нее?! Не было у Владимира ни одного близкого человека, ни одного друга, который рано или поздно не сказал бы: «Володя, как ты можешь жить с такой мегерой?» А ведь жил. И любовниц сколь-либо постоянных не заводил, как то положено процветающему русскому бизнесмену. Ну разве что порой уходил в глубокий запой, так опять же не более чем на трое суток, которые ни от чего не спасали и ничего не меняли.
Да, погода явно налаживалась — на набережной уже появились группки людей, которые с надеждой вглядывались в небо и в кромку океана, тяжелые волны с грохотом расшибались о скалы, поднимая фонтан сверкающих брызг.
Владимир дошел до своего автомобиля, сел к рулю и включил вентилятор, чтобы выдуть из салона густые клубы табачного дыма. Но не сделал никаких замечаний. Зачем? — все пустое. Нужны радикальные меры. Спросил без нажима:
— Съездим в океанариум?
— Домой, — обрезала Ирина.
— Пообедаем в рыбном ресторане? Креветки королевские, лобстер и всякая океанская живность?
— Домой.
Зариковский скучающе молчал.
«Конец, — принял решение Владимир. — Доплываем до Барселоны, долетаем до Москвы и тут же разводимся».
В отеле Ирина взяла у Владимира мобильник и залезла в ванну. Он знал, что ранее чем через час она оттуда не вылезет. Пока не обзвонит своих московских товарок, не нажалуется им, с какой мерзостью здесь, на Канарах, она столкнулась, а потом будет строить радужные планы о том, какую блистательную светскую жизнь закрутит, когда наконец вернется в Москву. Говорила с подругами Ирина негромко, знала, что мужа раздражает ее болтовня. И только в одном месте сказала громче, явно желая, чтобы ее услышали:
— Да нет, Оля! Мы бы прямо отсюда вылетели в Москву, но в Барселоне у Володьки деловые партнеры по бизнесу, и он там проторчит еще пару суток. Так что придется мучиться в этом морском плаванье, меня снова вывернет наизнанку! Ну да, конечно, морская болезнь!
А утро следующего дня оказалось ослепительным. Океан рокотал приглушенно и ласково, нежаркое солнце поднималось на ясном небе. С шестнадцатого этажа, где снимал номер люкс Владимир, были видны внизу еще пустые улицы. Здесь просыпались неторопливо — метрах в ста кромка океана, а с другой стороны — темные горы.
Бассейн еще не открыли, да Владимир туда и не ходил. В конце концов, это бесстыдство — жить на берегу океана, а купаться в бассейне. Хотя именно так и поступали девяносто пять процентов всех отдыхающих. То ли боялись океана, то ли им было лень пройти сто метров. Владимир надел спортивный костюм, прихватил полотенце и на лифте спустился вниз. До океанского берега он добежал легкой трусцой, нашел уже знакомый пологий спуск, на ходу выскользнул из одежды и полез было голым воду. И тут же рванул назад. В десяти метрах от берега он увидел светлую женскую головку, а потому поспешно натянул плавки.
Девушка засмеялась и вышла из воды. Какая-то узкая тряпочка на ее бедрах изображала трусики, а более на ней не было ничего. Красивая большая обнаженная грудь соблазнительно колыхалась, когда девушка, осторожно обходя камни в воде, вышла на берег. Тело у нее было пышным, гладким, очень молодым, без единой лишней складки. Лет, наверное, девятнадцать-двадцать. Продолжая улыбаться, она что-то проговорила по-немецки. А потом сделала знак рукой, давая понять, что ее ничуть не смущает, если он полезет в океан без плавок. Здесь это было в порядке вещей. Мужчины на городских пляжах, правда, без плавок не ходили, но женщины, особенно молодые, без смущения ходили только в трусиках, и это не были пляжи нудистов. А вот просто так — свобода нравов, да и что туг такого? Обнаженная женская грудь — красиво же! Если в Осетии считается зазорным для девушки показывать неприкрытые ладони и они носят платья с длиннющими рукавами, то ведь это такая же глупость, как глухие купальники на берегу солнечного океана.