Я ничего не понял и переспросил:
– Кто он?
– Муж, ее изнасиловал муж. Нам нужно, чтобы вы исключили переломы лицевых костей.
Ранее я не сталкивался с жертвами сексуального изнасилования и, признаться, не имел ни малейшего понятия, как себя вести. Я понимал, что придется задавать уточняющие вопросы для сбора анамнеза, но мне не хотелось заставлять пациентку вновь вспоминать ужасные события и наносить ей еще большую психологическую травму. Поэтому я постарался по максимуму расспросить гинеколога о том, что ей было известно. Как оказалось, пациентка была изнасилована инородным предметом – стеклянной бутылкой. Причем по характеру разрывов и травм можно было сделать вывод, что происходило это с особой жестокостью. При опросе девушка рассказала гинекологу, что изнасиловал ее собственный супруг, который пришел с работы в плохом настроении и в сильном алкогольном опьянении. Позже она также добавила, что муж часто срывался на нее, но обычно это заканчивалось побоями или извращенным сексом.
Врач провела меня в смотровой кабинет, где находилась пациентка. Это была худенькая, маленькая девушка тридцати двух лет, с приятными чертами лица. Она лежала на кушетке и, скрючившись от боли, держалась за живот обеими руками. Пах ее прикрывали белые пеленки, промокшие от крови. Не поднимая пациентку с кушетки, я принялся осматривать ее лицо. Первое, на что я обратил внимание, – это ее мокрые от слез глаза. Как только я пересекался с ней взглядом, она тут же отводила их в сторону. Мне показалось, что она испытывала сильный стыд за то, в какой ситуации находилась. Проведя тщательный осмотр, я исключил переломы костей. Со стороны челюстно-лицевой области было только несколько ушибов и гематом. Для подтверждения своего заключения я назначил рентгеновские снимки нижней челюсти и скуловых костей.
В ожидании результатов исследования меня не покидало гадкое и гнетущее чувство. По непонятной мне причине я стал испытывать тот же стыд, что и та девушка.
ХУЖЕ САМОГО ИЗНАСИЛОВАНИЯ, НАВЕРНОЕ, МОЖЕТ БЫТЬ ТОЛЬКО ТО, ЧТО СДЕЛАЛ ЭТО САМЫЙ БЛИЗКИЙ ЧЕЛОВЕК, ТОТ, КТО, НАОБОРОТ, ДОЛЖЕН БЫЛ БЕРЕЧЬ И ЗАЩИЩАТЬ.
После проведенного рентгенологического исследования, благодаря которому стало возможно окончательно исключить травматические повреждения костей лицевого скелета, я вынес в диагноз только ушибы мягких тканей лица. Они не требовали хирургического лечения, в то время как кровотечение из половых путей угрожало жизни пациентки.
Операция была назначена незамедлительно. Поскольку больница была районная, специалисты узкого профиля дежурили в экстренные часы по одному, из-за чего гинеколог попросила меня ассистировать ей на операции. В ходе ее мы обнаружили еще и повреждения кишечника. Пришлось вызывать врача-проктолога из дома, так как они дежурили «на дому». Проктолог же, в свою очередь, пригласил в операционную абдоминального хирурга, потому что у него возникли сомнения по поводу травм брюшной полости. В итоге девушку оперировала бригада из четырех врачей разного профиля. Операция длилась более трех часов, и все это время царила звенящая тишина. Ни у кого не было слов. И даже опытный проктолог, повидавший многое за свою практику, был поражен такой жестокостью. К счастью, жизнь девушки спасли. Однако ей предстоял тяжелый период реабилитации.
После операции, которая закончилась в пять утра, я вернулся в свою ординаторскую истощенным как физически, так и морально. Мне хотелось забыть об этом побыстрее, и я лег спать. Но уснуть до конца своей дежурной смены так и не смог. Оставшиеся три часа я лежал, глядя в пустоту, и думал об этой девушке. Я то пытался представить зверя, которого она называла своим мужем, то вовсе старался прогнать мысли из своей головы. Также я думал о ее будущем: хватит ли сил и терпения этой хрупкой девушке выдержать все это, сможет ли она когда-нибудь прийти в себя, доверится ли она кому-нибудь в будущем еще раз? Но ответов на эти вопросы у меня не было.
Я больше не виделся с этой пациенткой, но от коллег слышал, что за время лечения муж так и не появился.
Глава 6Седьмое марта
Я проработал в должности стоматолога-хирурга в Центральной районной больнице Минусинска и по совместительству стоматологом общей практики в Лугавском два с половиной года. И если первая работа мне очень нравилась, вдохновляла меня просыпаться утром пораньше и бежать к своим пациентам в отделение, то вторая медленно меня убивала. В первой половине дня, находясь в стационаре, я хотел, чтобы время шло как можно медленнее, потому что, как только стрелка часов подкрадывалась к двенадцати, я понимал, что вынужден ехать в село. Прием там у меня начинался с часу дня, и на дорогу оставалось не так много времени. И попробуй только опоздать на десять-пятнадцать минут, «нечищеные рты» тут же напишут несколько отзывов в книге жалоб и предложений. «Нечищеные рты» – так я называл в разговорах с самим собой львиную долю пациентов села.
Мало того что на все Лугавское было три зубные щетки и вопрос о предварительной чистке зубов у пациентов перед походом к стоматологу даже не вставал, так они еще и умудрялись перед самим приемом поесть какой-нибудь пищи с резким, тяжело переносимым запахом, например рульку или соленое сало с луком.
Разумеется, они отдавали предпочтение зеленому перьевому луку, который застревал в межзубных промежутках и продолжал издавать отвратительные запахи. Ежедневно во время осмотра перед началом лечения зубов в их ртах я находил целые залежи укропа, лука, петрушки, волокон свинины и много чего еще. Конечно, справедливости ради нужно отметить, что не все пациенты пренебрегали гигиеной полости рта, были и люди с на удивление чистыми зубами, но их было ничтожно мало. Поначалу я требовал от пациентов уважения к себе, зачастую даже отправлял их домой чистить зубы сразу после осмотра, так и не приступив к лечению, потому что работать в таких условиях было просто невозможно. Но в ответ получал лишь жалобы, а большинство устраивали скандалы прямо в кабинете, заявляя, что никогда не чистили зубы и не собираются начинать. Со временем у жителей села сформировалось стойкое мнение, что я их раб. Кто-то один, а может, несколько человек выдвинули такую теорию, которая постепенно устоялась: «Стоматолог наш получил миллион, он нам обязан его отработать, это наши деньги ему дали». Неоднократно я слышал упреки в свой адрес: «Взял миллион, вот теперь отрабатывай, “делай мне рот”. Не хочешь делать? Верни миллион обратно». Правда, куда его возвращать, они не знали. Зато точно знали, что я им его должен.
Мне несказанно повезло, поскольку спустя какое-то время началась реформа здравоохранения, в результате чего все медицинские учреждения города и района вошли в состав Центральной районной больницы. Тогда сняли с должностей всех главных врачей, а начальником всех учреждений стал главный врач той самой ЦРБ, где я работал хирургом. А чуть позже уволился один из двух стоматологов-хирургов Городской стоматологической поликлиники Минусинска, и население города осталось без амбулаторной хирургической помощи. Главный врач, которому теперь была подвластна амбулатория села, в которой я работал, словно на каторге, уже два года, приказал отозвать меня из Лугавского в связи с производственной необходимостью для работы в Городской стоматологической поликлинике. Счастью моему не было предела, чего не могу сказать о пациентах села, которые лишились бесплатной стоматологической помощи и своего верного раба.
Теперь я работал только стоматологом-хирургом, позабыв о пломбах, пульпитах и кариесах, которые мне уже успели порядком надоесть. Первую половину дня я по-прежнему оперировал в оториноларингологическом отделении Центральной районной больницы, а с двух часов дня заступал на рутинную работу в стоматологической поликлинике, где чаще всего приходилось удалять зубы. Пусть работа в поликлинике и была однообразной, но я работал хирургом, и мне это нравилось. Со временем я окончательно решил посвятить себя хирургии, совершенствоваться в ней. Однако рядом не оказалось опытных коллег, которые могли бы меня научить чему-то новому, поэтому я начал в большом количестве скупать научную литературу. Но, читая учебные пособия и книги по челюстно-лицевой хирургии, я с трудом мог представить, как выполнить ту или иную операцию на живом человеке. Тогда-то мне и пришла в голову идея подружиться с санитаром патологоанатомического отделения. Так я себе организовал своего рода бесплатные диссекционные курсы[5], за которые врачи сейчас отдают огромные деньги.
Как-то пришла ко мне пациентка с гемангиомой[6], или, как ее еще называют, сосудистой мальформацией. Находилась эта опухоль на правой щеке и имела внушительные размеры по меркам лицевой области – около двух с половиной сантиметров. Иссечение крупных сосудистых опухолей всегда связано с риском, поскольку во время операции может возникнуть кровотечение, с которым не так просто справиться. К тому времени я уже считал себя великим стоматологом-хирургом и, разумеется, бросил вызов этой гемангиоме, назначив пациентке операцию на следующей неделе. Конечно, при пациентке я вел себя уверенно, но глубоко внутри у меня закрались сомнения, что справлюсь. После приема я позвонил своему старому приятелю Дмитрию, бывшему одногруппнику. Дима работал в отделении челюстно-лицевой хирургии города Кемерово. Выслушав меня, он посоветовал освоить технику перевязки общей сонной артерии. Вспоминая наш разговор сейчас, спустя время, я осознаю, что на тот момент мы оба мало что понимали в челюстно-лицевой хирургии.
Я ПОМНЮ, КАК ПРИШЕЛ В ПАТОЛОГОАНАТОМИЧЕСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ СО СВОИМИ РЕЗИНОВЫМИ ПЕРЧАТКАМИ, КНИГОЙ «ОПЕРАТИВНАЯ ЧЕЛЮСТНО-ЛИЦЕВАЯ ХИРУРГИЯ» И СВЕРТКОМ, В КОТОРОМ ЛЕЖАЛИ ПИНЦЕТ, СКАЛЬПЕЛЬ И НОЖНИЦЫ.
Среди нескольких трупов санитар Сережа выбрал для меня самый невзрачный – труп бомжа. Сергей пояснил мне: «Родственники этого трупа не будут против твоей работы с ним, ведь у него их попросту нет». Я стоял, закрывая лицо локтем от неприятного запаха то ли мертвой плоти, то ли грязи и прелости, который исходил от моего «пациента». Во мне тогда боролись два человека: брезгливый студент, который предлагал не трогать бомжа и просто сбежать из морга, и ученый, исследователь, который утверждал, что я обязан разрезать шею и перевязать общую сонную артерию, ведь в будущем этот навык может спасти кому-то жизнь. Голос ученого оказался убедительнее, и я разложил инструменты на столе, выкрашенном когда-то белой краской, теперь уже состарившейся и пожелтевшей. Поверх нее местами были видны кровавые пя