– А кого ты поставил на замену? – встрял Ники.
Зданович повел плечом, словно там вилась муха и гудела назойливо.
– Да какая тебе-то разница! Твое дело снимать!
– И все-таки?
Зданович положил ладони на стол, оперся и свесил голову, всем своим видом давая понять, как Ники ему надоел. Просто до смерти.
– Мы решили, что Раечка проведет. Она раньше “Утро” вела. Ничего, справится.
Ники опешил.
– Какая Раечка?
– Наш редактор, – пояснила Алина нетерпеливо. – Ники, мне нужно с Костей поговорить.
– Подождите, ребята, – начал Беляев, – что вы выдумали? Какая Раечка?! Разве какая-то Раечка справится с вечерним выпуском?!
– Она работала в эфире, – сказал Зданович упрямо, – а подводки мы ей попроще напишем. И вообще, что тебе до этого, Беляев?! Твое дело камеры поставить и снять хорошо, а с ведущей мы и без тебя разберемся.
Так вот, Алин, значит, после синхрона Григорянца мы ставим…
Неожиданно даже для себя Ники Беляев сгреб с Алининого стола листочки, сложил аккуратной стопочкой и подал Здановичу.
– Кость, дай мне пять минут с Алиной поговорить, а?
– Беляев, что ты себе позволяешь?!
– Ничего такого я себе не позволяю, – Ники сунул листочки ему под мышку и даже прижал его же локтем, – еще только середина дня, вы все успеете, а мне с ней надо поговорить. Пять минут.
– Ники… – начала Алина.
– Три! – вдруг заорал он. – Три минуты! Костя, ну!..
Здановичу очень не хотелось выходить. Выйти – значило признать себя проигравшим, а Беляева победителем. И вообще слишком похоже на то, что тот его выгнал!
И Храброва?!.. Она-то как допускает подобное обращение?! Да и с Беляевым она едва знакома, и его репутация всем известна – с бахрушинской женой он спал практически у всех на глазах!
– Три минуты, – повторил Ники и почти вытолкал Здановича за дверь, и захлопнул ее, и повернулся к Алине, которая таращилась на него.
Потом вдруг сняла очки.
– Какая Раечка?! – спросил он, наклонился и заглянул ей в лицо. – Ты что? С ума сошла?!
– Ники, а какое тебе дело до того, кто будет вести программу?!
– Ты хочешь, чтобы эта сволочь решила, что перепугала тебя до смерти?! Ты хочешь своими руками отдать кому-то эфир из-за… из-за… – он пошевелил губами, словно не сразу нашел замену слову, которое хотел сказать, – из-за какой-то скотины?! Да он только и ждет этого! Он все для этого делает, а ты пляшешь под его дудку!
– Ники, я не могу выходить в эфир с синяками!
– Нет у тебя никаких синяков! На тебя такой слой штукатурки кладут, что никаких синяков не будет видно!
– Да у меня весь лоб сплошной синяк!
– Приделаешь волосы как-нибудь! Так, чтобы было не видно!
Алина моргнула.
– Что значит… приделаешь?!
– Не знаю! Как-нибудь так сделаешь, чтобы они закрывали твой лоб! Чья это идея, чтобы какая-то редакторша вела твой выпуск?!
– Костина. И моя. Ники, ты не понимаешь, о чем говоришь!
– Это ты не понимаешь. Он хочет тебя запугать, растоптать, и ты… Ты потакаешь ему!
– Меня ударили в лицо! – тоже заорала она.
В дверь кто-то сунулся было, и Ники опять захлопнул ее и закрыл на ключ. – Прямо здесь, прямо в моей комнате! А у меня вечером программа! Ты что, ничего не соображаешь?! И это… после всего, после записок, в которых меня обещали убить!..
– Ты сделаешь то, что он тебя заставляет! Особенно если отдашь эфир!
– А если он меня убьет?!
– Не убьет.
– Откуда ты знаешь?!
– Я не позволю, – неожиданно для себя сказал Ники, и они уставились друг на друга.
Откуда это взялось – что он не позволит?
Он едва ее знал, и защищать ее вовсе не входило в его планы, и уже через секунду он пожалел, что сказал это, – она рассмеется ему в лицо и будет права.
Она не смеялась. Некоторое время смотрела на него, а потом спросила совершенно спокойно:
– Ты не видел моих очков?
– На. – Он вытащил очки из-под кучи бумаг на столе и сунул ей. Она быстро нацепила их на нос.
– Алина. Послушай. Ты должна сама вести программу.
Она придвинула к себе клавиатуру и стала быстро печатать. Хотелось бы Ники знать, что она там печатает!..
– Я боюсь, – сказала Алина. – Я была Храброва, а теперь я Трусова.
Она перестала печатать и опять уставилась на него своими яркими карими глазами, известными миллионам людей в этой стране.
– Ты проведешь программу, а я постараюсь выяснить, что здесь случилось.
– Меня здесь побили, – сообщила она язвительно. – Ударили. А ты мне говорил, что я должна стремглав мчаться и смотреть, кто сидит за компьютером!
Некоторое время они молчали. Дверь все время дергалась, словно с той стороны собирались ворваться.
– Ты прав, – вдруг сказала Алина. – Я не подумала. Мне непременно нужно самой. И открой дверь, пожалуйста. Пока ее не сломали.
Ники пришел в восхищение. Он и сам не знал хорошенько, зачем так уж ее уговаривает – почему-то это казалось ему страшно важным.
Враг не должен знать, что она боится. Враг, который все время где-то поблизости, и наблюдает за ней, и выжидает, и радуется, что опять выбил Храброву из колеи.
Сегодня он “выбил” ее в прямом смысле этого слова.
И неизвестно, что будет завтра!..
– Мне нужно вызвать Дашу, гримершу, – вмиг став озабоченной и деловитой, сказала Алина. – И с Костей поговорить! Жаль, что Алеши нет, с ним бы тоже хорошо…
– Ты ездишь домой одна? – вдруг спросил Ники Беляев.
– Всенепременно! В коллективе мы только работаем, а живем все отдельно друг от друга, ты об этом меня спрашиваешь?
– У тебя есть охрана?
– Ну конечно! Вооруженная до зубов личная королевская охрана смело бросилась наутек!
Какая охрана, о чем он?! Малышева говорила – охрана, и теперь этот тоже толкует ей про охрану! Никто и никогда ее не охранял, только на больших стадионных концертах, которые она вела и на которых всем хотелось непременно взять у нее автограф. Она боялась толпы и всегда просила кого-то из знакомых ребят-охранников сопровождать ее. Они сопровождали, и их профессионализм и уверенность всегда успокаивали и прикрывали ее, а так, в обычной жизни зачем ей охрана?!
То есть до недавнего времени ей это было не нужно.
А сейчас что?
– Я тебя провожу, – очень решительно сказал Ники, и Алине опять стало смешно от его решительности – как будто предложение делал!
– Одна не уезжай.
– Мне нужно Даше позвонить.
– Алина, ты меня слышишь?
– Слышу.
– Что ты слышишь?
– Ничего, – буркнула она. – Открой дверь, пожалуйста!
Ники еще раз напоследок оглядел комнату и повернул ключ. В дверь сунулась голова режиссера, словно тот стоял с той стороны и ждал, когда откроют.
– Алина, Зданович просил передать, что ждет твоего звонка, как только ты освободишься!
И телефон тут же грянул, будто Зданович сидел непосредственно в нем и ждал. И мобильный зазвонил под бумагами.
– Алин, перезвонишь Здановичу?
– Да, я поняла.
Она раскопала на столе мобильный, приложила его к уху, сунула в рот сигарету и стала искать зажигалку, которая – ясное дело! – пропала.
В мобильном кто-то что-то длинно ей говорил, она прижимала трубку плечом, кивала, поддакивала и все искала.
Ники думал – найдет или нет? Зажигалка лежала на подставке настольной лампы.
– Нет, я думаю, что все и так сложится нормально.
Нет, не надо! – Она вытащила сигарету изо рта и сердито сунула ее в пепельницу – что от нее толку, когда зажигалки все равно нет!
Ники взял зажигалку с подставки и подал ей. Она рассеянно кивнула и опять сунула в рот сигарету.
Ники улыбнулся.
Он должен был задать еще только один вопрос, поэтому дождался, когда она закончит.
– Ники, простите меня, я очень занята.
– Мы опять на “вы”?
Она в упор на него посмотрела.
– Алина, ты кому-нибудь говорила, во сколько придешь из буфета?
– Что я говорила?!
– Или записку на двери написала – “Буду в три пятнадцать!”?
– Не вешала я записку!
Это и был тот самый, главный вопрос, который так его занимал.
Выходит, человек, собиравшийся на нее напасть, караулил в комнате. Сколько он мог караулить? Час?
Два? А если бы она из буфета домой поехала? Или к Добрынину пошла – председатель славился тем, что любил вызывать к себе ведущих, чтобы “поговорить по душам”?! Дверь была открыта, в кабинет мог зайти любой и обнаружить его вместе с доской, если только правда, что ударили ее именно доской!
– То есть ничего не происходило, да? – продолжал допытываться Ники. – Ты выпила свой кофе, съела свою булку и…
– Я не ем булок. Я ела салат.
– Ты съела салат, поднялась и пошла. Кто-нибудь из наших был в это время в буфете? Может, тебя на лестнице кто обогнал? Или в лифте с тобой ехал?
Она задумалась, вспоминая.
– Никто не обгонял и не ехал, а народу было полно!
Только я не очень смотрела. Мы с Леной Малышевой там повстречались и разговаривали, а потом, когда сообщение пришло, я вернулась сюда.
– Какое сообщение?
– Да обыкновенное! Что тут с подводками проблемы и чтобы я возвращалась.
– Кто его прислал?
Она пожала плечами.
– Кто-то из редакторов.
– Кто именно, Алина?
– Да можно посмотреть. Где мой телефон?
Мобильник висел у нее на шее. Неизвестно зачем во время разговора она повесила его на себя. Ники пальцем показал куда-то в середину ее груди – жест вышел на редкость неприличным.
Сейчас же. Немедленно. Как только за мной закроется дверь кабинета…
Что?.. Он позабыл, что именно должен сделать так срочно.
Ах да. Позвонить Свете и договориться о романтическом свидании. То есть не Свете, а Лене. Да, точно Лене.
Сообщения в памяти телефона не было.
Бахрушин долго получал и согласовывал какие-то разрешения и тихо бесился от того, что это происходит так медленно. Все согласования укладывались в рамки “нормального рабочего процесса”, потому что в Кабуле он – обычный журналист, один из многих, и местным начальникам наплевать на него, как и на всех остальных.