– Да, наш город вырос за последние сорок лет.
– В первые тринадцать лет существования школы все шло обычным ходом. Никаких происшествий, если не считать, что школа была на первом месте по подростковой преступности уже тогда, но это тоже неудивительно, в нее ходило много детей из засыпушек, да и район был весь из коммуналок и секционок. Хотя впрочем, приличных тоже было много. Но через тринадцать лет, словно что-то прорвало.
– Ты имеешь в виду семьдесят пятый год?
– Да. Ты его помнишь?
Сергей кивнул. Он сразу потерял веселость. Они с Василием Кругловым учились тогда в восьмом классе, в ту роковую осень семьдесят пятого.
– Сколько тогда погибло?
– Пять человек. Кажется три мальчика и две девочки. А еще скольких увезли в больницу. Человек двадцать наверно. Мы тогда еще зеленые были, а вот мой брат помогал учителям детишек из подвала вытаскивать, пока скорая не подъехала. Это был кошмар. Он мне рассказывал. До сих пор помню. Говорили, что малышня вдруг неожиданно побежала к выходу, как будто их что-то напугало, а им навстречу шли пятиклассники, учителей рядом не оказалось, технички тоже. Вот и подавились ребята.
Сергей затянулся и потушил окурок большим пальцем. Даже не послюнявил. Палец у него был черным от реактивов. Круглов положил бычок в пепельницу, и они закурили по новой.
– Продолжаю. Директоршу тут же уволили. Скандал был на весь город. Такое не замнешь. Да и следствия никакого не было. Так списали все на несчастный случай. Но дальше все продолжалось как в страшной книжке. Только мало кто ее читал. А вот мне довелось. Из детей, что оказались в давке, трое еще остались инвалидами, а двое умерли в течение года. У них развились неизлечимые болезни. Дальше директор школы. Он работал пять лет. Ты его помнишь?
– Да, классный мужик был.
– В восьмидесятом он вышел из дома в магазин, и на улице у него случился инфаркт. Он присел на лавочку и умер.
– И что в этом необычного?
– Да ничего. Но ровно за год до этого, в семьдесят девятом, точно также вышел из дома учитель физкультуры, здоровый крепкий мужик…
– Митрофаныч что ли?
– Он самый. Вышел из дома… В общем, у него случился инфаркт в автобусе. Он умер прямо в салоне, и никто этого не заметил. Думали, спит человек. И он так проехал два круга, ты представляешь? Наш Митрофаныч. А Александру Яковлевну ты помнишь, она у нас химию вела? Она тоже умерла в восьмидесятом. И почти также. Лежала в больнице с сердцем. Когда ее выписали, никто ее не встретил. Все ее близкие были заняты, на работе. В общем, домой она пошла одна. И не дошла. Ей стало плохо сразу, как только она покинула двор Больницы Скорой помощи. Она упала на газоне и лежала на нем до вечера. И опять люди думали, что это лежит алкашка с перепоя. Кто к такой подойдет?
– Цепь совпадений?
– Наверно, – согласился Круглов. – Только на этом совпадения не кончились. Помнишь Ампера?
– Физика? Помню.
– Он умер от рака легких.
– Так он же курил.
– После него в школе сменилось еще два физика, и оба они умерли от рака легких.
– Что, оба курили?
– Курили оба.
– Вот видишь?
– Четвертый физик умер два года назад. Дома поел картофельного пюре с сырым яйцом и отравился.
– Ну и при чем тут физики?
– Четыре физика и все умерли. Тебе не кажется это случайным?
– Более чем.
– А вот мне это не показалось случайным после того, как я увидел, где находится кабинет физики.
– И где же?
– Он находится прямо над тем местом, где была давка.
Сергей ничего в этот раз не сказал.
– А лаборантская находится над тем, где нашли Льва Петровича. Там подвал буквой «П», и под кабинетом и проход в раздевалку и самый дальний ее отсек. Слушай дальше. Это еще не последнее звено в цепи смертей и несчастных случаев. Помнишь, прошлой зимой была эпидемия гриппа? У детей еще был карантин больше месяца.
– Точно, у меня Сашка в школу не ходила.
– Этот карантин был объявлен после того, как от гриппа умер мальчик. Это была первая детская смерть в городе.
– И этот мальчик был, конечно, из десятой школы?
– Как ты догадался?
Они закурили по третьей.
– А за год до этого зимой на футбольном поле ученик седьмого класса десятой школы нашел банку кофе, которая оказалась взрывчаткой.
– Так он тоже был из нашей школы? – Сергей уже не знал, смеяться или грустить.
– Из нашей, из нашей. Но, как говорится, Бог троицу любит, слушай третий случай. Это было в середине восьмидесятых, в восемьдесят шестом. Время массовых сборищ и драк подростков. Тогда погиб девятиклассник. Во время драки с ним случился приступ бронхиальной астмы. Он задохнулся, когда ему случайно дали под дых.
– Этот случай я помню.
– Я тебе рассказал только самые известные случаи, о которых говорил весь город. О которых знают и помнят все. Лев Петрович Кузьменко, это так сказать, венец всего. А про другие казусы я и упоминать не буду. Только наверно все равно в десятой школе самая высокая смертность среди ее выпускников. Вспомни, сколько ребят из нашего класса до сегодняшнего дня дожило?
Сергей почесал голову:
– В общем, я тебе советую на этом материале написать роман ужасов, я уже и название ему придумал, «Тайна десятой школы», и прочитать его полковнику.
– Хорошая мысль. Только его сейчас интересует совсем другой сюжет, и совсем другой герой.
– И что за сюжет?
– Больница Скорой помощи.
– А герой?
– Герой? Виталий Артемьевич Решетников.
И вот теперь Решетников лежал перед ним. Вовсе он не был героем, как и чувствовал Василий Николаевич. Так просто персонаж. При чем персонаж, который выбыл из повествования. Только вот кто же тогда герой?
8
В родильном отделении Больницы Скорой помощи были порядки, которые сформировались лет тридцать назад, и которые и теперь никому даже в голову не приходило менять.
Когда Маша оказалась здесь, у нее первым делом отобрали все вещи. Все до единой. Даже трусы. Не оставили ничего. Выдали старый, потерявший первоначальный цвет халат и ночную рубашку до колен с глубокими разрезами в области бедер. И еще дерматиновые шлепанцы. И отвели в палату.
– Про свидания с родственниками забудь, – старшая сестра патологического отделения сказала Маше это в первую очередь, еще до того, как узнала ее фамилию. – Только передачи. И в окне чтобы не торчать.
И Маша оказалась в палате, в которой кроме нее было еще три женщины с разными сроками беременности.
Началась жизнь, полная тоски, ожидания и одиночества. Заведующая роддомом больше всего на свете боялась микробов, и хотя здание было уже настолько старым и ветхим, и даже стены его были насквозь пропитаны стафилококками и прочей дрянью, она продолжала бороться с ними всеми силами души, и порядки установила прямо-таки тюремные. Женщинам с воли можно было передавать только продукты и больше ничего. Никаких книг, журналов, тетрадей, бумаг и ручек. Медсестры были ею натасканы как собаки и, боясь за место, служили верно, и предано.
Маше повезло. Ее одиночество было скрашено. В своей тумбочке она нашла книжку, ужасно старую и потрепанную. Это было «Пособие по акушерству», издательства «Медицина», изданное в 1942 году. Кто его здесь оставил, было неизвестно. В сущности, ей на это было плевать. Книжка была ей как нельзя, кстати, и она зачиталась ею, как самым увлекательным романом. Прочитала один раз, потом начала второй, затем третий, в конце концов, выучила ее чуть не наизусть. Теперь она сама при желании могла принять у кого-нибудь роды. А в данной ситуации это было очень полезно. Врачи если что и знали, то не говорили, а все их рекомендации сводились лишь к одному. Лежать смирно и мало двигаться. И на все воля Божья. Вот и лежали женщины в палатах и надеялись на Бога, потому что на врачей надежды было мало. В этот роддом в городе вообще никто не хотел попасть. Он был грязным, старым, бедным в общем худшим. Работал по территориальному признаку. Но в настоящее время сразу три роддома были закрыты на дезинфекцию, и этот работал за четверых. Так что куда деваться, коли приспичит? Многие попадали и потом вспоминали его с ужасом даже при удачном исходе дела. Врачи здесь были опытные, но не признавали кесарева сечения, так как его не признавала заведующая. Делали его крайне редко, к тому же в последнее время это стало еще и дорого. За лекарства и уход пациенты должны были платить из своего кармана, а это была кругленькая сумма. Не все соглашались на такое, а врачи и не настаивали. Надеялись на природу. Поэтому с родовой травмой рождался каждый второй ребенок. Впрочем, это нормальный показатель в наше время.
Маша обо всем этом узнала и захотела перевестись в другой роддом. Здесь она рожать не собиралась. Но это оказалось трудным делом. Связи с внешним миром почти не было. Женю к ней не пускали, и она получала от него только записки, спрятанные в хлебе, яблоках и других продуктах. Как в приключенческом романе. Но это был не приключенческий роман, это была жизнь. И в одной такой записке она прочитала, что в этот день, ровно в шесть часов вечера, Женя будет ее ждать около двери.
«Тебя никто не остановит. Я все устроил. У нас есть пять минут!»
Это, пожалуй, круче, чем в романе.
Шести часов Маша ждала с таким нетерпением, что чуть не обессилела и не упала, когда надо было идти на свидание.
Впервые Женя повел себя трезво и не стал ругаться и скандалить. Наконец-то он понял, что это бесполезно. По горькому опыту. И в этот раз он повел себя по-другому. Он познакомился с сестрой, которая передавала передачи. Поговорил с ней так вежливо, как еще в жизни ни с кем не разговаривал, и на третий день предложил ей крупную сумму, если она поможет ему увидеть Машу. Нетрудно купить медика, который получает нищенскую зарплату, которую ему еще на полгода задерживают. Вера, так звали сестру, согласилась. Конспирация была соблюдена как в шпионском фильме, все было рассчитано до мелочей. При желании у нас можно сделать все, что угодно. Надо только подойти с умом, а не ломиться лбом в закрытые ворота. И вот Женя стоял и ждал встречи с Машей.