Я стоял на кладбище и задумчиво смотрел на огромный каменный крест. Придётся мне стать осквернителем могил — другого выхода я не видел. Осмотр острова и развалин с храмом других существенных находок не принёс. Единственное место, где я ещё, возможно, смогу получить ответы на свои вопросы, сейчас передо мною. Могила Ивана Суслова.
В той своей жизни мне не раз приходилось участвовать в эксгумациях тел, и каждый раз это было по-разному. Эксгумация для опознания, для перезахоронения, для получения образцов и/или направления тел на экспертизу, приходилось вскрывать захоронения преступников, которые пытались избавиться от тела жертвы — чего только не пришлось мне увидеть. Где-то тревожным и скорбным фоном раскопок выступали рыдания и причитания родственников умершего, где-то участвовали только прожжённые профессионалы. Комфортность раскопок обеспечивало время: чем больше его прошло, тем больше у тебя шансов не наблевать себе на туфли или в только что открытый гроб. Я знал сейчас, что меня ждёт — всё зависит от гроба. Да, не от времени, а от гроба, в котором похоронен умерший человек, а ещё от состояния и влажности грунта. Если вскрывать могилу человека, похороненного в те времена, когда на материалах для его последнего пристанища не экономили, даже если прошло несколько десятков лет, то и тело, даже с истлевшей плотью, сохранялось хорошо: обычно почти целый костяк и почти не поврежденная одежда. Когда же в наше время гробы стали делать из чего попало и, тем более, так называемые эко-гробы, то уже через год можно было отрыть только перемешанное с землёй тряпьё и фрагменты частей тела. Я знаю это точно, я видел это сам.
Похоронен коллега по путешествию во времени уже больше ста лет назад: в 1869 году его похоронили, а до этого он прожил до глубокой старости. Что там меня ждет, неизвестно, но судя по тому, с каким усердием, и как тщательно его могилу обустроили прихожане, можно надеяться на положительный результат.
Как в одиночку поднять камень весом в несколько сотен килограмм? Довольно просто на самом деле, если ты не пропускал в школе физику, у тебя прямые руки и есть необходимый инструмент. У человека советской закалки, пережившего девяностые годы, смекалка развита необычайно. Я хорошо помню случай, когда в своей старой жизни отправился по заброшенным советским рудникам и карьерам с главным геологом нашей компании. Нашей задачей было посмотреть состояние этих объектов, узнать собственников земли и провести с ними переговоры на предмет доразведкой. Вроде ничего сложного: все они были обозначены на картах, преодоление каких-либо участков бездорожья не предполагалось, поэтому выехали на одной машине. Служебный УАЗик почти справился с задачей, но мы забыли о человеческом факторе. В густой траве заброшенного карьера, напоровшись на ржавую, колючую проволоку, УАЗ пробил себе все четыре колеса, да так, что дыр на каждом было с десяток. Запаски только две, возимого ремкомплекта для ремонта колёс не хватит на все отверстия, связи тоже нет. Что делать? Мы уехали оттуда уже через час и на своих родных колёсах. Поменяв две запаски, остальные колёса мы разбортировали и набили сухой травой под завязку. Я до сих пор помню ошарашенный взгляд работника шиномонтажа, когда он их разбирал.
Ручная лебёдка, система блоков, настил и каркас из брёвен — вот и всё, что мне понадобилось, чтобы поднять и сдвинуть крест в сторону. Не скажу, что это было легко, но справился я за несколько часов. Заглублен крест в грунт был основательно, почти на два метра, и в конце имел что-то типа фундамента — большое прямоугольное расширение. Осмотрев основание креста, я про себя хмыкнул: видимо, набить нужную надпись на кресте у крестьян получилось не сразу, вся нижняя часть была покрыта выбитыми надписями, да причем так непонятно и коряво, что даже глазам на это смотреть больно.
Покончив с тяжёлой работой по подъему и кантованию креста, я приступил к раскопкам.
Крепкая домовина у покойничка была. Доска почти сороковка, основание и стены могилы когда-то были выложены из камней. На удивление подземные воды до останков не добрались, кладбище располагалось примерно на два метра выше уровня болота. Очевидно: тот факт, что покойника хоронили зимой, дополнительно повлиял на сохранность гроба и тела. Для столетнего захоронения сохранность просто отличная. Почерневший скелет в истлевшей рясе, на груди огромный серебряный погребальный крест и икона Спасителя. Вроде бы больше и нет ничего!
Что я тут вообще рассчитывал найти? Ругал я себя, вновь и вновь осматривая могилу. Ведь жители посёлка были хоть и староверами, но православными, а по обычаю класть в гроб какие-либо предметы, деньги, продукты нельзя, так как подобные обычаи — суть пережитки язычества!
Сидя на краю разрытой могилы, я с отсутствующим взглядом смотрел на небо, крутя в руках икону, взятую у покойника. Облом, товарищ Кирюха, ничего нет. А ведь просто надо было головой подумать, а не жопой! Целый день коту под хвост, теперь это всё надо снова закопать и крест на место вернуть! Я с досадой сжал старинную икону сильнее, и она треснула под моими пальцами.
Ну вот, теперь и это — сломал хорошую вещь. Себе я её брать не собирался, пусть и дальше лежит на груди хозяина. Я посмотрел на икону: может, получится склеить как-то? Треснула напополам, края задней стенки разошлись в разные стороны, но почему-то лик остался целым. Это как так? Я внимательнее осмотрел повреждения, разведя сломанные края в стороны ещё сильнее, ломая икону практически пополам, и моё лицо расплылось в довольной улыбке. Сквозь разлом трухлявой тонкой дощечки на меня смотрела синяя обложка маленького блокнота с нарисованной на лицевой стороне «Александровской колонной», стоящей на надписи: «Ленинград», под рисунком, в самом низу, был указан год — 1967.
Глава 4
Уже третий дневник на моей памяти, который я читаю на этом болоте. Тоже что ли начать вести? Теперь мне почти всё стало понятно. Капитан Суслов — один из тех двоих, кто выжил в крушении вертолёта и отправился за помощью.
Капитан тоже был ранен при крушении, скорее всего, закрытый перелом правой ноги, но передвигаться мог. Вместе с сержантом-сапёром по фамилии Чикризов, который пострадал меньше всех, захватив табельное оружие и самый необходимый припас, который можно было унести в вещмешках разведчика, они попытались выйти к части ПВО. По общему решению всех выживших, часть промедола из аптечек капитан забрал себе, на всякий случай: нога болела очень сильно.
Путешествие не заладилось сразу. Буквально через сто метров от вертолёта Чикризов оступился и начал тонуть. Все попытки капитана его спасти не увенчались успехом. В блокноте в ярких выражениях было описано, как страшно кричал сержант, медленно погибая в болоте. Так капитан остался один уже в самом начале своего пути. Попытки спасти утопающего отняли у него очень много сил, нога разболелась сильнее, а медленная гибель товарища на его глазах привела к нервному срыву, и капитан вколол себе первый шприц-тюбик промедола. Сколько капитан прошёл и как, он не помнил: дорога слилась в один длинный кошмар, дополненный наркотическим бредом. Он брёл по болоту то по грудь, то по пояс в болотной грязи, где-то приходилось плыть, скоро в ход пошёл и второй шприц-тюбик. Последнее, что помнил капитан из своего пути, это то, что начал тонуть, и оранжевую вспышку перед лицом, когда полностью погрузился в топь.
Очнулся капитан от сильнейшей боли, пронзившей его левую ногу. Он лежал весь грязный и мокрый, в крови, на каменной плите, и возле него зловещим маревом светилось зелёное сияние. С левой ногой всё было плохо: кожа на пятке вместе с подошвой сапога отсутствовала, срезанная будто бритвой, правая же нога распухла. Ещё один тюбик обезболивающего, и, с трудом сняв сапог, Иван оказал себе медицинскую помощь — благо, в захваченной из вертолёта аптечке хватало бинтов в стерильной упаковке. На камне Иван провёл почти пять дней, обездвиженный, страдающий от боли и обезвоживания. Что перед ним, он понимал: ведь именно эти «врата» и искала его группа. Лёжа на камне, в силу своих возможностей, Иван проводил эксперименты. Почти так же, как и я, он бросал различные предметы в портал и, в конце концов, решил рискнуть: на одиноком камне, среди непроходимого болота, ему было не выжить. Оставив на камне свои документы, рюкзак и планшет, капитан, собравшись с духом, вполз в портал.
Зеленая вспышка перед глазами, и Иван оказался на точно таком же камне, и тоже в болоте, только вот местность разительно отличалась. На горизонте, невдалеке, начинались редкие кривые деревья и чуть дальше стояла уже стена соснового леса.
Целый день потратил Иван на то, чтобы дойти до твердой земли. Воя от боли в поврежденных ногах и опираясь на ствол небольшой кривой березы, что ему удалось сломать, он медленно пробирался по болоту к своей цели. Промедол кончился ещё на камне, его было-то всего восемь штук, но у Ивана уже развилась зависимость от препарата: к боли в ногах добавилась ломка.
Почти месяц Иван прожил возле берега проклятого болота, питаясь сырыми грибами и корнями свежей осоки. Страдая от болей, голода и ломки, капитан нашёл замену промедолу, съев однажды по ошибке какой-то небольшой гриб. Эффект оказался ошеломляющим: гриб был из группы галлюциногенных, по эффекту чем-то сходным с действием ЛСД. Первые симптомы появились уже через десять минут после употребления. Возникла эйфория, появились слуховые и зрительные галлюцинации, видения, исчезло ощущение пространства и времени, прошла боль. Иван как бы наблюдал за собственным телом со стороны. С тех пор гриб навсегда вошёл в рацион питания Ивана.
Знакомая картина: в прошлой жизни этих «грибников» я повидал немало. Рейдовые группы, сформированные из егерей и полицейских, в сезон сбора урожая ловили их десятками на станциях и в электричках, а иногда и прямо в лесу. Всё, как положено: почти у всех документы какой-нибудь заготовительной конторы на сбор лекарственных растений, дикорастущих трав и грибов. И отмазка у всех одинаковая: