Виланд. Но добродетель — должна же чем-нибудь быть? Должна же где-нибудь быть?
Геркулес. Клянусь вечной бородою моего отца! Кто ж в этом усомнится? Мне сдается — у нас она обитала в полубогах и героях. Или ты думаешь, мы жили, как скот, потому только, что ваши бюргеры в испуге открещиваются теперь от времен кулачного права? Среди нас были достойные молодцы.
Виланд. Кого вы зовете достойными молодцами?
Геркулес. Того, кто дает, что имеет. Кто всех богаче, тот и достойнейший. У кого избыток сил, пусть поколотит другого. Но, разумеется, настоящий мужчина не свяжется со слабейшим. Он будет биться с равным или сильнейшим противником. У кого избыток жизненного сока, пусть сделает бабам столько ребят, сколько они пожелают, а то и вовсе не спросившись их. Так я, например, в одну ночь настряпавший пятьдесят мальчишек. А кто не этим богат или кому небо взамен, а то и в придачу, даровало столько добра и скарба, что хватило бы на тысячу душ, пусть откроет двери своего дома, впустит тысячу гостей и пирует с ними. Вот стоит Адмет — он был достойнейшим по этой части.
Виланд. Большая часть перечисленных вами добродетелей в наши дни зовется пороком.
Геркулес. Пороком? Вот тоже хорошенькое словечко! Потому-то у вас все так половинчато, что вы порок и добродетель рассматриваете как две противоположные крайности и мечетесь от одной к другой, вместо того чтобы считать свое срединное положение разумнейшим и лучшим, как то делают еще ваши крестьяне, слуги и служанки.
Виланд. Обнаружь вы подобный образ мыслей в наш век, вас побили бы каменьями. Ведь объявлен же и я мерзким еретиком за мои невинные выпады против добродетели и религии.
Геркулес. Какие тут еще выпады? С конями, людоедами и драконами — с ними я вступал в бой, но с облаками — никогда, какие бы очертания они ни принимали. Облака разумный человек предоставляет развеять ветру, согнавшему их в кучу.
Виланд. Вы — изверг, вы — богохульник!
Геркулес. Что? Это не лезет тебе в башку? Вот Геркулес Продика — это человек по твоему вкусу, Геркулес школьного учителя, безбородый Сильвио на распутии? Нет, повстречай я этих баб, я, уж поверь мне, одной рукой подхватил бы одну, другою — другую и обеих увлек бы за собой. В этом отношении твой Амадис — не дурак, отдаю тебе справедливость.
Виланд. Знай вы мой образ мыслей, вы бы еще и не то обо мне сказали.
Геркулес. С меня довольно. Если бы ты не кряхтел так долго под ярмом вашей религии и учения о нравственности, из тебя могло бы еще что-нибудь получиться. Но — увы! — перед тобою и теперь носятся пустые идеалы. Не можешь переварить, что и полубог способен напиться и быть озорником, не пороча тем самым своей божественности? Ты думаешь, что, — бог мой! — как опозорили парня, уложив его под стол или на солому к девчонке? Все это потому, что ваше преподобие страшится кое в чем сознаться.
Виланд. Я откланиваюсь.
Геркулес. Хочешь проснуться? Погоди — еще словечко. Что прикажешь думать об уме человека, который сорока лет от роду смог наделать шумиху и исписать пять-шесть книг о том, как девчонка с холодной кровью спала с тремя или четырьмя парнями, даря любовью каждого по очереди, и как эти парни на это разобиделись, а немного погодя опять пошли на ту же приманку? Я не вижу вовсе…
Плутон(за сценой). Го! Го! Что за проклятый шум у вас за воротами? Геркулес, повсюду только тебя и слышно! Разве нельзя спокойно полежать со своей женой, если это тебе и ей приятно.
Геркулес. Пребывайте в здравии, господин гофрат.
Виланд(просыпаясь). Пусть говорят, что хотят, пусть рассуждают, — что мне до этого.
Комментарии
При всей своей краткости данное произведение чрезвычайно важно для понимания взглядов молодого Гете в период «Бури и натиска». Оно было написано Гете осенью 1773 года за один присест и напечатано в марте 1774 года. Поводом к написанию послужила музыкальная драма Виланда «Алкеста» (май 1773 г.) и опубликованные им в его журнале «Немецкий Меркурий» «Письма другу о немецкой опере «Алкеста». Христофор Мартин Виланд (1733–1813) — выдающийся немецкий писатель-просветитель, автор многочисленных произведений во всех родах литературы, оказал значительное влияние на юного Гете в годы его учения в Лейпциге. Однако в период «Бури и натиска» Гете во многом критически отнесся к Виланду. В автобиографии Гете рассказывает, что недовольство молодежи Виландом было вызвано, в частности, тем, что тот «в примечаниях к своему переводу из Шекспира за многое хулил великого писателя, и притом в словах, очень нас рассердивших… С тех пор Виланд, высоко почитаемый нами поэт и переводчик, которому мы столь многим были обязаны, стал считаться у нас капризным, односторонним и предвзятым критиком. Ко всему, он еще ополчился на наших кумиров, греков, и этим пуще разжег нашу неприязнь. Известно ведь, что греческим богам и героям присущи не столько нравственные, сколько просветленные физические свойства, отчего они и служат великолепнейшими прообразами для художников. Виланд же в своей «Алкесте» придал героям и полубогам вполне современный характер… В письмах по поводу этой оперы, опубликованных им в «Меркурии», он, по нашему мнению, слишком пристрастно превозносил такую трактовку и, не желая признавать грубоватую здоровую естественность, лежавшую в основе древних произведений, безответственно погрешил против превосходного стиля их авторов» («Поэзия и правда», кн. 15).
С задором молодого бунтаря Гете написал и этот фарс, не имея, однако, в виду публиковать его. Он показал его лишь нескольким друзьям. Один из них, поэт Якоб Ленц, отдал рукопись в печать.
Виланд состоял в это время воспитателем наследного принца, будущего герцога Саксен-Веймарского Карла-Августа. Будучи человеком добродушным, Виланд не рассердился на Гете, но ответил ему остроумной рецензией в своем журнале. Когда Гете переехал в Веймар, между ним и Виландом установились прочные дружеские отношения. Заслуживает быть отмеченным, что в годы веймарского классицизма Гете, создавая свою переработку античного сюжета «Ифигении в Тавриде» (см. т. 5. наст. изд.), также несколько модернизировал сюжет.
Форма фарса — беседы душ умерших в загробном мире — подсказана Гете серией диалогов между историческими лицами, сочиненных Виландом в подражание «Беседам богов» древнегреческого писателя Лукиана (II в.).
Меркурий на берегу Коцита в сопровождении двух теней. — Меркурий — бог в древнеримской мифологии, играл роль вестника у богов, почему Виланд и назвал свой журнал «Немецкий Меркурий». Коцит — река в загробном мире. Две души, перевозимые в преисподнюю, как видно из дальнейшего, — немецкий литератор и актриса.
Харон — кормчий ладьи, на которой души умерших перевозились через реку смерти в загробный мир.
Остерегайся! — Предупреждение относится не столько к богу Меркурию, сколько к журналу Виланда. В дальнейшем в тексте все время идет игра на этом.
Адмет и Алкеста — персонажи трагедии Еврипида «Алкеста». Боги обещали фессалийскому царю Адмету, что жизнь его будет продлена, если кто-нибудь согласится умереть за него. Когда он заболел, его жена Алкеста согласилась пожертвовать собой и умерла. Покровитель Адмета Геракл спускается в подземное царство и возвращает Алкесту к жизни. Виланд сделал из этого сюжета музыкальную комедию.
Аристархи — нарицательное для обозначения критиков по имени древнего ученого-филолога, жившего в Александрии. Аэды — древнегреческие поэты-певцы.
…превозносит свою «Алкесту», мою же хулит… — Виланд напечатал в «Немецком Меркурии» статьи, доказывавшие превосходство своей трактовки сюжета по сравнению с Еврипидом.
Ганимед (греч. миф.) — красивый мальчик, понравившийся Зевсу, который похитил его с земли.
Оставьте нас, милый Якоби. — Статьи Виланда о своей пьесе «Алкеста» написаны в форме писем философу и писателю Иоганну Георгу Якоби (1740–1814). Эта фраза пародирует частые в статьях Виланда риторические обращения к «моему другому Я».
Наша религия запрещает нам признавать и почитать правду, величие, добро, красоту — поскольку они не явлены ею. — Выпад против догматического христианства, отвергавшего идеалы античности как языческие и признававшего истинным лишь то, что дано как божье откровение в Священном писании.
Греческий Гермес. — Древнегреческое имя бога, называвшегося у римлян Меркурием.
…с крыльями на челе и ногах… с жезлом, увитым змеями… — Эмблема Меркурия, так его обычно изображали. Эта эмблема была также на первом номере журнала Виланда.
…статуе, хранящейся во Флоренции. — Статуя Меркурия скульптора Джованни ди Болонья (XVI в.) не имеет ничего общего с описанной выше эмблемой.
Сын Юпитера — то есть Меркурий.
…Греция осилила Ксеркса… — Имеется в виду победа над персидским царем Ксерксом (V в. до н. э.).
…когда окажется, что ваши драмы сохранили жизнь такому же множеству людей, как мои… — Плутарх рассказывает в биографии Никия, что афиняне, попавшие в плен к сицилийцам, спасали себе жизнь, если могли прочитать наизусть строки из трагедии Еврипида.
Государыня! — Здесь и в ответе Алкесты неодобрительный намек на то, что Виланд предпослал к «Алкесте» льстивое посвящение веймарской герцогине Анне-Амалии. Гете в эту пору — еще демократ и противник князей.
Парфения — персонаж, отсутствующий у Еврипида, но введенный Виландом, — сестра и наперсница Алкесты.
Филимон и Бавкида — в греческих преданиях — идеальная супружеская пара, выпросили себе у богов, чтобы смерть постигла их одновременно.
Клопшток Фридрих Готлиб (1724–1803) — выдающийся немецкий поэт-демократ, высоко чтимый Гете и другими писателями «Бури и натиска». Здесь имеется в виду его ода «Дафнис и Дафна», где воспеваются любящие, каждый из которых желает умереть последним, чтобы принять на себя все страдания, выпадающие на долю оставшемуся в живых.