Сентябрь 1851 г.)
«Муж сегодня поехал по своей должности на неделю, – сообщала Анна Петровна золовке в другом письме, – а может быть, и дольше. Ты не можешь себе представить, как я тоскую, когда он уезжает! Вообрази и пожури меня за то, что я сделалась необыкновенно мнительна и суеверна! я боюсь, – чего ты думала? Никогда не угадаешь! – боюсь того, что мы оба никогда ещё не были, кажется, так нежны друг к другу, так счастливы, так согласны!»
После долгих мытарств Александр Васильевич выхлопотал-таки место в Петербурге: сначала в семье князя Сергея Алексеевича Долгорукова, тайного советника и члена Государственного Совета, а затем – в Департаменте уделов. Денег вечно не хватало, и Анне Петровне приходилось подрабатывать переводами.
И только в 1855 году супруги Марковы-Виноградские перебрались в Северную столицу.
К этому времени относятся и литературные труды Анны Петровны: она пишет воспоминания о Пушкине, Дельвиге, Глинке, Мицкевиче. Вступает в переписку с Павлом Васильевичем Анненковым, биографом Пушкина, и получает от него блистательный отзыв: «Заметками этими Вы поставили себя на степень летописца известной эпохи и известного общества…»
«…Только одна умная женская рука, – уверяет её Анненков, – способна так тонко и превосходно набросать историю сношений, где чувство своего достоинства вместе с желанием нравиться и даже сердечной привязанностью, отличаются разными и всегда изящными чертами, ни разу не оскорбившими ничьего глаза и ничьего чувства…»
Как благодарен ей первый русский пушкинист за те бесценные мемуары! И даже сам, уже довольно маститый литератор, просит автограф у автора – былой пушкинской музы, ставшей при жизни легендой.
Судьба сведёт Анну Петровну ещё с одним великим человеком – Иваном Сергеевичем Тургеневым. Он побывал у неё в гостях в день именин хозяйки – 3 февраля 1864 года, о чём не преминул сообщить во Францию возлюбленной Полине Виардо: «Вечер провел у некой мадам Виноградской, в которую когда-то был влюблен Пушкин. Он написал в честь её много стихотворений, признанных одними из лучших в нашей литературе. В молодости, должно быть, она была очень хороша собой и теперь еще при всем своем добродушии (она не умна) сохранила повадки женщины, привыкшей нравиться. Письма, которые писал ей Пушкин, она хранит как святыню. Мне она показала полувыцветшую пастель, изображающую ее в 28 лет – беленькая, белокурая, с кротким личиком, с наивной грацией, с удивительным простодушием во взгляде и улыбке… немного смахивает на русскую горничную а-ля Параша. На месте Пушкина я бы не писал ей стихов».
Жёстко. Но вряд ли и Александр Сергеевич, окажись он «на месте» Тургенева, полюбил бы – да ещё столь пламенно и безответно! – отнюдь не обаятельную, хотя, безусловно, талантливую певицу Полину Виардо.
Слава Богу, Анне Петровне не довелось прочесть сей пристрастный отзыв, чуть сглаженный замечанием: «Приятное семейство, немножко даже трогательное!»
В ноябре следующего года Александр Васильевич вышел в отставку с чином коллежского асессора и весьма скромной пенсией. В Петербурге на неё было не прожить – пришлось супругам покинуть блестящую столицу.
Начались новые скитания: сельцо Сосницы, Москва, тверские поместья, Киев, Лубны…
Александр Васильевич всю жизнь вел не лишенные наблюдательности и остроумия записи: «…Лубны достойны замечания по своему древнему живописному положению и прекрасному климату. Верно, тут в древности промышляли лубом, а может, как некоторые думают, любовью, и от того и город получил свое название».
В «Записках» Маркова-Виноградского немало острот, шуточных стихов и эпиграмм, приписываемых Пушкину, кои со слов любимой «душечки» и современников поэта он добросовестно переносит в тетради. Поистине, его записки-дневники настоящий кладезь для будущих историков, ведь на старых страницах оживают воспоминания об известнейших личностях: Николае I, Крылове, Александре II, Жуковском, графе Михаиле Вильегорском, князе Сергее Долгоруковом, Филиппе Вигеле… Достало в них места и необычным свидетельствам: так, поэт Евгений Баратынский имел якобы намерение жениться на Ольге Пушкиной!
Живо и образно повествует Александр Васильевич о близких ему семействах: Полторацких, Вревских, Мамоновых, Понафидиных, Львовых, Олениных, Безобразовых…
Странствиям супругов, казалось, несть конца. Не было и своего дома – останавливались Марковы-Виноградские то у родных, то у друзей. А бедность с пугающей быстротой гналась за ними по пятам. Анна Петровна пыталась заняться переводами – такие попытки она делала прежде, еще при жизни Пушкина, обращаясь к нему за советом, – но из той затеи ничего не вышло. Дошло до того, что ей пришлось расстаться с последним сокровищем – письмами Пушкина: продать их по пяти рублей за штуку!
Надо отдать должное Алексею Вульфу, кузену и былому любовнику Анны, однажды он пришел на помощь, прислав ей сто рублей. «Бедная моя старушка прослезилась, – с умилением замечал её муж, – и поцеловала радужную бумажку, так она пришлась кстати…»
Есть в том некая странность: Александр Васильевич никогда не называл жену по имени, а только ласково, по-домашнему: «мамаша», «старушка», «голубушка моя родная», «моя милая голубушка». Престарелая «блудница» долгой страдальческой жизнью вполне искупила былые грехи.
В венке из мифов и легенд
Защитой от вечной бедности, граничившей с нищетой, служила Анне поэтическая слава, словно в утешение данная ей свыше. Екатерина Синицына, «поповна», бывшая воспитанница Павла Ивановича Вульфа, вспоминала: «Через несколько лет встретила я в Торжке у Львова А.П. Керн, уже пожилою женщиною. Тогда мне и сказали, что это героиня Пушкина – Татьяна[5].
…и всех выше
И нос, и плечи подымал,
Вошедший с нею генерал.
Эти стихи, говорили мне при этом, написаны про её мужа, Керн, который был пожилой, когда женился на ней. Анна Николаевна Вульф, по моему мнению, не подходила к Татьяне, она была уже зрелая, здоровая такая, когда я её видела».
Да и сама Анна Петровна свято веровала в «родственную» сопричастность с милой Татьяной, приводя тому знакомые поэтические доводы:
«Вот те места, в 8-й главе Онегина, которые относятся к его воспоминаниям о нашей встрече у Олениных:
…Но вот толпа заколебалась,
По зале шёпот пробежал,
К хозяйке дама приближалась,
За нею важный генерал».
Памятная для «поповны» встреча состоялась в 1878 году, – именно тогда Марковы-Виноградские поселились в Торжке. Оттуда они часто наезжали в окрестные имения к друзьям и родным: в Митино, Прямухино, Василево.
«Вчера вернулись из Митина, от суеты, от беспорядка которого бежали как угорелые, – пишет в сентябре Александр Васильевич. – Несмотря на ласки, внимание и любезности милых, добрых родных, несмотря на здоровый воздух и красоту митинского парка и леса, нам тяжела митинская суетливая, рассеянная жизнь, зависящая от прислуг, гостей и разных внешних случайностей». Несладка жизнь бедных родственников!
Анна Петровна Маркова-Виноградская(Керн) в последние годы жизни. Фотография. (Из дореволюционного издания.)
Конец 1870-х гг.
Супруги прожили вместе долгие годы, терпя нужду и бедствия, но не переставая нежно любить друг друга. А судьба продолжала наносить Анне жестокие удары, будто испытывая на христианскую кротость и стойкость. Не совладав с тяжёлой болезнью, скончался у неё на руках страдалец Александр Васильевич. Последний свой день – 28 января 1879 года – он встретил в тверском имении сестры.
Вскоре Марков-Виноградский-младший извещает двоюродного дядюшку: «Многоуважаемый Алексей Николаевич! С грустью спешу уведомить, отец мой 28 генваря умер… при страшных страданиях в доме Бакуниных в селе Прямухине. После похорон я перевез старуху мать несчастную к себе в Москву – где надеюсь её кое-как устроить у себя, и где она будет доживать свой короткий, но тяжело-грустный век! Всякое участие доставит радость бедной сироте-матери, для которой утрата отца незаменима».
В Москве, в доме на Тверской-Ямской, в бедно меблированных комнатах и предстояло былой красавице Анне прожить свои последние дни. И скончалась она в том же 1879-м, недоброй памяти году…
Анне Петровне суждено было пережить обожаемого мужа всего лишь на четыре месяца. И словно ради того, чтобы однажды майским утром, незадолго до кончины, под окном своего московского дома услышать сильный шум: шестнадцать лошадей, запряженных цугом, по четыре в ряд, с грохотом тащили огромную платформу с гранитной глыбой – пьедесталом будущего памятника Пушкину. Узнав причину необычного уличного шума, Анна Петровна облегченно вздохнула: «А, наконец-то! Ну, слава Богу, давно пора!..»
Осталась жить легенда: будто бы траурный кортеж с телом Анны Керн на своем скорбном пути встретился с бронзовым памятником Пушкину, который везли на Тверской бульвар, к Страстному монастырю.
Так в последний раз они повстречались,
Ничего не помня, ни о чем не печалясь.
Так метель крылом своим безрассудным
Осенила их во мгновении чудном.
Так метель обвенчала нежно и грозно
Смертный прах старухи с бессмертной бронзой,
Двух любовников страстных, отплывающих розно,
Что простились рано, а встретились поздно.
Явление редкостное: и после смерти Анна Керн вдохновляла поэтов, – доказательством чему «Баллада о вечном мгновении» Павла Антокольского. Поэтическое завершение земного пути.
«Теперь уже смолкли печаль и слёзы, и любящее сердце перестало уже страдать, – сетовал князь Николай Голицын в июле 1880-го. – Помянем покойную сердечным словом, как вдохновлявшую гения-поэта, как давшую ему столько “чудных мгновений”. Она много любила, и лучшие наши таланты были у ног её. Сохраним же этому “гению чистой красоты” благодарную память за пределами его земной жизни».