Раньше, живя в том мире, я замечал, что даже если я не тренируюсь несколько лет, то стоит мне начать нагружать тело, как оно принимает прежнюю форму. И это происходило не только в молодости, но и в зрелом возрасте.
В теле Лэнса я стал быстро набирать мышечную массу, как только стал «качаться». Вероятно, сознание даёт какие-то команды телу, перенося в него параметры имеющейся матрицы. Это происходило и с телом Урфа, когда я в него вселился. Разум управлял моторикой и настраивал организм. Тяжелее было с растяжками, но и их мой разум проецировал на тело, и я, постепенно, входил в нужную мне форму.
— Терпенье и труд, всё перетрут. Я вынужден был растягивать свою грудь, пробитую большеногим, чтобы она выправилась. Позанимайся с моё, и у тебя получится. Хотя, зачем это тебе?
— Бизонов стало сложно подстрелить. Они не подпускают на выстрел. А ты, как не пойдёшь на охоту, без бычка не возвращаешься.
Бизоны паслись огромными стадами. Они медленно мигрировали по долине с севера на юг и с юга на север. В конце лета бизоны начинали движение к Большой Воде и проходили мимо нашего поселения.
Моё племя вело оседлый образ жизни. Выращивало тыквы, подсолнухи и бобы. Охотилось на тапиров, кроликов, равнинных косуль, фазанов и других птиц. Рыбу ловили гарпунным методом, сетей племя не знало. Здесь, на безлесье не водился хвостатый лось, из волос которого, свил верёвки я.
Моё сознание отделилось от племени Урфа окончательно. Я уже даже мысленно называл их «они». Вот, что значит, — «бытие определяет сознание». И меня мало волновала судьба Игры и Срока. Как это не прискорбно. Да и что мог, я им дал. Я так себя утешал.
Наша детвора на моё предложение собраться в охотничью команду отреагировала, в основном, положительно. Тут надо сказать, что вождь не имел авторитарных полномочий даже во время войны. А в мирное время его функции были минимальны.
Племя представляло собой добровольную общину. В любой индеец мог выйти из племени когда угодно, один или с сообщниками. Особенно, если вождь терял уважение. Если вождь оставался в абсолютном меньшинстве, он уходил сам.
Равнины были пустынны, и племя переходило на другое место через два сезона. Переходило не далеко. Я видел эти, оставленные отдыхать, поля. На них с удовольствием паслись тапиры, дикие козы и бизоны. Кое-где взошедшие семена бобов и подсолнуха, давали им неплохой прикорм.
Племя располагалось на невысоких возвышенностях в месте слияния неширокого ручья с рекой, но не рядом с берегом. В отличие от реки Урфа, которая долгое время протекала меж небольших холмов и лишь своей третью текла по равнине, эта река текла по долине более двух третей и основные её притоки брали своё начало, как я догадывался, со Скалистых гор.
Я точно не помнил, но мне казалось, что в моём мире в Северной Америке здесь текла только одна река с множеством притоков — Миссисипи, и все реки, текущие со Скалистых гор впадали в неё. А здесь протекало, похоже, две, и эта река была намного больше «той».
Как-то на охоте, когда я обучал детишек стрельбе из лука, мы расположились на одной из возвышенностей, на которой два года назад стояло индейское стойбище.
— Вихо, смотри, что я нашёл, — сказал малыш Шикобо (Перо), протянув мне медную пластину. — Это не наше. Мы ведь такие не делаем?
У меня в руках была неровная тонкая медная пластина размером с большой смартфон. На ней, через прилипшую землю, угадывались вычеканенные изображения. Что-то древнее.
— Где взял?
Шикобо показал на русло ручейка, стекающего с возвышенности.
— Пошли, посмотрим.
Как говориться, «водичка дырочку найдёт». Вот и вода от дождей находила себе водосток с этой небольшой, явно искусственной возвышенности.
Я спустился по «руслу» ручья внимательно осмотрев его. В том месте, куда ткнул стрелой Шикобо, я поковырял копьём, и мне показалось, что кусочки земли на что-то похожи. Разломав их, я обнаружил несколько изделий из меди: пару колец и один браслет.
— Дай-ка лопату, — попросил я.
Мы с собой брали небольшие лопаты. Я показывал ребятне, как окапываться, как строить крепостцы и ловушки для врагов и животных.
Ковырнув сильнее и обвалив ком земли побольше, я увидел явно человеческие останки.
— Предки. Их нельзя тревожить. Давайте прикопаем землёй, — сказал я, и тут земля подо мной провалилась.
Я пролетел не так много, но ударился о что-то твёрдое, неровное и едва не поломал ноги. Кряхтя, стеная и потирая ушибы, я осмотрелся. Неровный свет заходящего солнца плохо освещал подземелье.
Во-первых, я разглядел то, на что упал. Это были камни арочной кладки потолка и части стены. Массивные, такие, камни. Рядом виднелась сама стена, а дальше в темноте угадывались колонны, поддерживающие свод потолка, до которого было не менее пяти метров.
— Вихо! — Прокричали сверху.
Я отошёл в сторону и поднял голову. Сверху сыпалась земля, и могли обвалиться камни.
— Всё в порядке, — сказал я. — Не свалитесь вниз.
Эхо разошлось далеко. Помещение пропадало в темноте.
— Киньте мне мою сумку, — попросил я, и через некоторое время сумка упала на камни.
Достав из сумки короткое смолистое поленце для розжига костра, я вогнал в него копьё и поджёг с одного конца.
Высокий потолок позволил передвигаться с поднятым копьём и насаженным на него факелом свободно.
— Что там, Вихо? Нам страшно! — Прокричали сверху.
— Ждите меня!
Я пошёл вдоль ближайшей стены, поражаясь качеству кладки и обработки камня. До угла оказалось не больше десяти метров. Следующая стена откланялась от этой под прямым углом. Примерно в её середине имелся очень низкий арочный проём, ведший в другое помещение.
Я шагнул в него и оказался в похожем зале, такого же, примерно, размера — двадцать на двадцать метров. В каждой стене имелись проходы в похожие помещения. Потолок поддерживался колоннами, стоящими друг от друга на расстоянии чуть больше двух метров.
Опасаясь заплутать в лабиринте, я решил вернуться и быстро нашёл выход.
— Спустите мне моё копьё! Только не кидайте! — Крикнул я, увидев, свисающее остриём вниз копьё.
Я развернул алебарду остриём вверх и, забравшись на камни, зацепился крюком за край «колодца» и, подтягиваясь на руках, выбрался наверх.
— Что там, Вихо? — Спросил меня Суни, Сын Медведя.
— Там? Там можно жить, — сказал я. — Там большой вигвам. Очень большой вигвам.
Я пересчитал пацанов.
— Всем собраться и проверить свои сумки и снаряжение. Построиться. Налево бегом!
Самые маленькие всегда бежали первыми.
Вернувшись в поселение, я нашёл шамана за «камланием», и решив его не тревожить, отправился домой. С тех пор, как ушла жена я жил один.
С женой вышла та ещё история. Её семья в ту же ночь снялась из табора и исчезла в неизвестном направлении. Утром я объявил о побеге жены, вытащил из вигвама сумку Урфа, показал всем дыру, и сколько в ней осталось пушнины. Сколько в ней было, видели все, и им было с чем сравнить. Я объявил о том, что жена и её семья исчезли.
Сородичи пообсуждав ситуацию, пришли к заключению, что нас ограбили, что по индейским понятиям считалось последним делом. Богатство каждой семьи, являлось частью богатства племени. Племя, по сути, являлось сообществом, связанным родственными узами.
Жену я брал из другого племени. Туда беглецы и убежали. Там их, наверняка, приняли с распростёртыми, как говориться, объятиями.
Я посылал гонца и заявлял о претензии на возврат жены, и о том, что имею право востребовать с племени компенсацию. Община, из которой я брал жену, имела больше воинов, чем наша, и моего гонца послали «лесом».
Теперь я имел все права на возмездие, и стал готовить подростков. Потому что и племя жены имело право на упреждающее нападение. Хитрость и коварство у индейцев, я знал из книжек, были традиционными национальными чертами. Хотя… Почему были? Есть! Я же здесь!
Шаман пришёл затемно.
— Слышал, ты нашёл старый большой вигвам? — Спросил он.
— Нашёл, — вздохнул я.
— Это плохой знак.
— Плохой, — согласился я и снова вздохнул.
— Нужны жертвоприношения. Ты потревожил могилы предков.
— Ты предлагаешь напасть на соседей?
— Да. Или они нападут на нас. И тогда предки будут на их стороне.
— Ну, да… У нападающих преимущество, — сказал я. — Наше поселение совсем не защищено. Даже не огорожено.
— Защищаются трусы.
— Ты считаешь предков трусами? — Удивился я.
— И они не всегда поступали правильно. Их большие вигвамы всё равно не сдержали большеногих.
— Не знаю, как раньше, а сейчас нас можно убить запросто. Ночью прийти и вырезать.
— А дозорные? Они предупредят.
— Не уверен, — сказал я.
Мы помолчали.
— Что в вигваме предков? — Прервал молчание шаман.
— Я далеко не ходил. Большой. Можно потеряться. Сходим вместе посмотрим? Там жить можно.
— Там могила предков…
— Нет, — перебил я, — кости были наверху. Может быть это воин, которого настигли большеногие у стен города.
— Города… Интересное слово. У нас поля огорожены от коз.
— Так и вигвамы огораживали. От врагов. Предки строили стены.
— Стены… Ты, Вихо, так много новых слов говоришь. И вроде они похожие на наши.
Я занялся словообразованием сразу. Мне не хватало слов и я стал их составлять из тех, что знал мой реципиент. Например, слово стена я составил из слов стоять, камень, много. Получалось громоздко, но понятно всем. Я полагал, что когда-нибудь «лишние» звуки «отшелушатся». Главное, что меня понимали.
— Мы же защищаем свои поля от коз, почему мы не должны защищать наши семена от врагов? Я имею ввиду наших детей. Враги нападут тогда, когда воинов не будет, и убьют их.
Шаман почесал затылок и покачал головой.
— Мне нечего тебе возразить, Вихо. Ты мудр. Что ты хочешь?
— Я хочу узнать, есть ли под нашими типи (жилище) вигвам предков. Это раз. И два — это пройти по старому вигваму.