Эти богатыри – обитатели, или, как говорили наши предки, насельники, совершенно особого мира, совсем не похожего ни на тот, который окружает нас сегодня, ни на тот, который отстоит от нас на многие столетия.
Богатырский мир крайне своеобразен, полон необычайных событий, ему свойственны чрезвычайно специфические представления о природе, об общественном устройстве и об отношениях между людьми. В этом мире возможны и вполне естественны чудеса, время и пространство измеряются в нем не так, как привычно нам, а рядом с людьми проживают и взаимодействуют с ними разнообразные «нелюди». Словом, этот мир подчиняется собственным законам; как гласит зачин к сборнику Кирши Данилова, в нем слиты воедино:
Высота ли, высота поднебесная;
Глубота ли, глубота Океана-моря;
Широко раздолье по всей земле…
Главные населенные пункты мира былин – «стольный Киев-град», где княжит Владимир Красно (или Ясно) Солнышко, и «славный Новгород», где нет княжеской власти, зато заправляют купцы. На карте этого мира имеются и другие поселения – Чернигов, Смоленск, Муром, Ростов Великий, – но следует помнить, что ни главные былинные города, ни прочие населенные пункты не сходны со своими историческими «прототипами» ни в чем, кроме имени: это условные, поэтические образы, а не подлинные города незапамятной древности.
На все стороны от Киева лежит поле, Чистое поле – бескрайнее и дикое пространство, куда богатыри выезжают «искать славы» и совершать подвиги. Не нужно понимать слово «поле» буквально: в былинах полем может оказаться и лес, и степь, и гористая местность. Отличительная особенность поля – его дикость: там подстерегают всевозможные опасности, там, как писали на европейских средневековых картах о неизведанных землях, «водятся драконы», оттуда приходят чудовища и «злые татаровья». Иноземный богатырь Дюк Степанович едет в Киев из Галича (с юга; или с севера, из Корелы) через Чистое поле – и вынужден преодолеть три «великие заставы»: на одной путь преграждают «змеи поклевучие», на другой «львы-звери поедучие», на третьей «горушки толкучие».
Где-то за этим полем – где конкретно, установить затруднительно – располагаются чужие, но обустроенные земли, куда обыкновенно отправляются сватать невест; это и владения степняков, и условно европейские земли – Задонская земля, Лабская земля, Олевицкая земля и другие. Где-то за полем высятся Святые горы – одна из границ былинной Руси; другим рубежом служит река Смородина, то есть «смрадная», иначе называемая Сафат-река, причем она находится недалеко от Киева – Добрыня Никитич купался в ней в детстве, а Алеша Попович убил на ее берегу злодея Тугарина Змеевича, гостившего в Киеве. Согласно заговорам и сказкам, через эту реку ведет Калинов (огненный, раскаленный) мост, переброшенный из мира живых в мир мертвых. Днепр, кстати сказать, в былинах упоминается как Непра-река. Также можно посчитать рубежом былинной Киевской Руси Сорочинские (или Сарацинские) горы, близ которых располагалась богатырская застава; за этими горами раскинулась «богатая Индейская земля», куда ходил в набег богатырь-оборотень Волх.
В одной былине рассказывается, что богатырь на заставе – в дозоре – смотрит по сторонам и видит такую картину:
Во первой-то стороны да горы лютые,
И во второй-то стороны да лесы темные,
Во третей-то стороны да синё морюшко,
Во четвертой-то стороны да чисто полюшко.
Чем дольше он смотрит, тем яснее перед ним проступают очертания былинного мироздания:
Да и зрел он, смотрел на все стороны.
Да смотрел он под сторону восточную —
Да и стоит-то-де наш там стольный Киев-град;
Да смотрел он под сторону под летную —
Да стоят там луга да там зеленые;
Да глядел он под сторону под западну —
Да стоят там да лесы темные;
Да смотрел он под сторону под северну —
Да стоят-то-де там да ледяны горы;
Да смотрел он под сторону в полуночну
Да стоит-то-де наше да синё море,
Да и стоит-то-де наше там чисто поле,
Сорочинско-де словно наше Кулигово.
Что касается былинной географии Новгорода, тут многое связано с водоемами – это в первую очередь озеро Ильмень и река Волхов, а также Ладожское озеро, реки Ловать, Нева, Волга и другие; по этим рекам сплавлялись местные купцы и ушкуйники (фактически – речные пираты), так что новгородские былины тяготеют к большей географической правдоподобности, но все равно, конечно, достаточно условны. Еще былины знают Хвалынское (или Волынское) море, за которым лежат чужие земли – в частности, Еросалим-град (Иерусалим), где сложил «буйну головушку» Василий Буслаев, и непонятный город Леденец; скорее всего, это Каспийское или Черное море, ибо «за Хвалынью» находился и легендарный Царьград – Константинополь. Где-то на морских просторах имеется остров – чудесный остров Буян русских заговоров, – на котором стоит «могучий камень» Алатырь.
Разумеется, накладывать былинную географию на реальную географическую карту следует с предельной осторожностью, поскольку былины ничуть не являются историческими хрониками или географическими справочниками, а все названия в них служат лишь для придания былинным повествованиям достоверности. События разворачиваются, к примеру, не в сказочном Тридевятом царстве, а в Чистом поле; для сказителей и слушателей той эпохи, когда былины складывались и пелись, первое место было откровенным вымыслом, а вот второе вполне соотносилось с «ментальной картой» окружающего мира, благодаря чему вера в подлинность богатырского прошлого только укреплялась.
Если же искать прямые картографические соответствия между былинами и миром вокруг, почти наверняка придется развести в растерянности руками: скажем, об Илье Муромце говорится, что он отправился из Мурома в Киев через Чернигов «дорогой прямоезжею», да еще пересек по пути «темные леса Брянские» и «черные грязи Смоленские», – этот якобы прямой путь из Мурома в Киев на реальной карте выглядит довольно замысловатым. Киев, Муром и Чернигов просто были «где-то там», но сказители и слушатели знали, что они есть, а потому сама история, излагаемая в былине, как бы подтверждалась как «всамделишная». Максим Горький, побывавший в 1896 году на выступлении сказительницы И. А. Федосовой, глубокомысленно заметил: «Русская песня – русская история, и безграмотная старуха Федосова, уместив в своей памяти 30 000 стихов, понимает это гораздо лучше многих очень грамотных людей».
Одного из известнейших сказителей северных былин И. Т. Рябинина спросили, когда он в 1890-х годах выступал в Москве:
– Иван Трофимович, любишь ли ты свои старинки?
– Не любил бы, не пел бы, – ответил он.
– И ты веришь, что все это, что в былинах поется, правда?
– Знамо дело, верю. А то какая же потреба и петь их?
Советский фольклорист Б. Н. Путилов справедливо отмечал, что сказители, «неграмотные в большинстве своем, не знавшие древней русской истории, как она излагалась в книгах, берегли былинную историю, видя в ней то прошлое, которое положило начало Руси».
От этого краткого описания былинного пространства перейдем к другой важнейшей характеристике мира былин – к времени, которое в былинах движется непривычно для современного человека. Былинное, или эпическое, время крайне условно – возраст героев, например, как будто не изменяется: события происходят, попадаются даже указания в тексте, что минул год или несколько лет, а люди все те же – Алеша Попович неизменно молод, Добрыня Никитич непременно «крепок и пригож», и так далее. Да и смена времен года в былинах почти незаметна – поневоле складывается впечатление, будто в этом мире всегда царит лето; лишь изредка встречаются упоминания о «комке снега», по которым можно допустить, что зима на былинную Русь все-таки приходит.
Такое эпическое время как бы замыкается само на себя, и потому, кстати, невозможно выстроить сколько-нибудь убедительную и непротиворечивую хронологию богатырских подвигов – ведь все происходит, по сути, одновременно: Добрыня бьется со змеем и уезжает от жены, Илья Муромец ссорится с князем, прогоняет татар и одолевает собственного сына, Дюк Степанович хвастается своим богатством, а богатырка Василиса спасает из княжеской темницы своего мужа Ставра.
Если коротко, былинное время пребывает вне привычного нам времени и течет – если вообще течет – только внутри себя; скажем, известно, что Илья сначала исцелился от недуга, потом поехал в Киев и победил по дороге Соловья-разбойника, но все дальнейшие его подвиги лишены временной привязки. Ни один сказатель не ответит, когда в точности случились события, им воспеваемые, в какие годы, – он скажет лишь, что все было при князе Владимире или при «новгородской вольнице».
Это особое течение времени характерно для многих фольклорно-мифологических традиций. Мы наблюдаем своего рода «золотой век», специфическую начальную эпоху, когда происходит обустройство мира и действуют культурные герои – те, кто одолевает чудовищ и делает мир безопаснее, а также приносит людям культурные блага и достижения: огонь, как греческий Прометей; умение строить лодки, как карельский Вяйнямейнен; или умение возводить города, как шумерский Гильгамеш. Русские богатыри (во всяком случае, некоторые из них) тоже принадлежат к разряду культурных героев: они наводят порядок на Святой Руси, расправляются с чудовищами, устанавливают и блюдут нормы поведения и «веру православную». В ту начальную эпоху русской истории, которую воображали себе сказители и их слушатели, богатыри своими деяниями закладывали основы дальнейшей повседневной жизни.
В этнографии иногда употребляется специальный термин