— Продолжайте, — поторопила Эйприл, с готовностью держа шариковую ручку над записной книжечкой. — Вы знаете, что они ищут?
— Здесь у нас с вами равные стартовые возможности — и пусть победит сильнейший, — засмеялся Барби. — Но что бы там ни было, Мондрик охотится за этим уже двадцать лет. Он организовал Фонд только для этого. Это дело его жизни, а у такого человека дело не может быть незначительным.
Группы ожидающих задвигались, один мальчик возбужденно замахал рукой, указывая куда-то в серый туман. Мокрый ветер донес звук мощных моторов. Барби посмотрел на часы.
— Пять сорок, — сказал он девушке. — Как мне сказал диспетчер, рейсовый самолет не прибудет раньше шести. Значит, это чартер Мондрика прилетел раньше времени.
— Уже?! — казалось, она разволновалась, как тот увидевший что-то мальчик, ее зеленые глаза загорелись. Но смотрела она на Барби, а не на небо. — Вы знаете остальных? Тех, кто был там с Мондриком.
Барби помедлил с ответом, погрузившись в воспоминания. Казалось, он снова видел три когда-то знакомых лица, ропот толпы напомнил некогда привычные голоса. Он невесело кивнул.
— Да, я их знаю.
— Тогда расскажите мне.
Настойчивый голос Эйприл Белл не давал забыться. Вилл знал, что не следует выкладывать всю имевшуюся у него информацию конкуренту из «Колл». Но волосы у нее были призывно-огненные, а теплый взгляд ее темных, своеобразно удлиненных глаз не позволял быть скептиком.
— Те трое, которые уехали с Мондриком в Монголию в сорок пятом году, — это Сэм Квейн, Ник Спивак и Рекс Читтум. Это мои самые давние друзья. Мы вместе поступили в университет, когда Мондрик еще там преподавал. Мы с Сэмом два года жили у Мондрика, а потом вчетвером снимали люкс в «Тройан Холл» — это студенческая гостиница. Мы все учились у Мондрика и… ну, понимаете…
Барби запнулся и неловко замолчал. Старая боль еще не прошла, словно что-то сжимало горло.
— Продолжайте, — прошептала Эйприл Белл, и промелькнувшая у нее на лице сочувственная улыбка приободрила его.
— Мондрик уже тогда подбирал учеников, понимаете? Должно быть, он уже задумал свой Фонд, который и организовал потом, когда мы закончили университет. Он, по-моему, специально выбирал тех, кого мог бы взять с собой в Гоби, чтобы осуществить свои планы.
Барби опять остановился.
— Потом все мы слушали его курс — то, что он называл «науки о человеке». Мы его боготворили. Он добился для нас стипендий и всячески помогал нам, брал нас с собой на раскопки в Центральную Америку и Перу.
Девушка неотрывно, напряженно смотрела на Барби.
— Что же случилось с вами?
— Меня почему-то отставили, — мрачно признался он. — Я так и не узнал, почему именно — я тогда обиделся на них. Я обожал всю работу, оценки у меня были даже выше, чем у Сэма. Я бы отдал правую руку, чтобы быть с ними, когда Мондрик основал Фонд и организовал первую экспедицию в Гоби.
— Что произошло? — безжалостно настаивала девушка.
— Не знаю, — Вилл закашлялся. — Что-то настроило Мондрика против меня, — не знаю, что. В конце последнего курса, перед очередным выездом на раскопки, он делал нам прививки и анализы крови. Мондрик вызвал меня в лабораторию и сказал, чтобы я не планировал ехать.
— Но почему? — прошептала девушка.
— Он не хотел объяснять, — Барби говорил хрипло, морщась от старой обиды. — Он видел, как я переживал, но ничего не сказал. Он только был очень мрачен, как будто и ему это было тяжело. И пообещал помочь найти другую работу, которая бы мне понравилась. Тогда я и оказался в «Стар».
— А ваши друзья поехали в Монголию?
— В то же лето, — сказал Барби. — Это была первая экспедиция Фонда.
Зеленые глаза изучали его.
— Но, — сказала девушка, — все четверо еще ваши друзья?
Он кивнул, несколько удивленный этим вопросом.
— Да, мы друзья. Я несколько обиделся на Мондрика за то, что он не объяснил, почему не хочет меня брать, но я никогда не ссорился ни с Сэмом, ни с Ником, ни с Рексом. С ними все в порядке. Когда встречаемся, все по-прежнему. Сам, бывало, называл нас четыре мулотера, когда мы ездили на мулах в экспедиции по Мексике, Гватемале и Перу. Если Мондрик и сказал им, почему решил меня выкинуть, они об этом не упоминали.
Барби хмуро смотрел мимо рыжих волос девушки в холодный, свинцовый мрак, откуда явственно доносился шум моторов невидимого самолета.
— Они не изменились, — сказал Вилл, — но, конечно, мы отдалились друг от друга. Мондрик сделал из них команду специалистов, работающих по разным направлениям его «наук о человеке», которая могла бы выйти на поиски этого самого секрета в Алашани. У них не было на меня времени.
Он задохнулся.
— Мисс Белл, — резко потребовал Барби, чтобы избавиться от болезненных воспоминаний о своих неудачах, — откуда вы знаете мое имя?
Ее зеленые глаза зажглись дразнящими огоньками.
— Может быть, у меня было озарение.
Барби опять вздрогнул. Он знал, и у него самого было то, что он называл «нюх на новости», — интуитивное понимание людей, предчувствие их поступков и приближающихся событий. Он не мог проанализировать или объяснить эту способность, но считал, что она не такая уж редкая. Чутье присуще большинству удачливых журналистов, хотя в наш век скепсиса по отношению ко всему, что связано с механикой и математикой, люди предпочитали отрицать это.
Необъяснимое чутье, бывало, помогало ему — в летних выездах на раскопки, пока Мондрик не выпихнул его. Оно не раз выводило Вилла к первобытным стоянкам, как будто он просто знал, где дикие охотники могли бы устроить ночлег или выкопать общую могилу.
Вообще-то, сильно развитая интуиция приносила ему больше неприятностей, чем выгоды. Барби слишком остро ощущал, что думают и делают люди вокруг него. Его постоянно что-то беспокоило и держало в напряжении. Кроме тех случаев, когда он бывал пьян. Он пил слишком часто и знал, что многие другие журналисты тоже. «Именно эта необъяснимая чувствительность», — подумал он, — была тому причиной, во всяком случае, отчасти.
Та же таинственная интуиция, наверное, заставила его вздрогнуть при встрече с Эйприл Белл. Сейчас, правда, он не находил ничего опасного в ее ласковых раскосых глазах и огненных волосах. А ее собственная догадка относительно его имени не была особенно необычной — только очень уж точная!
Слишком точная. Барби улыбнулся ей, пытаясь подавить тревогу. Несомненно, редактор «Колл» объяснил ей, что за статью он хотел получить, и проинструктировал, как это лучше сделать. А уж она-то знала, как обворожить мужчину, — неотразимыми широко раскрытыми наивными глазами и коварством. Несообразные положения обычно имеют простые объяснения, если только удается их найти.
— А теперь, пожалуйста, Барби, кто это?
Обольстительница оживленно кивала огненной головой на небольшую группу, показавшуюся из здания аэропорта. Худой маленький человечек возбужденно жестикулировал, указывая на мрачное, гудящее небо. Маленькая девочка кричала, что хочет посмотреть, и мать взяла ее на руки. Высокая слепая женщина двигалась позади них, ведомая огромной рыжевато-коричневой немецкой овчаркой.
— Если у вас бывают такие блестящие озарения, — поддразнил девушку Барби, — почему же вы спрашиваете меня?
Она виновато улыбнулась.
— Извините, Барби. Я действительно только что приехала в Кларендон, но у меня здесь сохранились старые друзья, а мой редактор рассказал мне, что вы работали с Мондриком. Наверное, эти люди ждут возвращающуюся экспедицию. Уверена, вы их знаете. Можно нам поговорить с ними?
— Если вы так настаиваете. — Ему не хотелось ей отказывать. — Пойдемте.
Рука Эйприл скользнула ему под локоть. Даже белый мех, задевший его запястье, казалось, был наэлектризован. Эта девушка знала, как повлиять на него. Притягательная сила ее теплоты в сочетании с необъяснимой тревогой трогали Барби куда больше, чем он согласился бы признать.
Он провел ее через здание аэропорта, остановившись около постукивающего телетайпа, чтобы спросить озабоченного диспетчера:
— Это самолет Мондрика?
В посадочной зоне, Барби, — диспетчер кивнул, хмуро глядя на табло с показаниями направления и силы ветра. — Садятся по приборам.
Когда они вышли к краю посадочной полосы, самолета все еще не было видно. Казалось, даже гул двигателя в темной мгле стал слабее.
— Ну же, Барби! — Девушка с ожиданием смотрела на встречающих, — кто они?
Барби заметил, что голос у него вдруг зазвучал неуверенно:
— Высокая женщина с собакой, — начал он, — та, что стоит одна, в черных очках, с грустным лицом, — это жена доктора Мондрика. Прекрасный, достойный человек. Одаренная пианистка, хотя и слепая. Она была настоящим другом те два года, когда мы с Сэмом жили в их доме во время учебы. Я вас представлю.
Но девушка молчала, пристально глядя на слепую.
— Так это Ровена Мондрик? — спросила она глухо и напряженно. — У нее странные украшения.
Удивленный Барби посмотрел на слепую. Она держалась очень прямо, молчаливо и отрешенно. Как всегда, была в черном. Он не сразу обратил внимание на ее украшения просто потому, что слишком хорошо знал их. Улыбнувшись, он повернулся к Эйприл Белл.
— Вы имеет в виду серебро?
Девушка кивнула, не сводя глаз со старинных серебряных гребенок в густых белых волосах Ровены, серебряной броши у ворота черного платья, тяжелых серебряных браслетов и стершихся серебряных колец на белых, изящных руках, сжимавших поводок собаки. Даже ошейник был покрыт массивными серебряными заклепками.
— Может, это немного и странно, — согласился Барби, — но я никогда не обращал на них внимания, потому что Ровена вообще любит серебро. Я думаю, ей нравится его холодное прикосновение. Вы понимаете, для нее важны ощущения. — Он взглянул в помрачневшее лицо девушки. — Что с вами? Они вам так не нравятся?
— Нет, — серьезно прошептала Эйприл. — Я не люблю серебро* Она улыбнулась Барби, словно извиняясь за свое настроение. — Простите меня. Я наслышана о Ровене Мондрик. Вы расскажете мне о ней еще?