Место рождения Ильи Муромца до сих пор остается предметом споров, а с Добрыней Никитичем споров не возникает – если, конечно, мы согласны уравнивать между собой былинного (фольклорного) и условно-исторического персонажей, о котором известно из летописей. В прозаической версии «Сказания о Камском побоище» и в ряде поздних былин утверждается, что Добрыня по прозванию Резанич Злат Пояс родом из Рязани или из-под Рязани, и на этом основании богатырю в 2012 году поставили памятник на так называемом Добрынином кургане близ поселка Шилово Рязанской области.
Перед нами вновь пример фольклорного брендинга, который приобрел немалую популярность в современной российской провинции, в том числе как способ привлечения туристов. С маркетинговой точки зрения историческая достоверность не имеет существенного значения, главное – чтобы наличествовал узнаваемый образ, с которым можно связать конкретную территорию, и в этом отношении былинный Добрыня подходит для Рязанской земли как нельзя лучше.
Да, новгородцы могли бы возразить – ведь в летописях упоминается новгородский воевода или посадник с таким именем, однако для Новгорода летописный Добрыня – персонаж скорее отрицательный, принудительно крестивший город, поэтому они предоставили возможность увековечить его имя другим. Логично было бы допустить, что памятник Добрыне поставят в самой Рязани, но в городе и без того достаточно местных фольклорных брендов – чего стоят хотя бы знаменитые грибы с глазами, да и Евпатий Коловрат.
Впрочем, не столь уж важно, откуда именно родом богатырь Добрыня; куда важнее то обстоятельство, что он столетиями входил в число наиболее известных и любимых в народе русских богатырей – и входит в это число по сей день.
По некоторым вариантам былин рождение Добрыни – то ли княжича, то ли купеческого сына – сопровождалось чудесными знамениями, даже загадочный Скимен-зверь «встрепенулся». Эти знамения во многом роднят Добрыню с архаическими героями, с первыми богатырями, совершавшими подвиги, мифологические по своему размаху и содержанию. К тому же разряду относится и поединок, который прославил Добрыню среди богатырей и среди простого люда, – поединок со змеем.
Как гласит былина, Добрыня, войдя в «пору молодецкую» – в двенадцать или в пятнадцать лет, – частенько стал ездить на Сорочинские горы, купаться в таинственной Пучай-реке, «топтать малых змеенышей» и вызволять из плена – видимо, у степняков – угнанных в рабство русских людей. Однажды, когда он вновь решил искупаться в водах реки «свирепой и сердитой», на берег выбрался огромный змей «о двенадцати хоботах», то есть головах.
Не поспел тут же Добрыня словца молвити, —
Из-за первой же струйки как огонь сечет,
Из-за другой же струйки искра сыплется,
Из-за третьей же струйки дым столбом валит,
Дым столбом валит, да сам со пламенью.
Выходит тут змея проклятая…
Добрыня явно не ожидал этой встречи, потому что у него не было при себе ни полноценного оружия, ни даже коня; пришлось импровизировать – оглядевшись, он заметил неподалеку на берегу некий «колпак земли греческой» весом в три пуда и ударил этим колпаком змея, а затем схватился за кинжал. Но змей взмолился о пощаде и поклялся больше «не летать на землю Русскую, не брать же больше полона русского».
В этом загадочном колпаке или шапке ученые XIX столетия и советские фольклористы видели монашеский клобук, а саму былину о битве со змеем, «адской тварью», толковали как иносказательное описание крещения языческого Новгорода или даже всей Руси. В Добрыне было принято усматривать «русифицированный» образ христианских святых-змееборцев – Феодора Тирона и Георгия Победоносца. Сказители же путались в объяснениях и не сообщали ничего внятного – эта подробность былины была непонятной им самим.
Версия о монашеском клобуке, безусловно, выглядит довольно обоснованной, если подкрепить ее рассуждениями о приходе христианства на Русь из Византии и о принятии этой веры не только знатью, но и народом, как поступал В. Я. Пропп. Он трактовал змея как «образ догосударственного прошлого, повергаемого развитием русской культуры и русского государства».
С другой стороны, колпак в былинах встречается нередко – например, его носит Вольга на встрече с Микулой Селяниновичем, – поэтому вполне возможно, что в случае Добрыни речь идет просто-напросто о каком-то наряде (или шлеме) византийского фасона, который богатырь использовал как подручное средство – на самом деле он побил змея не шапкой, а собственными руками, сжимавшими шапку. А если придерживаться «вероучительской» версии и вспомнить о весе шапки, то впору разглядеть в этом предмете церковный колокол, тогда как змей – метафорический образ «нехристей»-половцев.
Словом, загадка колпака земли Греческой до сих пор не раскрыта.
Но не успел Добрыня вернуться в Киев – о его путешествии из Рязани в стольный град рассказывает только поздняя былина о встрече с Ильей Муромцем, – как змей нарушил свою клятву и похитил племянницу князя Владимира, Забаву Путятичну. Дальше князь, как правило, просит богатырей спасти девушку, и его выбор падает на Добрыню, либо Добрыня сам вызывается наказать змея, который в разных вариантах былины то не имеет имени, а то зовется Змеищем Горыныщем, Змеищем Тугарыщем или даже Тугарином.
Мать вручила Добрыне отцовского коня, «плетку шамаханскую семи шелков» и чудесный платок, после чего витязь отправился на бой. Его конь притоптал всех «малых змеенышков», а с большим змеем Добрыня бился трое суток и никак не мог его одолеть, пока не услыхал глас с небес, велевший ему продержаться еще три часа. На исходе этого срока он, наконец, сразил змея, кровь которого отказывалась принимать земля, пока богатырь не пронзил ее копьем и не произнес заговор. Из змеиных пещер он освободил не только Забаву, но множество пленников:
Стал же выводить да полону он русского.
Много вывел он было князей, князевичев,
Много королей да королевичев,
Много он девиц да королевичных,
Много девиц да и князевичных.
В сказках подобные истории обыкновенно завершаются свадьбой героя и спасенной им девушки, но у героического эпоса своя логика: настоящий богатырь бескорыстен, он бьется не ради награды, а за землю Русскую. Поэтому Добрыня просто привозит Забаву в Киев и сдает ее на руки князю.
Забава Путятична, племянница князя Владимира, выступает в русском эпосе и как персонаж другой былины – о «славном богатом госте», заезжем богатыре Соловье Будимировиче. Этот гость, приплывший из заморского города Леденец, за одну ночь возводит в княжеском саду изукрашенные «златоверхие терема», а потом игрой на гуслях «прельщает» Забаву (или Любаву), которая пришла полюбоваться на это диво. Князь дает согласие на брак, и Соловей увозит Забаву «за славно за сине море».
Имеется специфический вариант этой былины, уже позднего происхождения: Соловью перед самой свадьбой приходится уехать по делам, и в его отсутствие Забаву соблазняет «молодой щап» (щеголь) Давыд Попов, но Соловей возвращается и расстраивает свадьбу своей нареченной с новоявленным женихом, а затем женится сам.
Некоторые ученые полагают, что Забава «проникла» в былину о поединке Добрыни со змеем из былины о Соловье Будимировиче, тем паче что в ряде вариантов Добрыня спасает не племянницу князя, а безымянную полонянку или «девицу-чернавицу».
Этот подвиг ввел Добрыню в круг киевских богатырей. Считается, кстати, что былина «Добрыня и змей», как и былина «Алеша и Тугарин», древнее былин об Илье Муромце, однако за столетия «былинного песнетворчества» оба богатыря уступили первенство в богатырской дружине «старому казаку» Илье. Тем не менее Добрыня сохранил в дружине особое положение: неизменно подчеркивается, что он наделен особым «вежеством», то есть тактом, и прекрасно образован («с семи лет грамоте учен»), а потому ему поручают самые деликатные дела. Так, вместе с Дунаем он ездил сватать жену князю Владимиру, по велению князя отправился на родину Дюка Степановича проверять, правду ли тот говорил, когда хвастался своим богатством, по просьбе «бояр и люда киевского» уговаривал Илью Муромца простить князя, с которым богатырь поссорился, и встать на защиту города. Илья прямо говорит:
Ай же, братец крестовый названый,
Молодой Добрынюшка Никитинич!
Кабы не ты, никого не послухал,
Не пошел бы на почестен пир.
Среди прочего Добрыне выпало совершить дипломатическую поездку к татарскому хану в составе посольства Василия Казимировича. Это посольство как будто повезло татарам положенную дань «за двенадцать лет», но исхитрилось не просто сберечь подати, а вернуться с немалой прибылью – благодаря Добрыне.
Едва «Васильюшко сын Касимирович» узнал, куда ему предстоит ехать, то отверг и «золоту казну», и «силу-армию», которые сулил князь, и попросил, чтобы его сопровождал один Добрыня. В Орде Василий почему-то отказался выполнять поручение князя и не стал отдавать дань – известны варианты, по которым богатыри еще на пути в Орду решают, что едут не выплачивать татарам «дани-выходы», а брать с них что получится. Тогда хан Батей Батеевич (он же Бутеян Бутеянович) предложил послам три испытания – состязания в стрельбе, шахматах и борьбе. На каждое испытание поединщиком от русских выходил Добрыня – и во всех трех он взял верх, причем боролся не с одним противником, а «со всеми вдруг»:
А еще тут-де Добрынюшка Микитич млад
А еще два к себе взял нонче в охабочку,
А третьего взял да по середочку, —
А всех он тут трех да живота лишил.
А богатырская тут кровь да раскипелася,
А могучи его плеча расходилися,
А белы его руки примахалися,
А резвы его ноги приходилися, —
Ухватил он татарина всё за ноги,
А стал он татарином помахивать:
А перед тут махнет – да всё как улками,
А назад-от махнет – да переулками;
А сам-де татарину приговаривает:
«А едрен где татарин на жилки – не порвется,
А могутен на косьи – не переломится».
Испугавшийся Батей сам вызвался платить «дань и пошлину», а богатыри, как повествует один вариант былины, предпочли не спешить в Киев: «А не поедем мы ко князю ко Владимиру, все одно он нам не делает угощения». Они разбили походный шатер в Чистом поле и принялись прогуливать полученную от татар выплату.
Конечно, последняя подробность выглядит откровенной фантастикой и явно характеризует этот вариант былины как особый по отношению к «владимирову циклу»: такая богатырская вольница свойственна периодам очевидной слабости княжеской власти – либо до окончательного ее утверждения, либо когда она полностью растеряла свою силу. В большинстве былин князь все-таки выведен как полновластный правитель, которому нужно подчиняться; да, порой он самодурствует, как в истории с Ильей Муромцем, посаженным в погреб, или «празднует труса», когда в Киев заявляется Идолище, но в целом властвует справедливо и богатыри выказывают ему положенное уважение. Поэтому данный вариант былины о Добрыне и Василии Казимировиче кажется любопытным, но единичным курьезом.
Злая Маринка-колдунья
Зато крайне широко распространен – не только в русском, а в мировом фольклоре – еще один мотив, составляющий сюжет другой былины о подвигах Добрыни Никитича. Это мотив превращения героя в животное по воле злой колдуньи и возвращения человеческого облика после череды испытаний. В русских сказках подобное происходит довольно часто, когда герою в его скитаниях встречается жена-волшебница, а в эпосе жертвой колдовства довелось стать именно Добрыне.
После десяти лет службы князю, причем службы придворной, а не богатырской, Добрыня, выражаясь современным языком, вышел в отставку:
По три года Добрынюшка-то стольничал,
По три года Добрынюшка да чашничал,
По три года Добрыня у ворот стоял,
Того стольничал, чашничал он девять лет,
На десятый Добрынюшка гулять пошел,
Гулять пошел по городу по Киеву.
Мать предупреждала его ни в коем случае не заглядывать в «переулки да Маринкины», где живет «Маринка-потравница», которая уже отравила девятерых молодцев, а Добрыня рискует стать десятым. Но Добрыня не послушался – хлебнул допьяна «зелена вина», и ноги сами привели его в запретную часть города. Там он увидел на окне одного дома пару сизых голубей, которые «целовались да обнимались»; от этого зрелища – по толкованию В. Я. Проппа, богатырь сразу угадывает в голубях нечисть, которой повелевает Маринка, – у Добрыни «разгорелось ретиво сердце»: он натянул тетиву лука и выпустил стрелу, но промахнулся. Стрела миновала голубей, влетела в окно – и убила сердечного друга отравительницы Маринки Тугарина Змеевича.
Желая вернуть стрелу, Добрыня зашел в дом, очень похожий по описанию на жилище сказочной Бабы Яги:
А Маринкин-то двор частоколом обнесен,
А Маринка живет на семидесять верстах,
На семидесять верстах, на семидесять столбах.
А на каждом столбочку есть по маковочке,
Есть по маковочке, по буйной голове,
На одном-то столбочке нет ни маковочки,
Нет ни маковочки, ни булдовочки,
Ну и быть тут Добрыниной головочке.
По разным вариантам былины Маринка или попыталась безуспешно его соблазнить, или требовала, чтобы он, раз нечаянно убил «милого дружка», взял ее в жены, или сидела рядом с ним безмолвно до поздней ночи. У отдельных певцов Добрыня соглашается на свадьбу, но венчание происходит не в церкви, а вокруг ракитового куста.
Русские былины знают двух злодеек по имени Маринка – первая норовила приворожить и «извести» Добрыню Никитича, а вторая, тоже колдунья, замыслила недоброе против князя-богатыря Глеба Володьевича. Эта Маринка, «еретица и безбожница», обманом отняла у князя три купеческих корабля. Когда князь с дружиной пришел за своим добром, колдунья – она носит говорящее прозвание Колдаевна или Кайдаловна – попыталась отравить Глеба, но князь, предупрежденный своим конем, вовремя пресек эту попытку и истребил саму Маринку и всех ее подданных.
Не исключено, что свое «злодейское» имя в былинах колдунья переняла от исторической «ведьмы-отравительницы» – Марины Мнишек, жены сразу двух временщиков на русском престоле, Лжедимитриев Первого и Второго, кратко воцарявшихся на Руси в Смутное время.
Эта польская авантюристка оставила заметный след в русской истории, широко прослыла в народе «злой бабой», так что ее имя вполне могло проникнуть в былины как своего рода нарицательное обозначение злодейки.
Когда ее отвергли, она твердо вознамерилась отомстить: «брала ножичек булатный, резала следочки Добрынюшки» и приговаривала любовное заклинание, чтобы приворожить Добрыню к себе. Заговор подействовал, и Добрыня вернулся в дом Маринки, где его тут же превратили в животное – обычно в гнедого тура. Маринка, злорадствуя, отправила богатыря к «морю Турецкому»: мол,
Ходят там, гуляют девять туров,
Поди-ка ты, Добрынюшка, десятым туром.
Как говорится в былине, «мать родная проведала» о печальной участи сына; иногда уточняется, что минуло несколько лет, прежде чем ей кто-то рассказал, а порой Маринка сама хвастается своим злодеянием на пиру у князя. Так или иначе, мать Добрыни берется за избавление сына от беды.
Эта женщина – Омелфа Тимофеевна – оказалась еще более могущественной и искусной чародейкой, чем Маринка. Она пригрозила колдунье обернуть ту «собакой подоконною», если она не «отвернет» Добрыню. Испуганная Маринка птицей полетела к морю, нашла Добрыню и пообещала вернуть ему «пригожий лик», если он на ней женится. Добрыня согласился, однако, едва став человеком, сразу же разрубил жену на кусочки, причем выяснилось, что Маринка – существо змеиной породы, что
Как у душки у Маринки дочь Игнатьевны
Во всяком суставе по змеенышу,
По змеенышу, да и по гаденышу.
Иногда с колдуньей расправляется сама мать Добрыни, которая превращает ее в собаку, лошадь или сороку.
Если воспринимать эту былину буквально, то человека современного она почти наверняка поразит своей немотивированной, как кажется, жестокостью. Но если принять версию борьбы с «нечистью» – как сказано в одном варианте, «Задумал [Добрыня] улицу вычищать у Маринки злой безбожницы», – то суровая расправа, а также обман, который ей предшествует, выглядят вполне соответствующими древнерусской судебной практике обращения с колдунами. То есть получается, что к числу прочих навыков и талантов Добрыни нужно прибавить и знание древней юриспруденции («ведал свою правоту»).
Одно из редких в былинах совместных действий главных русских богатырей – спасение Михайло Потыка, история которого отчасти схожа с историей околдованного Добрыни. Этот богатырь повстречал красавицу Лебедь Белую и женился на ней; другие «короли и королевичи» пытались отнять у него жену, грозя в случае отказа разорить Киев, но Михайло вместе с крестовыми братьями Ильей Муромцем и Добрыней «железным тыном» отваживал незваных женихов. Однако со временем его жена удумала бежать к «королю Ляхетскому» (или к сказочному Кощею) и опоила мужа зельем, от которого он окаменел. Но Илья и Добрыня сумели снять заклятие, и Михайло настиг и убил изменницу-жену – «кинул ее о сыру землю».
Былина о Потыке – одна из наиболее длинных в русском былинном эпосе. Она известна в двух основных версиях: в первой богатырь убивает неверную жену, во второй – Лебедь Белая принимает «християнскую веру» и венчается с Потыком, чтобы «детей наживать». Если колдунья гибнет, то Потык женится на ее младшей сестре, которая ему помогала, пока он был на чужбине.
«Правота» пригождается Добрыне не раз и не два, доказательством чему может служить былина об отъезде Добрыни и попытке Алеши Поповича отнять у товарища молодую жену. Эти события предваряла женитьба Добрыни на богатырке Настасье Микулишне, но о супруге богатыря речь пойдет в главе, посвященной женщинам-поляницам. Здесь достаточно сказать, что Добрыня и Настасья после свадьбы жили душа в душу и богатырь даже хвастался своей женой на богатырских пирах:
Они все-то на пиру да угощалися,
Они все-то да принапилися,
Они сделались все да в хмельном разуме,
А и все тогда они порасхвастались:
Ой да умный хвастал-то всё житьем своим,
А безумный-то хвастал всё богачеством,
Да иной-то тут всё цветным платьицем,
Да который-то похвастал да добрым конем,
А и Дюк Степанович – своею удалью,
Да Олешенька Попович – да своею смелостью,
А Чурила да Шапленкович – своим наречием…
[Добрыня же сказал:]
Вот и нечем теперь мне выхвастывать:
Ах и нету ни именья, ни богачества,
Ах и нету-то без счету золотой казны,
Только есть одна по ндраву молода жена,
Молода жена, да любима семья,
Любима семья, Настасья свет Никулична.
Такая похвальба противоречила богатырским нормам поведения – что за невидаль жена, нет бы подвиги свои перечислял! – и прочие богатыри подговорили князя Владимира отослать Добрыню в Чистое поле, чтобы он там «приочистил все дороженьки». В других вариантах былины Добрыня отправляется на поиски Ильи Муромца, которого давно не видели в Киеве, либо едет воевать загадочного богатыря Невежу (а то и Бабу Ягу, она же «баба Горынинка), либо отбывает в посольство к татарам вместе с Василием Казимировичем.
Так или иначе, ему предстояло долго отсутствие – обычно говорится о сроке в 12 лет, – и потому он счел нужным дать жене наказ о том, как себя вести.
Уезжаю я теперь на заставу,
Не надолго уезжаю – на двенадцать лет.
Уж ты год не жди меня, другой не жди,
Ты на третий год в окошечко не взглядывай…
Приезжать к вам будут гости да немилые,
Привозить вам будут вести нехорошие:
А и нет в живых Добрыни свет Никитича,
Отрублена его буйная головушка, —
Ты не верь, Настасья свет Никулична,
Ни князьям не верь, и ни бояринам,
И ни могучим богатырям…
Эти гости, по словам Добрыни, наверняка станут «подсватывать» Настасью, но пусть она подождет двенадцать лет, прежде чем снова выходить замуж. А уж потом, если муж не вернется, она вольна выйти за кого угодно, но только не за «Алешу свет Поповича», потому что он для Добрыни – крестовый, названый брат, то есть родственник (или потому, что он ненадежный человек, «бабий насмешничек»).
С этим наказом богатырь отбыл в Чистое поле. Когда минула половина отведенного срока, Алеша Попович по заданию князя поехал «проведать о Добрыне» – и вернулся с известием, что тот погиб:
…Нет жива Добрыни свет Никитича,
Да й отрублена да буйная головушка,
Он головушкой лежит под ракитов куст,
А резвыми ногами ко Пучай-реке,
А сквозь желтые кудерышки трава растет.
Зачем Алеше понадобилось обманывать, «отлучать жену от живого мужа»? Сказители, судя по вариантам былины, не очень-то задумывались над этим вопросом – их куда больше интересовало дальнейшее развитие сюжета; а исследователи видели в самом противостоянии двух богатырей и в обмане Алешей крестового брата отголоски регионального соперничества сказителей – потомки новгородских переселенцев, осевшие на Русском Севере, якобы пытались таким образом принизить ростовского героя Алешу и возвысить «своего» Добрыню. Еще высказывалось предположение, что песня о неудачной женитьбе Алеши исходно была самостоятельным произведением и лишь позднее слилась с преданиями о Добрыне.
Как бы то ни было, Алеша, уведомив жену и мать Добрыни о гибели богатыря, стал частенько навещать Настасью – и все норовил ее «подсватать». Но Настасья неизменно его прогоняла:
Уходи-ка ты, кабацкая подпорина,
Уходи-ка ты, табачная заморина,
Уходи ты со терема высокого,
Уезжай с двора от нас широкого,
Чтобы век ко мне да не подхаживать,
И на нашу б палату не засматривать.
Когда истекли двенадцать лет, а Добрыня так и не вернулся, Алеша все же добился своего: Настасью «не охотой, а неволею» сосватали за него. Была назначена свадьба и устроено «славно пированьице». Между тем до Добрыни дошли вести о сватовстве Алеши; ему сообщили о том «голубь с голубкою», либо вещий богатырский конь, либо некая «прозорливая птица», и он поспешил домой.
Эта история очевидным образом перекликается с историей древнегреческого Одиссея и его верной жены Пенелопы, к которой, когда муж надолго пропал, стали свататься многочисленные женихи. Явное сходство русского и греческого сюжетов побудило отечественного литературоведа XIX столетия В. В. Стасова заявить, что в «русской словесности нет ничего своего, все заимствовано». Не будем следом за Стасовым впадать в крайности, но нельзя не признать, что сюжетное сходство и вправду несомненно. Скорее всего, обе истории восходят к какому-то древнейшему прасюжету, который у разных народов приобрел впоследствии национальную специфику.
Вернемся к Добрыне. Желая вызнать всю подноготную происходящего, богатырь не стал являться открыто – наоборот, переоделся в скомороха или в калику, а когда попал на пир, то попросил разрешения сыграть на гуслях (еще один талант Добрыни):
Натягивал тетивочки шелковые
На те струночки золоченые,
Учал по струночкам похаживать,
Учал он голосом поваживать…
Ан от старого все до малого
Тут все на пиру призамолкнули,
Сами говорят таково слово:
Что не быть это удалой скоморошине,
А тому ли надо быть русскому,
Быть удалому доброму молодцу.
Этой игрой, которая довела слушателей до слез, он завоевал расположение князя, и тот позволил ему сесть напротив новобрачной. Добрыня поднес своей жене чару, в которую загодя бросил «злат перстень», – и тут его наконец-то узнали.
Настасью богатырь сразу объявил невиновной – ведь она пошла на повторный брак по принуждению; зато с Алешей он твердо вознамерился поквитаться сполна. Лишь вмешательство человека, которому богатырь соглашался подчиняться, – князя или Ильи Муромца, – уберегло Алешу от гибели.
Вина Алеши состояла не в том, что он покусился на жену крестового брата – как установили исследователи, сказителям XVIII – начала XX веков церковный запрет вступать в брак с таким вот родичем, пусть не кровным, а духовным, был уже непонятен; нет, Алеша солгал о гибели Добрыни, чем причинил страдания матери и жене богатыря, и за это его и наказывали.
Я за то тебя да прощу,
Что ты взял мою да молоду жену,
А за другое дело да тебя нельзя простить:
Уж ты ездил, Алеша, во чистом поле,
А увидел меня, видно, да видно мертвого,
А привез ты славушку вот нехорошую
Ко моей ты родимой да родной матушке,
Оскорбил ты матушку мою несчастную.
Алеша повинился и был прощен; известна версия, по которой он настолько устыдился, что навсегда уехал из Киева. А Добрыня с Настасьей «стали жить да лучше прежнего».
Эта былина, подобно былинам о боях Ильи с Добрыней и Алешей, а также подобно былине «Бой Добрыни и Алеши», в которой богатыри знакомятся между собой и братаются, относится к числу поздних. Назначение всех этих былин – свести вместе трех главных богатырей русского эпоса и распределить между ними богатырские «роли»: Илье достались мудрость, сила и обостренное чувство справедливости, Добрыне – «вежество» и доблесть, а Алеше – бахвальство, дерзость и толика коварства.
А таланом-участью в Илью Муромца,
Силой во Святогора богатыря,
Пошапкой [привлекательностью] в Чурилу Пленковича,
Хитростью в Волъгу Всеславьева,
Ай богачеством в купца Садка богатого,
А напуском [боевым пылом] в Олешку Поповича,
Только вежеством в Добрыню Никитича…
Впрочем, в былинах ранних, где Алеша действует самостоятельно, он ведет себя иначе – вполне героически, как и положено, собственно, сильномогучему богатырю.