Большая книга скандинавских мифов: более 150 преданий и легенд — страница 5 из 15

[39]

О Сиги, сыне Одина

Жили когда-то два богатых и знатных человека: Сиги и Скади, и был у Скади умный и ловкий во всем слуга по имени Бреди.

Однажды Сиги и Бреди вместе пошли на охоту, и, как Сиги из кожи вон ни лез, Бреди настрелял дичи в два раза больше, чем он. Сиги, который слыл сыном самого Одина и очень гордился своим божественным происхождением, не мог вынести, что какой-то раб оказался в охоте удачливее его, и в гневе заколол Бреди.

Вернувшись из лесу, он рассказал, что Бреди в погоне за оленем забрался далеко в лесные дебри и там сгинул. Тогда Скади послал людей на поиски своего слуги. Те, идя по следам, нашли тело Бреди в сугробе и поняли, кто его убил. Сиги был приговорен к изгнанию и навсегда покинул отчий край, но бог Один не оставил своего сына в беде. Он помог ему собрать большую дружину и повел его корабли далеко на юг от берегов Скандинавии. Там Сиги удалось захватить целую область и стать ее королем. Эта область стала называться страной франков, а ее народ – франками.

Вскоре Сиги женился на дочери одного из своих придворных, и в этом браке у него родился сын по имени Рерир. Потом у Сиги случилась какая-то ссора с шурьями. Те напали на Сиги, когда тот меньше всего этого ожидал, и убили его.

После кончины своего отца Рерир удачными набегами еще больше увеличил число земель, подвластных франкам, приобрел много богатств и мог бы назваться счастливейшим человеком в мире, если бы боги даровали ему потомство, но детей у него не было.

Прошли годы, Рерир одряхлел и со страхом ждал смерти, не ведая, кому завещать свое королевство.

Тут Фригг и Один услышали мольбы Рерира. Они призвали к себе валькирию Лиод, дочь ётуна Хримнира, и вручили ей яблоко со словами:

– Его надлежит отнести к королю Рериру!

Вот Лиод облачилась в платье из вороньих перьев и полетела в землю франков.

Когда Рерир тоскливо сидел на вершине холма невдалеке от своего замка, перед ним появилась высокая стройная девушка в блестящем, словно кольчуга, платье и шлеме. В правой руке она держала сочное красное яблоко.

– Боги вняли твоим жалобам, Рерир, – сказала Лиод, – и решили тебе помочь. Возьми этот плод, отдай его своей жене, и тогда твое желание исполнится. У тебя родится сын, имя которого будет жить в веках, пока волк не сожрет солнце и в огне мирового пожара не погибнут люди и боги.

Рерир радостно подхватил брошенное ему на колени яблоко, а Лиод полетела обратно в Асгард сообщить асам, что она выполнила их приказание.

Все совершилось так, как предсказала посланница богов. Едва жена Рерира откусила кусочек от яблока, как почувствовала под сердцем ребенка. Никто так не благодарил богов, как старый король, но ему не суждено было дождаться рождения сына. Он умер несколько месяцев спустя после встречи с Лиод. Впрочем, ведь известно, что без чьей-то смерти никто на свет не родится…

Королева горько оплакивала уход мужа и с еще большим нетерпением ожидала появления ребенка. Однако прошел год, за ним второй, а он все не рождался. Наконец, когда минуло уже в три раза больше положенного срока, вдова Рерира разрешилась мальчиком. Причем таким большим и крепким, что тот сразу же, с первого дня рождения, встал на ноги и пошел. Королева, не выдержав изнурительных родов, вскоре после них скончалась, успев назвать сына Вёльсунгом.

Боги не солгали. Вёльсунг рос не по дням, а по часам и уже юношей прославился как отважный боец и искусный военачальник. Его имя далеко разнеслось по свету. Когда же он возмужал и ему пришла пора жениться, ётун Хримнир прислал сыну Рерира в супруги ту самую валькирию Лиод, которая когда-то принесла яблоко его покойному отцу. Она родила Вёльсунгу десять сыновей и дочь, о дальнейшей судьбе которой и пойдет настоящая повесть.

Свадьба Сигни

В замке короля франков Вёльсунга, которого «Сага о Тидрике из Берна» именует Сивьяном, властвующим над страной Тарлунгаландом, вот уже несколько дней кипел пир. Немало лет прошло с тех пор, как был выстроен из диких валунов и толстых бревен этот замок, но еще никогда не видел он под своей крышей столько гостей. Съехались все друзья и родственники старого короля, предводители его дружин и даже простые воины. Единственная дочь Вёльсунга, красавица Сигни, выходила замуж за короля Гаутланда – Сиггейра – и уезжала вместе с мужем за море, в его королевство.

Как и большинство жилищ тех далеких времен, замок Вёльсунга был сложен вокруг дерева – огромного старого дуба, которому Вёльсунг в честь жены дал название дуба валькирий. Его могучий, в шесть обхватов ствол, подобно исполинской колонне, поддерживал все здание, а вершина с далеко распростершимися ветвями пышным зеленым облаком вздымалась над черепичной крышей. Между корнями этого лесного великана, на земляном полу замка, возвышались длинные столы, на которых громоздились целиком зажаренные звериные туши, а подле стояли открытые бочки с пенящимся медом и крепкой брагой. Как только содержимое какой-либо из этих бочек подходило к концу, рабы выкатывали ее из зала, а на ее место ставили новую.

Это была Сигни. С ее платья и волос потоками стекала вода, щеки побледнели

Хозяева и гости ели, пили и веселились, и только сама невеста была задумчива и грустна. Она выходила замуж не по своей воле. Не нравился ей Сиггейр, а за его вкрадчивыми, льстивыми речами она угадывала коварство и скрытую жестокость. Сигни с тоской думала о том, что скоро она навсегда расстанется с родным домом, расстанется с отцом, братьями, расстанется со старшим и самым любимым из них, Сигмундом.

Сигмунд и Сигни были близнецы. Они вместе родились, вместе выросли, и если Сигни превосходила всех красотой, то Сигмунд не знал себе равных по силе и мужеству. Сигмунд был столь могуч, что мог пить яд без вреда для себя. Неудивительно, что многие предвидели – слава Сигмунда скоро превзойдет славу его великого отца. Сигмунд тоже недолюбливал Сиггейра, но он знал непреклонный характер старого Вёльсунга и потому не давал воли своему языку.

Уже немало пенного меда было выпито, и порядком захмелевшие гости только что затянули своими хриплыми голосами свирепую, как вой морского ветра, воинственную песню викингов, как вдруг дверь в зал внезапно распахнулась и на ее пороге возник сам бог Один, босой, в холщевых штанах. Голову владыки Асгарда венчала потрепанная широкополая шляпа, с плеч свисал заплатанный синий плащ, а в правой руке сверкал огромный меч. У Одина был всего один лишь глаз, но этот глаз светился глубоким умом, да и вся наружность старика была так грозна и неприступна, что все невольно смутились и никто не осмелился даже поприветствовать владыку Асгарда.

Не обращая на это внимания, Один, войдя в зал, быстро прошел между рядами гостей и, подойдя к дубу валькирий, с такой силой всадил в него меч, что он по рукоятку ушел в ствол.

– Я оставляю здесь этот меч, имя которому Нотунг, – произнес он, и его слова эхом отозвались в наступившей тишине, – в дар тому, кто сумеет его вытащить. И знайте, что лучшего меча никто из смертных еще не держал в своих руках.

Сказав это, Один повернулся и не оглядываясь покинул зал. Слуги Вёльсунга кинулись вслед за ним, но владыка Асгарда уже исчез, и никто не видел, откуда он пришел и куда скрылся.

Едва опомнившись от изумления, все, кто только был в зале, вскочили со своих мест и, восхищенно охая, обступили могучее морщинистое дерево, в стволе которого ярко поблескивала золоченая рукоятка меча. Младший сын Вёльсунга уже было протянул к ней руку, но отец остановил его и, обращаясь к Сиггейру, сказал:

– Ты мой гость, дорогой зять, попытайся же первым добыть это оружие.

Сиггейр покраснел от радости. Он был молод и силен и счел, что без труда завладеет подарком отца богов.

«Хотя Один – владыка Асгарда, но уже давно старик. И если он смог его воткнуть в какой-то трухлявый дуб, то уж я, конечно, сумею его вытащить», – подумал он.

Однако надежды короля Гаутланда оказались напрасными. Хотя Сиггейр потянул меч с такой силой, что на лбу у него выступили крупные капли пота, Нотунг не сдвинулся ни на волосок.

– Нет, видно силы всего Асгарда всадили сюда этот меч, не руке простого смертного его и вытащить! – сердито проворчал он, возвращаясь на свое место.

Сиггейра сменил старый Вёльсунг, а того – сыновья и гости. Каждому хотелось испытать свою силу и стать владельцем чудесного оружия. Один за другим подходили воины к дубу валькирий и один за другим смущенно отходили прочь. Меч Нотунг словно прирос к стволу и не двигался с места.

Лишь один Сигмунд молчаливо стоял в стороне. Старый Вёльсунг, заметив это, сказал:

– Разве тебе не хочется завладеть таким прекрасным мечом? Или ты сомневаешься в своих силах? – спросил он.

– Нет, я просто не хотел мешать другим, – скромно ответил Сигмунд.

Он подошел к дубу и, схватив одной рукой рукоятку меча, выдернул его из твердого узловатого ствола так же легко, как раскаленный нож из куска масла.

Все невольно вскрикнули, восхищенные невероятной силой молодого Вёльсунга. Не меньше восторгов вызвал и сам Нотунг. Он оказался воистину великолепен. Испытывая его, Сигмунд вырвал у себя волос и бросил на лезвие. Едва коснувшись меча, волос распался на две части. Зал взорвался новыми криками восторга.

– Послушай, Сигмунд, – сказал Сиггейр, который все время с завистью смотрел на Нотунг, – продай его мне. Я дам тебе за него столько же золота, сколько он весит.

– Если бы тебе пристало его носить, – насмешливо ответил Сигмунд, – ты бы его и вытащил. Теперь же я не уступлю его за все золото, которое есть в твоем королевстве.

Король Гаутланда вздрогнул, как будто его ударили хлыстом. Но он был достаточно умен, чтобы не дать волю своему гневу, и весело расхохотался, дружески похлопав Сигмунда по плечу.

– Ну, так носи его сам, – воскликнул он, – а мы выпьем за то, чтобы подвиги, которые ты совершишь этим мечом, навеки прославили твое имя.

Сказав это, он взял из рук слуги полный рог меду и осушил его одним духом. Остальные последовали его примеру, после чего веселье в зале вспыхнуло с новой силой и продолжилось уже без всякого перерыва до самого утра.

Однако едва рассвело, Сиггейр поднялся и, обращаясь к Вёльсунгу, сказал:

– Подул попутный ветер, дорогой тесть, и я хочу воспользоваться им, чтобы, далее не мешкая, отплыть домой. Позволь же поблагодарить тебя за гостеприимство и радушие, за которые я надеюсь вскоре отплатить тебе той же монетой.

Лицо старого Вёльсунга омрачилось.

– Ты слишком рано собрался в дорогу, – проворчал он. – У нас не в обычае кончать свадебный пир так скоро.

– Знаю, – притворно вздыхая, ответил Сиггейр. – Но я и не собираюсь его кончать. Я получил важные известия из Гаутланда и должен спешно вернуться домой. Но если ты со всеми, кто здесь собрался, через две недели пожалуешь ко мне за море, то мы продолжим там то, что начали, и поверь, я сумею ответить гостеприимством на гостеприимство.

Слова Сиггейра вызвали одобрительные крики гостей, которые уже заранее предвкушали предстоящий праздник.

– Хорошо, я принимаю твое предложение, – сказал старый Вёльсунг, – и клянусь Одином, что через две недели буду у тебя в Гаутланде со всеми, кто пожелает мне сопутствовать. А таких, – добавил он, оглядывая зал, – наберется немало.

– Чем больше гостей ты привезешь, тем веселее нам будет… – как-то странно улыбаясь, ответил Сиггейр.

Он быстро попрощался с Вёльсунгом и вышел, чтобы приказать своим людям собираться в дорогу.

В этот момент Сигни, которая до сих пор безучастно сидела на своем месте, вдруг бросилась на колени перед старым королем и со слезами на глазах воскликнула:

– О дорогой отец! Молю тебя, позволь мне не ехать! Не верь Сиггейру: он коварен и злобен. Пусть уезжает один в свой Гаутланд, а я останусь здесь, с тобой и братьями!

– Ты сошла с ума, Сигни! – сердито взглянув на дочь, сказал старый Вёльсунг. – Как могу я нанести смертельную обиду своему гостю и зятю, да к тому же такому уважаемому человеку, как Сиггейр! Немедленно отправляйся к нему и не смей подавать даже виду, что он тебе неприятен!

Сигни опустила глаза и, не говоря больше ни слова, вышла вслед за Сиггейром. А два часа спустя корабли гаутов уже покинули землю франков и быстро понеслись по седым морским волнам. Они увозили Сиггейра и его молодую супругу, глаза которой до последнего мгновения были устремлены на юг, к родным берегам, словно она предчувствовала, что уже никогда больше их не увидит.

Смерть Вёльсунга

Старый Вёльсунг сдержал обещание, данное им зятю. Ровно через две недели после отъезда Сигни он со всеми своими сыновьями, друзьями, родичами и челядью отправился в Гаутланд, чтобы там продолжить празднество, так неожиданно прерванное Сиггейром.

Плавание франков оказалось удачным. Попутный ветер быстро нес вперед их легкие, похожие на лебедей, корабли, и однажды под вечер они увидели перед собой хмурые скалистые берега Гаутланда. Путники приветствовали их радостными криками. В ожидании скорого отдыха и обещанного Сиггейром богатого угощения они затянули веселую песню и еще дружнее налегли на весла.

Лишь один старый король не заражался общим весельем и, стоя на носу своего корабля, с изумлением всматривался в быстро приближающийся берег. Он ожидал, что Сиггейр, заранее зная о его прибытии, с пышной свитой выйдет к нему навстречу, но все вокруг было голо и пусто, и только на одной из прибрежных скал виднелась высокая, стройная фигура женщины. Багровые отсветы заката играли на ее длинных золотистых волосах. Прижав к груди свои белые, украшенные тяжелыми браслетами руки, она напряженно всматривалась в подплывающие корабли, а потом вдруг, как бы не в силах далее ждать, бросилась в воду и поплыла им навстречу. Вскоре она поравнялась с кораблем Вёльсунга и, схватившись руками за борт, одним быстрым и ловким движением взобралась на палубу.

Это была Сигни. С ее платья и волос потоками стекала вода, щеки побледнели. Не говоря ни слова, она бросилась к ногам отца и прижалась лицом к его коленям.

– Что с тобой, моя дочь? – воскликнул старый Вёльсунг. – Где твой муж? Уж не стряслась ли с ним какая-нибудь беда?

При этих словах отца Сигни резко выпрямилась. Ее большие синие глаза потемнели от гнева, как небо перед бурей.

– Ах, если б это было так! – вскричала она. – Но нет, с ним не стряслось беды. Это он готовит беду другим. Там, – и она показала рукой на высокую гряду прибрежных утесов, – там, за ними, он собрал несметную дружину, которой приказано напасть на вас, едва вы высадитесь на берег. Таков будет тот пир стервятников, на который он вас пригласил. Не медли же, мой отец! Прикажи повернуть корабли и, пока не поздно, направить их прочь от этой проклятой земли!

Сигни говорила так громко, что ее слова услышали команды всех кораблей. Франки положили весла и молча воззрились на своего короля. Лицо старого Вёльсунга стало мрачнее ночи. Наконец он решительно покачал головой, словно отгоняя от себя какую-то мысль.

– Ты мне не веришь, отец? – в отчаянии вскричала Сигни. – О, клянусь Фрейей, что я сказала тебе сущую правду!

– Я верю тебе, дочь моя, – спокойно ответил старый король, – и мне не нужно твоих клятв. Но еще в молодости я дал слово никогда не отступать перед врагами, как бы сильны они ни были. Это слово я сдержу и теперь. Мы высадимся на берег и примем бой с воинами твоего мужа.

Сигни побледнела еще больше, но потом ее глаза вспыхнули, и она гордо подняла голову.

– Хорошо, отец, – сказала она, – поступай так, как ты считаешь нужным. Позволь только мне остаться с вами и разделить вашу победу или вашу смерть!

Суровые, словно высеченные из камня черты старого вождя немного смягчились, но лишь на мгновение.

– Нет, Сигни, – произнес он твердо, – не мне попирать обычаи наших предков. Ты замужем, и не судьба отца и братьев, а судьба мужа отныне должна стать твоей судьбой. Ты вернешься к Сиггейру и останешься с ним навсегда.

И, уже не обращая больше внимания на дочь, король франков обернулся к своей дружине и воскликнул зычным голосом:

– Друзья мои! Вы слышали слова Сигни и знаете, что нас ждет. Мы не хотели битвы с Сиггейром и приехали к нему как друзья, но бежать от него было бы недостойно нас, франков! Вперед же, друзья, и да поможет нам мой прадед Один!

– Вперед! – дружно повторили франки.

Они снова взялись за весла и несколькими взмахами подвели корабли к берегу.

Сигни первая легко спрыгнула на землю.

– Прощай, отец, – грустно молвила она. – Я исполню твое приказание и вернусь к Сиггейру, но знай, что, если вам суждено погибнуть, твоя смерть не останется неотомщенной. Прощай же навсегда, прощайте и вы, друзья и братья!

Она в последний раз окинула взором спокойные невозмутимые лица готовящихся к бою франков, а потом, уже не оборачиваясь, быстро устремилась к груде утесов, которые скрывали дружины Сиггейра, и вскоре исчезла за ними.

Тем временем небольшая дружина Вёльсунга выбралась на берег и построилась плотными рядами вокруг своего короля и его десяти сыновей. Им не пришлось долго ждать. Не прошло и четверти часа, как справа и слева от франков показались первые ряды многочисленной рати Сиггейра. Гауты наступали широким полукругом, стремясь отрезать франков от моря. Напрасно Вёльсунг взглядом искал в их толпе своего зятя, тот был слишком хитер, чтобы самому встретиться в бою с прославленным старым воином и его могучими сыновьями. Он предпочел остаться в своем замке, поручив предводительство дружиной своим военачальникам.

– Ничтожный трус! – с презрением бросил Вёльсунг. – Вперед, франки! – крикнул он уже громко и, высоко подняв свой меч, как стяг, ринулся навстречу врагам.

Натиск франков был так стремителен, что ряды гаутов смешались. Впереди всех, мощными ударами прокладывая себе дорогу, шел старый король. Рядом с ним неотступно следовал Сигмунд с Нотунгом в руках. Казалось, что Вёльсунг, доселе никогда не знавший поражения, и на этот раз одержит победу.

Однако гаутов оказалось слишком много. Девять раз прорывались франки сквозь их ряды, устилая свой путь телами многочисленных врагов, но и сами понесли при этом тяжелые потери. Не замечая, что его дружина поредела более чем на две трети, Вёльсунг в десятый раз повел ее на врага. В этот момент метко брошенное копье одного из гаутов пронзило ему грудь. Старый витязь пошатнулся и, не издав даже стона, мертвым пал на землю.

Увидев это, Сигмунд, думая, что отец только ранен, бросился к нему и опустился около него на колено. В тот же миг крепкая ременная петля стянула ему плечи и опрокинула его на землю. Сигмунд пытался встать, но тут же свыше десятка гаутских воинов навалились на молодого человека, обезоружили и туго связали по рукам и ногам. Точно так же были захвачены в плен и остальные девять братьев Сигмунда, а еще через несколько минут последний франк, истекая кровью, рухнул, пронзенный копьями своих врагов.

Лосиха-людоедка

Гауты привели Сигмунда и его братьев во двор королевского замка. Здесь их поджидал сам Сиггейр, сидевший на грубой деревянной скамье в окружении своей свиты. Рядом с ним безмолвной тенью стояла Сигни. Казалось, что она полностью покорилась своей судьбе и выпавшему на долю отца и братьев жестокому жребию. Зато глаза короля Гаутланда загорелись диким торжеством при виде пленников.

– Привет тебе, Сигмунд, – сказал он насмешливо. – Не повторишь ли ты еще раз, что я недостоин владеть этим клинком?

И его рука любовно заскользила по рукоятке чудесного меча Нотунга, которым он уже успел опоясаться.

– Этот меч не для тебя, Сиггейр, – невозмутимо ответил Сигмунд, – и рано или поздно он достанется тому, кому предназначался.

– Тебе-то Нотунг во всяком случае никогда не будет принадлежать! – злобно возразил Сиггейр. – Эй, воины, схватите этих франков и отрубите им головы!

– Постой, Сиггейр! – как будто сбрасывая с себя оцепенение, вдруг молвила Сигни. – Постой, не торопись выносить им свой приговор.

– Что это значит, жена моя? – нахмурился король Гаутланда. – Так-то ты почитаешь своего мужа! Или ты забыла, какое оскорбление нанесли мне в замке старого Вёльсунга?

– Нет, я не забыла нанесенного тебе оскорбления, – ответила Сигни. – Но ты слишком мелко за нее расплачиваешься. Смерть от меча легка и почетна. Прикажи лучше отвести их в лес и заковать в дубовые колодки. Пусть они сгинут там как рабы, от голода и жажды.

– Клянусь Одином, как ты находчива, Сигни! – усмехнулся Сиггейр. – Теперь я вижу, что ты верная жена. Вы слышали слова королевы? – обратился он к своим воинам. – Сделайте же так, как она советует. А вы, Вёльсунги, подыхая от голода и жажды, утешайтесь, что этим вы обязаны своей сестре! – И он громко расхохотался.

Повинуясь приказу своего владыки, гауты отвели братьев Вёльсунгов в лес и там приковали их рядом друг с другом к огромной дубовой колоде. Убедившись в том, что пленные не могут пошевелить пальцем, они оставили их одних, а сами вернулись в замок.

Но Сигни недаром посоветовала мужу заковать пленных франков в колодки. У дочери Вёльсунга имелся старый, преданный слуга, и она надеялась с его помощью освободить братьев и помочь им бежать. Однако все случилось совсем не так, как рассчитывала молодая женщина. В первую же ночь на поляну, на которой находились франки, вышла из чащи огромная лосиха и, покачиваясь своим бочковатым телом, направилась прямо к ним. Братья с ужасом заметили, что ее глаза светятся в темноте, как у хищного зверя. Лосиха подошла к самому младшему из них и, перекусив ему горло, с жадностью стала его пожирать. Тщетно остальные Вёльсунги кричали и призывали богов, надеясь отогнать страшного зверя. Лосиха остановилась лишь тогда, когда съела свою жертву, после чего вновь скрылась в чаще леса.

Наутро на поляну явился старый слуга, которого прислала Сигни. Он принес братьям еду и питье и попытался расшатать место крепления цепей к колоде, но одному человеку это оказалось не под силу. Кроме того, он был слабым и дряхлым, сама же Сигни не могла выйти из замка, так как за ней строго надзирали. Лосиха появилась вновь на следующую ночь, и еще один из Вёльсунгов окончил свою жизнь, отправившись в утробу кровожадному зверю.

С каждой ночью франков становилось все меньше и меньше. Сигни выла от отчаянья, не зная, как уберечь братьев от чудовища. Откуда ей было знать, что лосиха – не кто иная, как мать Сиггейра, злая колдунья, по ночам принимающая облик животного. Колдунья разгадала замысел Сигни и посоветовала сыну десять дней не выпускать жену из дому. За это время она собиралась расправиться со всеми братьями.

Так прошло девять ночей. К исходу последней ночи из всех Вёльсунгов в живых остался один лишь Сигмунд. Он уже почти смирился со своим незавидным жребием, как вдруг ему в голову пришла спасительная мысль. Утром, когда на поляне опять показался старый слуга, навещавший братьев, он обратился к нему:

– Мчись скорей к моей сестре и передай ей, чтобы она прислала мне горшок самого лучшего, душистого меда. Да смотри, поторопись и доставь мне этот мед не позднее вечера.

Слуга кинулся со всех ног выполнять поручение и под вечер вернулся назад с медом.

– Хорошо, – сказал Сигмунд. – А теперь размажь мне этот мед по лицу, а остаток положи в рот.

Слуга не мог понять, что задумал молодой Вёльсунг, однако сделал, что ему велено, после чего ушел домой.

Сигмунд понимал, что его затея дерзка, и стал с волнением ожидать наступления ночи. Но вот солнце село, на небе зажглись первые звезды, и пленник услышал в отдалении фырканье и грузные шаги своего врага. Лосиха подходила все ближе и ближе. Остановившись перед Сигмундом, она раскрыла свою огромную пасть с рядами человеческих зубов, готовясь перекусить юноше горло. В этот миг ей в ноздри ударил сладкий запах меда. Лосиха, закрыв пасть, обнюхала молодого Вёльсунга, а затем принялась жадно слизывать мед с его лица. Она даже засунула ему язык прямо в рот. Сигмунд, который только и ждал этого, крепко сжал его своими зубами.

Испуганная лосиха рванулась прочь и изо всех сил ударила передними копытами в колоду, к которой был прикован молодой витязь. Колода разлетелась на куски, и Сигмунд оказался свободен. Не теряя времени, он, не разжимая зубов, перехватил своей крепкой рукой язык лосихи и, намотав на него цепь, вырвал его из ее горла. Из пасти колдуньи-зверя ручьем потекла кровь, и она замертво рухнула на землю.

Едва рассвело, в лес прибежал старый слуга. На этот раз его сопровождала Сигни, которой Сиггейр, уверенный в том, что франков уже больше нет в живых, разрешил прогуляться. Оба очень обрадовались, увидев Сигмунда живым и на свободе, а лосиху – мертвой у его ног!

– Боги не допустили, чтобы ты погиб бесславной смертью! – воскликнула Сигни, горячо обнимая брата. – Ты совершишь еще немало подвигов, а Сиггейр сполна расплатится за свое предательство.

– Придет время и для мести, сестра, – ответил ей Сигмунд. – А пока пусть твой муж и дальше считает, что последний из Вёльсунгов отправился в Хель. Возвращайся в замок, а я зарою труп лосихи, чтобы никто ничего не заметил.

– Но где ты будешь жить, дорогой брат? – спросила Сигни.

– Здесь же, в лесу, – ответил Сигмунд. – Так что мы скоро увидимся. А сейчас поспеши назад, пока Сиггейр ничего не заподозрил.

Сигни побежала домой, а Сигмунд взвалил на плечи труп лосихи и, отнеся его подальше в кусты, закопал в землю.

В тот же день Сиггейр отправил в лес своих людей узнать, живы ли еще Вёльсунги, и те, вернувшись, доложили ему, что нашли колоду, к которой были прикованы франки, разбитой, а рядом с ней свежую лужу крови.

«Видно, дикие звери или моя мать растерзали всех десятерых», – радостно подумал Сиггейр, а вслух добавил:

– Теперь, Сигни, мы можем править спокойно, не опасаясь ничьей мести, – Вёльсунгов больше нет в живых!

«Что бы ты сказал, Сиггейр, если бы знал правду!» – чуть не рассмеялась мужу в лицо Сигни, но ничего не ответила ему и лишь покорно склонила голову в знак согласия.

Синфьётли

Вдалеке от королевского замка, в самой гуще леса, Сигмунд выстроил себе землянку, в которой и поселился, терпеливо поджидая дня, когда сможет отомстить Сиггейру за смерть отца и братьев. Оленину и козлятину он добывал охотой, а прочее ему присылала все с тем же слугой Сигни. Королева сама часто навещала брата и рассказывала ему обо всем, что происходило у гаутов.

Так пролетело несколько лет. За это время у Сигни родилось трое сыновей. Двое старших мальчиков от мужа Сиггейра, а младший, Синфьётли, от… собственного брата.

А дело в том, что, ненавидя мужа, Сигни очень хотела иметь хоть одного ребенка не от убийцы своих родичей. Но как это сделать, когда ревнивый король Сиггейр никогда надолго не оставляет ее одну?

И вот, как гласит предание, сидела Сигни однажды в своей горнице, и в это время пришла к ней некая мудрая женщина. Хотя гостья была сведуща в чародействе, она ничем не напоминала давно пропавшую свекровь Сигни – злобную колдунью. Когда-то ее молодой девушкой похитили гауты и привезли в свою страну. Неудивительно, что скоро Сигни стала считать мудрую женщину своей вернейшей подругой.

Тут стала Сигни говорить с гостьей о том, что лежало у нее на сердце. Мудрая женщина, внимательно выслушав собеседницу, предложила ей:

– Давай с помощью моего чародейства мы поменяемся обличьями. Ты отправишься в землянку к своему брату Сигмунду, а я – к королю!

И вот сделала гостья, что нужно. А Сигни явилась в лесное жилище брата, попросив приютить ее на ночь.

– Уже поздно, и я боюсь заблудиться в лесу! – сказала женщина в свое оправдание.

Сигмунд ответил сестре, чтоб она осталась и что он не откажет ей, одной с ним крови, в ночлеге.

Вот вошла Сигни к брату, и сели они за стол. А поскольку гостья явилась не с пустыми руками, а с мехом хорошего вина, Сигмунд все чаще и чаще стал поглядывать на сестру, пока не показалась она ему красивой и пригожей, как юная девушка.

Наконец, когда мужчина и женщина насытились и напились, Сигмунд сказал:

– Если тебе угодно, давай у нас будет на эту ночь одна постель.

Сигни не стала противиться…

Только через три дня королева возвратилась в замок мужа, где и благополучно вновь поменялась с мудрой женщиной внешностью.

И вот, когда пришло время, родила Сигни сына, которого назвала Синфьётли. А когда он подрос, то вышел и крупным, и сильным, и на лицо красивым – весь в мужчин из рода Вёльсунгов.

Синфьётли был так силен, что в борьбе легко побеждал сразу двух воинов, и так смел, что не боялся вступать в драку даже с теми, кто был намного сильнее его самого.

Своих старших сыновей, перед тем как послать в землянку к дяде, королева Сигни подвергала одному и тому же испытанию, пришивая рукава их одежд к коже и мясу. Мальчики не могли стерпеть и начинали кричать. И так же поступила она с Синфьётли, но тот и не шелохнулся. Тогда сдернула она с него рубаху, так что кожа пошла следом за рукавами.

– Тебе, наверное, очень больно, сын? – не сводя напряженного взгляда с мальчика, спросила она.

Но Синфьётли только пожал плечами.

– Малой показалась бы эта боль настоящему Вёльсунгу!

Наконец Синфьётли вместе с матерью явился к Сигмунду. Обитатель землянки внимательно посмотрел на Синфьётли. Мальчик пришелся ему по душе. Он оказался высок, широкоплеч и строен и не опустил перед витязем свои большие глаза, синие, как и у всех Вёльсунгов. Однако Сигмунд решил испытать его.

– Хорошо, – сказал он Сигни, – пусть твой сын переночует у меня. Завтра я проверю, есть ли в нем настоящее мужество.

Синфьётли остался у Сигмунда и на следующее утро получил от него приказание испечь хлеб. С опаской возвращался домой последний из Вёльсунгов. Он боялся, что обнаружит приказание невыполненным, но, как только Сигмунд переступил порог землянки, он увидел на вывороченном пне, служившем ему столом, большой, хорошо испеченный хлеб.

– Когда я начал месить тесто, – сказал Синфьётли, – в муке что-то зашевелилось, но я закатал это что-то в тесто и испек тебе хлеб с начинкой.

– Молодец! – возликовал Сигмунд, обнимая мальчика. – Ты выдержал испытание и теперь останешься у меня. Но есть этот хлеб я тебе все-таки не дам, – добавил он, улыбаясь, – потому что то, что ты закатал в тесто, была ядовитая змея. Я настолько силен, – продолжил он, – что даже гадючий яд не может причинить мне вреда, а ты, хотя в твоих жилах и течет кровь Вёльсунгов, еще слишком молод и не можешь вынести то же, что и я. Да и никто уже больше не сможет, – заключил он печально свою речь.

С этого дня Синфьётли остался у Сигмунда и вскоре полюбил его, как и подобает сыну. Сигмунд и сам привязался к мальчику. Он водил Синфьётли на охоту, учил обращаться с мечом, и вскоре сделал из него хорошего зверолова и воина. Отец старался привить Синфьётли любовь и уважение к знаменитому роду Вёльсунгов и ненависть к вероломному Сигмунду. Синфьётли был столь же честен и прям, как и храбр, и испытывал глубокое отвращение ко всякому коварству. Поэтому, когда он узнал о том, как погибли дед и братья матери, он тут же поклялся, что отомстит за них Сиггейру, и Сигмунд знал, что он сдержит свою клятву.

Лета сменяли зимы, и Синфьётли из мальчика превратился в настоящего витязя.

Во время своих странствований по окрестностям королевского замка Сигмунд и Синфьётли часто набредали на небольшие отряды гаутских воинов и всегда одерживали победу.

Как-то раз во время охоты они с Синфьётли обнаружили небольшую лесную хижину. В ней дрыхли два каких-то незнакомца, а над их головами висели волчьи шкуры. Не зная, что эти шкуры колдовские и что каждый, кто их наденет, на десять дней обернется волком, Сигмунд и его питомец шутки ради накинули их на себя и в тот же миг стали серыми хищниками [40]. Несколько дней они бегали вместе по лесу и чуть не одичали. Дело дошло то того, что Сигмунд прыгнул на Синфьётли с такой силой, что тот пошатнулся и упал. Обезумев, отец вцепился в горло сыну. И совсем было прокусил его, но тут опомнился: «Что я делаю?! Нам надо было послать к троллям проклятые волчьи шкуры, а не надевать их!»

Тут Сигмунд увидел, как выскочивший на поляну горностай укусил другого за горло, а затем побежал в лес, воротился с каким-то листком и приложил его к ране. И вскочил другой горностай живой и здоровый. Но вот где было взять чудесный листок? Волки ведь не юркие зверьки, шныряющие в траве и в кронах деревьев.

Тогда Сигмунд воззвал к самому Одину. И владыка Асгарда незамедлительно пришел ему на помощь. Раздалось хриплое карканье и, громко хлопая крыльями, рядом с истекающим кровью волком опустился ворон. В клюве он держал уже знакомый Сигмунду листок. Стоило птице приложить листок к ране Синфьётли, как едва не околевшийх зверь вскочил целым и невредимым на четыре лапы.

После этого Сигмунд и Синфьётли вернулись в землянку и пробыли там, пока не пришло им время выйти из волчьих шкур…

Однако Сигмунд по-прежнему тянул с местью Сиггейру. Он все еще не доверял силе Синфьётли, пока один случай не убедил его в том, что эта сила мало уступает его собственной.

Как-то отец с сыном, не удержавшись от искушения, решили вновь превратиться в волков и поохотиться. Только на этот раз, помня о прошлой схватке, условились сделать это порознь. На прощание Сигмунд сказал Синфьётли:

– Смотри, если ты встретишь врагов и их будет больше семи, ты должен будешь воем позвать меня на помощь. Если же врагов окажется только семь или меньше, то сможешь сам вступить с ними в борьбу.

И вот Синфьётли встретил одиннадцать гаутских воинов, однако он не стал звать Сигмунда, а, бросившись на них, убил одного за другим всех одиннадцать. Эта битва так изнурила юношу в обличье серого хищника, что он лег на землю и сейчас же заснул. Тут его нашел Сигмунд и по лежащим вокруг мертвым телам гаутов догадался, что Синфьётли не внял его просьбе. Непослушание молодого человека рассердило франкского витязя, но он невольно восхитился его отвагой и силой и решил, что теперь на него вполне можно положиться. Поэтому, когда истекло десять дней и они с Синфьётли снова превратились в людей, Сигмунд сказал своему воспитаннику:

– Ты доказал на деле, что можешь сражаться, как настоящий Вёльсунг. Пора нам проведать Сиггейра и воздать ему сторицей за все то зло, которое он причинил нашему роду.

Затем отец и сын взяли свои колдовские шкуры и сожгли на костре, чтобы ни у кого больше не было соблазна воспользоваться ими.

Месть Сигмунда

В замке Сиггейра и вокруг него всегда было много стражников, поэтому Сигни посоветовала брату напасть на него ночью. За несколько часов до наступления сумерек оба витязя вооружились с головы до ног и отправились в путь. Невдалеке от замка они встретили Сигни.

– Нам нужно поторопиться, – предупредила она, – ворота замка закрываются на ночь, и вы должны успеть проникнуть внутрь. Я спрячу вас в людскую, где когда-то жил мой старый слуга. Там вы дождетесь, пока в замке погасят огни, и тогда пройдете к Сиггейру.

Сигмунд молча кивнул головой. Он предпочел бы встретиться с королем Гаутланда в чистом поле, но у него не было другого выбора.

В одном месте разросшийся лес почти вплотную подходил к самой стене замка. Сюда и привела Сигни брата и сына. Взобравшись на высокое дерево, они спрыгнули во двор замка. Оттуда отец и сын без труда проникли в людскую, где спрятались за сундуками.

Тем временем Сигни, убедившись в том, что в замке все спокойно и что никто ничего не заметил, прошла в свою комнату.

Но дальше случилось то, что никак не мог предвидеть Сигмунд. Дело в том, что у Сиггейра и Сигни не так давно родилось еще два сына. За то время, пока Сигмунд и Синфьётли блуждали по лесам, они едва научились ходить и говорить. И вот эти малолетние сыновья заигрались во дворе замка. Ища откатившееся в сторону кольцо, они забежали в людскую и увидели притаившихся за сундуками грозных воинов в блестящих шлемах и брони. С криками они вернулись в палату к отцу и матери и всех перебудили. Тогда догадался Сиггейр, что его желают застать врасплох.

Сигмунд и Синфьётли не успели опомниться, как в людскую ворвалась стража. Отец с сыном яростно защищались, но в крохотной комнате они едва могли развернуться. Поэтому, потеряв с полдюжины стражников, гаутам все-таки удалось схватить их.

Изумление Сиггейра при виде Сигмунда, которого он считал давно умершим, могло сравниться лишь с его яростью, которая еще больше возросла, когда во втором пленнике он узнал Синфьётли.

– Я не знаю, как тебе удалось избежать гибели от зубов диких зверей, Сигмунд, и задурить голову моему сыну, – мрачно сказал он, – но я знаю, что на этот раз ты последуешь за своими братьями и захватишь с собой этого змееныша, поднявшего руку на родного отца. Пусть ваша жалкая кончина будет примером того, как король Гаутланда умеет расправляться со своими врагами.

И действительно, казнь, которую задумал для своих пленников Сиггейр, была чудовищна.

Невдалеке от замка находился небольшой холм из покрытых дерном камней. В нем была сделана глубокая яма, посередине которой поставили толстую гранитную глыбу. Сигмунда и Синфьётли усадили по обе стороны от этой плиты, дабы умирали они хотя и слыша друг друга, но в одиночестве. После яму закрыли слоем толстых бревен и камней.

Вся бледная от горя и ужаса, Сигни, кусая губы, смотрела, как заживо погребают ее брата и сына. Вдруг она о чем-то вспомнила и стремглав ринулась в замок. Скоро она вернулась назад, держа в руках большой сноп соломы. Как раз в это время гаутские воины готовились засыпать камнями ту часть ямы, в которой находился Синфьётли.

Сигни упросила палачей бросить им хотя бы сноп соломы, чтобы ее сын умер не на голых камнях.

Тем временем, не слыша больше грохота камней над своей головой, Синфьётли понял, что их оставили одних, и осторожно ощупал руками сноп, который ему бросила мать. Сначала он подумал, что в нем королева спрятала кусок хлеба. Но тут радостный крик вылетел из груди юноши, когда он нащупал рукоятку меча Нотунга, того самого меча, который когда-то принадлежал Сигмунду, а потом был отнят у него Сиггейром. Синфьётли еще ребенком видел его у пояса короля гаутов и часто слышал от матери, что он может разрубить любой камень.

«Сейчас я проверю, правда ли это», – подумал юноша и изо всех сил ткнул острием меча в гранитную глыбу, отделявшую его от Сигмунда. К удивлению Синфьётли, чудесный клинок пробил ее насквозь, словно яичную скорлупу, и чуть не поранил дядю.

Услышав скрежет железа о камень, Сигмунд ощупью нашел в темноте торчавшее из плиты лезвие Нотунга и сразу понял, что теперь они спасены. Тут оба витязя, схватившись каждый за свой конец меча, в два счета разрезали разделявшую их преграду и бросились друг другу в объятия.

– Дорогой отец! – воскликнул Синфьётли, крепко прижимаясь к груди Сигмунда. – Разреши мне отныне называть тебя так, потому что другого отца, кроме тебя, мне не нужно!

– Охотно разрешаю, сын мой, – отвечал Сигмунд, все же сочтя нужным умолчать об обстоятельствах рождения Синфьётли.

После этого, используя чудесное свойство Нотунга, пленники прорезали себе выход и, таким образом, выбрались наружу.

Была уже ночь, и на небе ярко светились высокие звезды. Сигмунд долго смотрел на лежавший перед ними королевский замок, в котором, как видно, все давно уже спали, а потом повернулся к Синфьётли.

– Пойдем, – решительно сказал он. – Там, где не помогло железо, поможет огонь.

Затем оба отправились в лес за хворостом. Охапку за охапкой они относили его к замку и укладывали вокруг деревянных стен.

Удовлетворенный своей местью, Сиггейр спокойно спал, когда его разбудили внезапный шум и треск падающих балок. Весь замок оказался охвачен пожаром. Длинные языки пламени охватили бревенчатые стены и высоко поднялись багровым венцом над черепичной крышей. Застигнутые врасплох гауты, наталкиваясь друг на друга и потеряв голову от страха, метались по двору, словно куропатки, завидевшие ястреба. Некоторым из них удавалось проскочить сквозь бушующую стену огня, но их тут же настигал меч Сигмунда.

– Сиггейр, Сиггейр! – закричал франкский витязь, и его громовой голос проник в самые отдаленные уголки замка. – Ты слышишь меня, Сиггейр? Это я, Сигмунд, тот самый Сигмунд, которого тебе так хотелось погубить, и мой меч Нотунг снова в моих руках. Пришел час расплаты, Сиггейр!

Король Гаутланда, которого душили дым, страх и злоба, ответил ему лишь глухим проклятием.

Вдруг из густой пелены огня и дыма, которая все больше и больше окутывала жилище Сиггейра, появилась, подобная белому призраку, женщина.

– Наконец-то, сестра! – возликовал Сигмунд, узнав в ней Сигни. – А я уж боялся, что ты не успеешь спастись.

– Я пришла проститься с тобой и Синфьётли, – ответила Сигни. – Ты исполнил наш долг перед отцом и братьями. Прощай и постарайся заменить Синфьётли отца. Это моя последняя просьба к тебе.

– Как?! – вскричал изумленный Сигмунд, догадавшись о намерениях сестры. – Ты хочешь оставить нас и сгинуть вместе с нашим врагом?

– Никто из моей семьи не может сказать, что я мало сделала для того, чтобы отомстить Сиггейру, – гордо ответила Сигни. – Этой мести я посвятила всю свою жизнь, ради нее я пожертвовала четырьмя сыновьями, которые сейчас гибнут в пламени, зажженном тобой. Но долг есть долг, и жена должна до конца следовать за мужем, как сказал мне на прощание мой отец… хотя бы этого мужа ей дали насильно.

Сигни порывисто поцеловала брата и сына и, прежде чем те успели ее удержать, снова скрылась в огне.

Долго, до самого рассвета, горел замок Сиггейра. Уже давно рухнули его стены, погребя под собой короля Гаутланда и всю его семью, а Сигмунд все стоял и стоял и в грозном молчании смотрел туда, где в последний раз видел Сигни, достойную дочь своего благородного отца.

Месть Синфьётли

Сигмунд не пожелал оставаться в Гаутланде и принял решение возвратиться в отчий край. С ним отправились Синфьётли, а также много дружинников Сиггейра, которые после смерти своего короля перешли на сторону победителей. Преодолев ветра и непогоду, корабли Сигмунда вскоре достигли того места, откуда больше двадцати лет назад отбыл в свое последнее плавание старый Вёльсунг. Сигмунд уже приказал своей дружине высаживаться на берег, когда Синфьётли сказал ему:

– Дорогой отец! Я в первый раз плаваю по морю и еще ничего не знаю, кроме своего замка да леса, в котором мы жили. Позволь мне взять несколько кораблей и часть твоей дружины и постранствовать по разным землям. Может быть, со временем и я сумею прославиться и стану таким же героем, как ты и мой покойный дед.

Как ни печально было Сигмунду расставаться со своим сыном, он счел желание юноши справедливым.

Синфьётли взял десять кораблей и три сотни воинов, попрощался с Сигмундом и поплыл на запад, а Сигмунд с остальной дружиной высадился на берег и двинулся вглубь страны. По дороге он узнал, что власть над франками давно захватил новый король, и стал готовиться к сражению, но ему не пришлось проливать ничью кровь. Узнав о возвращении одного из Вёльсунгов, дружины франков перешли на его сторону, да и сам новый король даже и не думал сопротивляться. Сигмунд изгнал его из страны и снова поселился в замке своего отца под сенью дуба валькирий.

Несколько лет он прожил в спокойствии, мудро и умело правя страной и забыв на время о битвах и сражениях. Но вскоре одиночество Сигмунду наскучило. В это время ему стало известно о том, что у короля данов есть красавица дочь по имени Боргхильд [41]. Сигмунд решил к ней посвататься. Имя короля франков, его богатство и знатность рода были известны повсюду, и он не встретил отказа. Уже через несколько месяцев состоялась свадьба, и старый замок Вёльсунгов обрел хозяйку.

Сигмунд прожил с женой около года, когда из земли данов прискакал гонец с известием, что отец Боргхильд умер. Пришлось обоим супругам отправиться туда, чтобы вступить в наследство.

Тем временем Синфьётли успел объездить немало стран и принять участие во множестве битв. Видели устрашенные враги всюду его блестящий, как лед на вершине горы, шлем, белую, словно свежевыпавший снег, броню, копье со сверкающим наконечником и щит, окованный золотом.

Однажды, во время одного из путешествий, корабли Синфьётли пристали к берегу страны варнов. Варны радушно встретили гостей и провели их к своей королеве.

Красивая внешность и ум Свинты – так звали королеву варнов [42] – очаровали Синфьётли.

День шел за днем, неделя за неделей, а он все откладывал свое возвращение в страну франков и наконец решил, что никто, кроме Свинты, не достоин быть его женой. Как раз в это время в страну варнов прибыл со своей дружиной брат Боргхильд, принц данов Роар, известный и прославленный воин. Красота Свинты пленила его не меньше, и он тоже остался у владычицы варнов в гостях.

Оба молодых человека с первой же минуты возненавидели друг друга. Особенно горячился Роар, видя, что Свинта оказывает явное предпочтение его сопернику. Наконец однажды утром, когда Синфьётли сидел один на берегу моря, Роар явился к нему и сказал:

– Тебе лучше убраться отсюда. Я хочу жениться на Свинте, и горе тому, кто перейдет мне дорогу.

Синфьётли поднял голову и спокойно посмотрел на наглеца.

– Прибереги свои угрозы для другого, Роар, – ответил он, – ты брат жены Сигмунда, и я не хочу с тобой ссориться, но Свинту я не уступлю, пока она сама меня об этом не попросит.

– Тогда ты умрешь, – угрюмо сказал дан. – Я не встречал еще человека, который бы мог устоять против меня в честном бою.

– Наверное, потому, что до сих пор ты мерился силами только с детьми да стариками, – насмешливо возразил Синфьётли.

При этих словах вспыльчивый и горячий Роар не мог далее сдерживаться и, выхватив меч, бросился на Синфьётли. Тот отскочил в сторону и в свою очередь взялся за оружие. Дан был ловок и силен, он прекрасно владел мечом, но его соперника обучал военному делу сам Сигмунд, сын Вёльсунга! Некоторое время Синфьётли только защищался, а потом неожиданно напал на противника и, прежде чем тот успел опомниться, пронзил его мечом. Обливаясь кровью, Роар упал на землю и тут же испустил дух.

Синфьётли не обрадовался своей победе. Он знал, что Боргхильд возненавидит его за смерть брата, хотя тот и первым затеял ссору. Он позвал слуг, распорядившись, чтобы Роара похоронили с честью, как королевского сына, а потом отправился к Свинте.

– Мы только что сразились из-за тебя с Роаром, – сказал Синфьётли, – и теперь он лежит бездыханный. Завтра я поеду к отцу и сообщу, что хочу на тебе жениться.

Королева опустила голову.

– Хорошо, – печально молвила она, предчувствуя недоброе, – поезжай, я буду тебя ждать.

Синфьётли тут же собрал свою дружину и, попрощавшись с невестой, уже на заре следующего дня пустился в путь.

На пути в страну франков его корабли встретились с кораблями викингов. От них он узнал, что Сигмунд и Боргхильд недавно возвратились в страну данов, и приказал своим гребцам плыть туда же.

Долго и горячо обнимались Сигмунд и его сын после стольких лет разлуки. Боргхильд тоже ласково встретила своего пасынка, но едва она услышала откровенное признание Синфьётли о его поединке с Роаром, как ее радушие сменил гнев.

– И ты посмел после этого явиться в наш дом! – вскричала она, сверкая глазами. – Я вижу, ты слишком долго кормился в лесу волчьей сытью [43] и грыз горло холодным трупам! Уходи прочь, или я убью тебя собственными руками!

– Негоже говорить с гостем такими непристойными словами. Твой брат пал в честном бою, Боргхильд, – отчитал Сигмунд жену. – Роар сам вызвал Синфьётли на поединок, и молодой человек не мог отказаться. Останься, мой сын.

– Ты владыка в замке, и я покоряюсь твоей воле, Сигмунд, – ответила Боргхильд, едва сдерживая злобу.

Она вскочила со своего места и хотела выйти, но Сигмунд остановил ее.

– Задержись, Боргхильд, – сказал он. – По нашему обычаю за убийство полагается платить выкуп. Вместо этого мы устроим по Роару богатую тризну, и твоя честь нисколько не пострадает.

Боргхильд сделала вид, что предложение мужа вернуло ей доброе настроение, и уже спокойно выслушала дальнейшие рассказы Синфьётли о его странствиях и о сватовстве к прекрасной королеве варнов.

Через несколько дней Сигмунд действительно справил большую тризну по Роару, на которую созвал многочисленных гостей. На тризне был и Синфьётли, и при виде его гнев Боргхильд вспыхнул с новой силой. В самый разгар пиршества она потихоньку вышла, наполнила большой рог медом и, вложив в него яд, снова вернулась в зал.

– Выпей за благополучие нашей семьи, Синфьётли! – коварно улыбаясь, сказала она, подавая ему рог.

Сердце Синфьётли почуяло недоброе.

– Этот мед мне кажется испорченным, – сказал он.

– Давай его сюда, сын мой, – воскликнул захмелевший Сигмунд. – Ты зря воротишь нос от старого доброго напитка.

Он взял рог и осушил его одним духом.

Боргхильд с ужасом посмотрела на мужа, но Сигмунда не мог свалить даже гадючий яд, и он продолжил как ни в чем не бывало веселиться и разговаривать с гостями.

Неудача не заставила королеву отказаться от преступного замысла. Она вышла и принесла новый рог с медом, в который снова добавила яд.

– Нехорошо заставлять других пить вместо себя, Синфьётли, – проворчала она с показным недовольством. – Этот рог ты должен выпить сам.

– Я бы выпил, да на этот раз мед не чист, – ответил Синфьётли.

Услышав это, Сигмунд рассмеялся и, взяв из рук жены рог, осушил его так же, как и первый.

Разгневанная Боргхильд так сжала кулаки, что побелели костяшки пальцев.

– Ну погоди, – прошипела она, – рано или поздно ты выпьешь то зелье, что я тебе приготовлю!

Она подождала немного, а потом принесла Синфьётли третий рог.

– Ты не Вёльсунг, иначе ты не был бы таким трусишкой и слабаком, – насмешливо сказала она. – Почему ты не пьешь?

– Потому что мед отравлен! – во всеуслышание заявил Синфьётли, посмотрев на Сигмунда.

Но тот уже настолько опьянел, что только нахмурился и сказал заплетающимся языком:

– Что ты такое мелешь? Пей, иначе ты мне не сын!

Синфьётли, поняв, что это сам злой рок вещает устами его отца, выпил и в тот же миг бездыханным упал на пол.

Шум в зале смолк, гости повскакали со своих мест, но их опередил Сигмунд. Весь его хмель разом вылетел, как пар из котла. Он осторожно поднял Синфьётли и приложил ухо к его груди. Но сердце сына не билось. Король франков медленно поднял голову и, будто не замечая ни гостей, ни побледневшую, словно мел, королеву, вышел из замка.

Обезумев от горя, Сигмунд долго нес на руках Синфьётли в поисках места, где бы он мог предать земле своего единственного сына, настоящего Вёльсунга. Он шел, не разбирая дороги, все вперед и вперед, пока не очутился на берегу фьорда – длинного и извилистого морского залива. Была ночь, но светила полная луна, и при ее свете Сигмунд увидел небольшую лодку, тихо скользившую по волнам.

– Эй, лодочник! – позвал он. – Перевези меня и сына на другой берег, и я тебя щедро награжу!

Лодка приблизилась. В ней сидел старик в старой широкополой шляпе и синем плаще. Но, сокрушенный горем, Сигмунд не сразу узнал в незнакомце того, кто когда-то принес ему чудесный меч.

– Опусти тело в лодку, – сказал ему старик, – и жди меня здесь – лодка слишком мала, чтобы взять сразу двоих.

Сигмунд покорно уложил тело Синфьётли на дно лодки, которая сейчас же отчалила. Однако, вместо того чтобы плыть к противоположному берегу, старик развернул ее прямо в открытое море.

– Остановись! – в отчаянии закричал Сигмунд. – Ты не туда правишь!

Старик, не отвечая, продолжил молча грести веслами, уплывая все дальше и дальше.

– Это Один, сам Один! – вдруг все поняв, воскликнул Сигмунд. – Он увозит Синфьётли в Валгаллу!

В этот миг неизвестно откуда набежавшее облако на один миг закрыло луну, а когда ночное светило снова вынырнуло, ни старика, ни лодки уже не было видно. Они растаяли, как дым над водой.

Смерть Сигмунда

Всю ночь проблуждав, подобно дикому зверю, Сигмунд возвратился к себе в замок только на утренней заре. Его гости уже разошлись, а Боргхильд удалилась в свою спальню и не показывалась. Король франков позвал слугу и приказал ему передать королеве, что он желает немедленно ее видеть. Спустя некоторое время в пиршественный зал, замирая от ужаса, тихо ступила Боргхильд.

– Ты хотел со мной поговорить, супруг мой? – спросила она дрожащим от страха голосом.

Сигмунд вперил в нее страшный взгляд.

– Ты отравила сына… моей сестры, – сказал он. – Как же мне отплатить тебе за это?

– Синфьётли убил Роара, – возразила, немного осмелев, Боргхильд, – и я ему отомстила. Или сын твоей сестры для тебя дороже жены? Неужели ты не простишь меня?

Лицо Сигмунда побагровело от гнева.

– Раньше я накормлю воронов твоей падалью, чем прощу тебя. Ты не жена мне больше! – заревел он на весь зал. – Твое счастье, что я не убиваю женщин. Убирайся прочь из моего дома, и горе тебе, если ты еще раз попадешься мне на глаза.

Королева хотела броситься на колени, но, взглянув в глаза мужа, понурила голову и медленно побрела вон. Больше Сигмунд ее не видел, а несколько месяцев спустя, когда он уже вернулся в страну франков, до его ушей дошла весть, что Боргхильд не вынесла позора и вскоре после своего изгнания скончалась.

Король вновь остался один. Потянулись тоскливые годы. Волосы Сигмунда словно присыпало инеем, борода пожелтела. Он почувствовал, что начинает дряхлеть, и, как Рерира, его охватил страх не оставить после себя наследника. Многие вельможи советовали королю еще раз жениться, но он все колебался, не зная, на ком остановить свой выбор.

Но вот как-то раз Сигмунд навестил своего соседа, старого короля Эйлими Ловдунга [44], у которого имелась взрослая дочь по имени Хьёрдис. Разумная и красивая, она отличалась спокойным и добрым нравом, а потому сразу завладела сердцем короля франков. Скоро тот решил жениться на ней. Между тем к Хёрдис сватался другой жених – знатный и богатый король Люнгви из рода Хундингов. Эйлими понимал, что притязатель на руку его дочери, которому будет отказано, станет заклятым врагом, но все же предложил Хьёрдис самой выбрать себе мужа.

Выйдя к обоим гостям, прозорливая дева раздумывала недолго:

– Я выбираю того короля, который славнее. И это Сигмунд, хотя он уже стар годами.

– Ты и вправду разумна, дочь моя, – согласился, не скрывая своей радости, Эйлими. – Я благословляю твой выбор и отдаю тебя Сигмунду.

Суровый король франков буквально воспарил от счастья. Зато гордый Люнгви почувствовал себя жестоко оскорбленным и тут же уехал, поклявшись, что рано или поздно дочь Эйлими будет принадлежать ему.

Еще ни одна свадьба не справлялась так долго и так весело, как свадьба Сигмунда и Хьёрдис. Некоторое время супруги жили в замке Эйлими, а потом переехали в страну франков, куда за ними последовал и тесть, не пожелавший расставаться с любимой дочерью.

После долгих скорбных лет для Сигмунда вновь наступили счастливые дни, а вскоре его ждала еще большая радость: Хьёрдис поведала ему, что у нее скоро родится ребенок. Радовался этому известию и готовящийся стать дедом Эйлими.

Но как-то весенним утром, когда Сигмунд и его тесть собирались на охоту, до них дошла весть о том, что Люнгви вместе со своими гриднями высадился на берегу и готовиться напасть на замок Вёльсунгов.

Сигмунд тотчас велел Хьёрдис взять слуг, все самое ценное из сокровищ и бежать в лес, что находился неподалеку от моря. Хьёрдис попыталась возразить, но Сигмунд сказал:

– Ты должна подумать о нашем будущем ребенке!

Едва успели люди Люнгви сойти с кораблей, как Сигмунд и Эйлими подняли боевые стяги. Загремели трубы. Вот Сигмунд дунул в свой рог, что остался еще от старого Вёльсунга, побуждая свою дружину начать натиск. Завязалась жестокая битва. И хоть немолод был годами Сигмунд, стал он сражаться люто, все время идя впереди воинов. Не могли устоять перед его мечом Нотунгом ни щит, ни броня. Небо над полем сражения потемнело от множества дротиков и стрел. Но так помогали Сигмунду вещие дисы, перехватывая снаряды врагов, что ни разу он не был ранен, и бесчисленно пало супостатов от его меча, и оказались у короля франков обе руки в крови по самые плечи.

Дружина Люнгви, дрогнув, стала отступать к кораблям. Сигмунд принялся яростно преследовать их, как вдруг перед ним как из-под земли вырос Один. На этот раз в его руке был не меч, а длинное, покрытое старинной резьбой копье, жало которого ярко сверкало в лучах солнца.

– Настал твой час, Сигмунд! – сказал он.

Король франков только усмехнулся и изо всех сил ударил копье Одина мечом. Но чудесный клинок Сигмунда, встретившись с оружием владыки Асгарда, вдруг разлетелся пополам, как будто был сделан из стекла. В тот же миг охранявшие витязя дисы улетели прочь, и одно из брошенных врагами копий пронзило его грудь. Кровавый туман застлал глаза Сигмунда, и он, теряя сознание, упал прямо под ноги своих врагов.

И тут же ряды франков дрогнули. Напрасно старый Эйлими пытался снова увлечь их в бой. Охваченная страхом дружина обратилась в бегство, а вскоре и сам Эйлими с расколотым черепом уже лежал на поле брани невдалеке от своего зятя.

Увидев, что франки бегут, Люнгви с братьями устремился к королевскому замку. Ворвавшись в опустевшее жилище, он принялся как безумный рыскать по нему, желая взять в плен Хьёрдис, а заодно прибрать к рукам и сокровища Вёльсунгов. Однако его ждало разочарование – молодая королева, а вместе с нею и большая часть добра, накопленного знаменитым родом, бесследно исчезли. Разъяренный Люнгви призвал воинов и приказал им тотчас же разыскать и привести беглянку, но наступила ночь, и они были вынуждены отложить свои поиски до утра.

Не успело еще воронье слететься на поле битвы, как Хьёрдис прокралась к мужу.

С трудом найдя Сигмунда, она прижалась к нему. Вдруг король франков вздохнул и открыл глаза.

– Ты только ранен! – радостно воскликнула королева. – Скажи скорей, можно ли тебя выходить?

– Нет, – покачал головой Сигмунд. – Ты видишь, сам Один подвел черту моей жизни. Мой меч Нотунг разломался пополам, и теперь владыка Валгаллы призывает меня к себе, как и старого Эйлими. Но я ни о чем не жалею. Наш сын, которого ты носишь под сердцем, отомстит Люнгви за смерть своего отца и деда. И запомни еще. Глаза умирающего зрят грядущее: наш сын станет героем, равного которому не было, нет и не будет на свете. Он совершит множество бессмертных подвигов, и скальды воспоют его имя в веках.

Собрав последние силы, Сигмунд приподнялся и, взяв обе половинки своего меча, протянул их Хьёрдис.

– Возьми их. Придет время, и искусный коваль скует из них меч для нашего сына. Он будет называться Грам и совершит то, что будет греметь, пока стоит мир.

– Скажи, как мне назвать сына? – спросила Хьёрдис, наклоняясь к мужу.

– Назови его Сигурд, – прохрипел король франков, закрыл глаза и умер.

Хьёрдис просидела с мертвецом всю ночь, пока не засиял день.

Вдруг к ней подбежала служанка.

– Госпожа, – сказала она, – вернемся в лес! В море показались неизвестные корабли!

Хьёрдис и служанка ушли, укрывшись в кустах на опушке. В это самое время, когда подул ветер, неведомые ладьи подошли к самому берегу. Королева и служанка увидели высадившихся на берег данов – людей из страны Боргхильд, первой жены Сигмунда. Они были высоки ростом и широки в плечах. А их головы венчали ярко блестящие в золотых лучах солнца шлемы.

– Это викинги, – промолвила Хьёрдис и, помолчав немного, добавила: – Нам не стоит скрываться от них. Здесь мы погибнем с голоду, а попасться в руки Люнгви будет хуже смерти.

– Погоди, госпожа, – возразила служанка. – Давай лучше сначала поменяемся платьями и захватим с собой драгоценности. Кто знает, что может случиться.

И вот когда обе женщины, переодевшись и шатаясь под мешками с золотом, вышли из лесу, даны с изумлением осматривали трупы убитых воинов. Среди приехавших особенно выделялся один молодой человек. Он был выше всех ростом, с благородным лицом. Увидев служанку, переодетую в парчовое платье, и сопровождающую ее Хьёрдис в скромном льняном наряде, он сделал несколько шагов им навстречу и сказал:

– Я король Альф, сын Хиальпрека из народа данов. Мы возвращаемся на родину из далекого похода и решили немного поднабраться сил на вашем берегу. Но я вижу, – тут он ткнул рукой на покрытый мертвыми телами берег, – что здесь случилась жестокая битва.

– Ты прав, – ответила служанка, принимая высокомерный вид. – Вчера здесь действительно была битва, и в этой битве я потеряла своего мужа, Сигмунда, сына Вёльсунга. Мой замок был захвачен королем Люнгви из рода Хундингов, и теперь я вынуждена спасаться бегством, прося помощь.

– И ты ее получишь! – сказал король Альф. – Я наслышан о Сигмунде – великом короле и славном воине. Но ты не сказала, как тебя зовут.

После того как служанка назвалась именем Хьёрдис, обеих женщин проводили на корабль. Но от внимательного взгляда Альфа не укрылось, что хотя у служанки был наряд простым, да и колец она носила поменьше, лицо ее было гораздо красивее.

И вот по прибытии в страну данов Альф, поняв, что его обманывают, отвел в сторону мнимую королеву и спросил:

– Скажи мне, Хьёрдис, дочь Эйлими и вдова славного Сигмунда, как ты узнавала время, когда ночь клонится к концу, а звезд на небе не видно?

– О, – рассмеялась та, – проспать я никак не могла: я смолоду была приучена много пить воды на заре, а когда вошла в зрелые лета, то начала просыпаться в тот час по привычке.

Альф подумал, что подобный обычай скорее пристал бы служанке. Ведь той нужно успеть напиться воды до того, как ей велят работать от зари до зари по дому. И тогда не будет у бедной девушки времени, чтобы сделать хоть маленький глоток. Однако Альф решил испытать и Хьёрдис. Он обратился к ней с тем же вопросом. На него Хьёрдис ответила следующее:

– Отец мой подарил мне золотое кольцо с таким свойством, что оно перед зарей холодело у меня на пальце. Так я догадывалась о том, что пора вставать.

Король данов покачал головой:

– Много же у вас, Вёльсунгов, было золота, что его носили и служанки!

Тут он сурово посмотрел на Хьёрдис и сказал ей:

– А теперь довольно меня разыгрывать. Почему ты решила скрыть от меня свое благородное происхождение?

Молодая женщина, покраснев, ответила:

– Я… не знала, как примете меня вы, даны… Ведь я тяжела мальчиком.

– Не бойся ничего, – сказал молодой король, – ты будешь почетной гостьей в доме моего отца, потому что станешь моей женой, и я дам за тебя вено, как только родится твой ребенок, мой сын!

Приободрившись, Хьёрдис смело взглянула в лицо Альфу:

– Я согласна. Но только при одном условии!

– Каком?

– Мы назовем его Сигурдом!

Юность Сигурда

Король Альф не обманул Хьёрдис. Его отец, Хиальпрек из народа данов, не только принял вдову знаменитого Сигмунда, но и поселил ее в своем замке, приказав оказывать женщине королевские почести.

Когда у Хьёрдис родился сын, старый король велел принести мальчика к нему и долго любовался его ясными глазами. Узнав, что мать назвала мальчика Сигурдом, Хиальпрек довольно усмехнулся.

– Это доброе имя, – сказал он. – Оно происходит от двух слов: «побеждать» и «защищать».

В это время ко двору Альфа пришел некий странник по имени Грипир. Он считался человеком, сведущим в судьбах людей. Альф, Хиальпрек и Хьёрдис спросили его о том, как протечет жизнь мальчика. Грипир сначала долго отнекивался, но под конец поведал, что Сигурду удастся отомстить за гибель родичей, сразить чудовище и завоевать любовь прекрасной девушки.

Мальчик рос, словно опара на дрожжах. В шестилетнем возрасте он был уже высок, как юноша. И вот отец и дед решили, что настала пора учить его.

При дворе короля данов много лет жил карла Регин, сын Хрейдмара [45], маленький горбун с длинной черной бородой и бегающими хитрыми глазками. Считалось, что он не только знает разные руны, но и сведущ во многих языках и владеет колдовством. Однако Альф и Хиальпрек больше ценили Регина за редкое умение, с которым карла выковывал оружие и всевозможные украшения. Ему-то и поручили хозяева замка воспитание Сигурда.

Юноша оказался способным учеником, и спустя несколько лет он уже научился почти всему, что знал сам Регин.

И вот как-то хитрый карла спросил Сигурда:

– Послушай, а тебе известно, какое принадлежащее тебе по праву великое богатство хранит король Альф?

Молодой человек с гордостью и спокойствием ответил:

– Ему и дальше надлежит беречь его, пока оно мне не понадобится.

Однако Регин не желал так просто отступаться от беседы с воспитанником и в другой раз заявил следующее:

– Неужели ты хочешь стать конюхом у Хиальпрека? Ты ведь ему не родной внук. Как только сыновья Альфа подрастут, тебя отправят в людскую к дворне.

Сигурд распахнул глаза.

– Отправят в людскую к дворне? – повторил он удивленно. – Почему? Разве Хиальпрек мне в чем-нибудь отказывает? Он любит меня так же, как и других своих внуков.

Регин расхохотался.

– У данов недурно живется и слугам. Но я вижу, что все малолетние внуки Хиальпрека уже давно имеют собственных коней, а ты ходишь пешком, как простой пастух.

В тот же день Сигурд обратился к деду с просьбой дать ему коня.

– Наконец-то! – обрадовался Хиальпрек. – А я все ждал, когда ты сам скажешь мне об этом!

После этого старый король направил внука к своему собственному табуну, чтобы тот мог выбрать себе любого скакуна, который придется ему по вкусу.

Табун Хиальпрека пасся на опушке небольшого леса, недалеко от замка. В нем было несколько сот коней разной породы и масти. Сигурд долго не знал, на каком животном остановить свой выбор, когда вдруг увидел, как из леса вышел одноглазый старик в широкополой шляпе и синем плаще.

– Что ты тут делаешь и не могу ли я тебе чем-нибудь помочь? – ласково спросил его незнакомец, подходя ближе.

– Я выбираю себе коня, – ответил юноша. – А ты, я погляжу, стар и опытен. Скажи, как мне узнать, какой из этих скакунов самый лучший?

– Это не так трудно сделать, – усмехнулся одноглазый старик. – Поблизости отсюда течет река Бусильтьёрн. Загони в нее табун и возьми себе то животное, которое первым переплывет на другой берег.

Сигурд сделал, как велел ему незнакомец. Встретившиеся со стремительным потоком кони повернули назад, кроме одного еще не объезженного серого жеребца.

– Вот тебе и конь! – воскликнул одноглазый старик, неотступно следовавший за юношей. – Самый лучший конь на земле, ведь в его роду был Слейпнир, восьминогий жеребец Одина.

Сигурд обернулся, чтобы спросить незнакомца, откуда он это знает, но, к своему изумлению, увидел, что того уже и след простыл. Молодой человек сразу подумал: неужели это был сам владыка Асгарда?

Один не обманул юношу. Грани – так Сигурд назвал своего жеребца – оказался быстрее и выносливее любого другого коня. Регин с ухмылкой смотрел, как Сигурд объезжает Грани, но, когда тот спросил его, похож ли он теперь на слугу, карла лукаво прищурился и ответил:

– Даже самый лучший конь не сделает воина из деревенского парня. Настоящего витязя нельзя представить без хорошего меча.

– Ну так выкуй мне его, – сказал Сигурд. – Ты отличный мастер, и для тебя это не составит труда.

Они пошли к кузнецу, и карла тут же принялся за работу. Несмотря на маленький рост, он был силен и крепок, как самый настоящий подземный житель, и размахивал молотом, словно лебединым перышком. Сигурд видел много мечей, изготовленных Регином, но на этот раз карла превзошел самого себя, и выкованный им клинок был намного острее всех тех, которые он делал раньше.

– Ты доволен? – гордо спросил Регин юношу, внимательно осматривающего его работу.

– Не знаю, – ответил тот. – По красоте твой меч не знает себе равных. Теперь пришло время его испытать.

Сигурд размахнулся и изо всех сил ударил мечом по железной наковальне. Клинок с грохотом разлетелся на куски. Сигурд укоризненно посмотрел на карлу.

– Да, ты силен, – хмыкнув, сказал Регин. – Тебе, пожалуй, трудно будет угодить.

И он снова загремел молотом. Его второй меч оказался еще лучше первого, но и он не выдержал первого же удара Сигурда.

– Ты, видно, пошел в своих необузданных сородичей! Поищи себе оружие Вёльсунгов! – ворчливо воскликнул Регин, гася горн и сердито швыряя в сторону молот и клещи.

Разочарованный юноша вышел из кузницы и печально побрел в замок. Желая понять, что имел в виду кузнец, он направился к своей матери Хьёрдис.

Та, узнав, в чем дело, с таинственной улыбкой отошла ненадолго к королю Альфу и скоро вернулась, держа в руках две половинки меча.

– Это Нотунг, клинок твоего настоящего отца, Сигмунда, о славной жизни и смерти которого я тебе уже не раз рассказывала, – объяснила Хьёрдис. – Но теперь пришла пора поведать о мече Вёльсунгов, из-за которого все началось… Сам Один подарил Сигмунду этот меч. Он же и разломал его своим копьем. Отнеси эти половинки Регину и попроси соединить их. Тогда у тебя будет меч, который не побоится любого удара. Но помни, Сигурд, отец, умирая, хотел, чтобы ты отомстил за него и совершил множество славных подвигов. Этого жду от тебя и я.

Глаза Сигурда засверкали. Он прижал к груди предсмертный дар Сигмунда и побежал обратно к Регину. Карла долго и с восхищением рассматривал обломки замечательного клинка, потом, не говоря ни слова, опять разжег горн и поднял с земли брошенные инструменты. Сигурд, боясь открыть рот, с нетерпением принялся ожидать конца работы Регина. Наконец, когда она была закончена, он взял из рук карлы только что выкованный меч, ударил им по железной наковальне и едва удержался на ногах: чудесный подарок Одина с легкостью рассек ее пополам и глубоко ушел в землю.

– Пусть этот меч, похожий на бьющее пламя, отныне зовется Грамом, Сердитым! – воскликнул карла, а потом прибавил, сверкая маленькими, разгоревшимися, как угольки в глубине очага, глазками:

– Я рад за тебя, Сигурд! Но еще больше я рад за себя. Пришло время раскрыть тебе мою тайну.

– Твою тайну, Регин? – спросил юноша.

– Да, Сигурд, великую тайну, – ответил карла, скалясь. – Но скажи мне сначала, любишь ли ты золото?

– А за что мне его любить? – презрительно пожал плечами Сигурд. – Я знаю, что у моего отца Сигмунда было много золота. Мать спасла его, и оно хранится у моих приемных отца и деда, но я сам никогда не держал его в своих руках. Да и на что мне золото?

Регин рассмеялся тонким пронзительным смехом.

– Ты еще не знаешь власти этого блестящего, подобно солнцу, металла, – сказал он. – А оно обладает сокрушительной властью. Золото может сделать тебя величайшим королем в мире скорее, чем самый лучший меч.

– Ты ошибаешься, Регин! – возразил Сигурд. – Я слышал не раз от своей матери, что когда-то мой отец Сигмунд отказался продать королю Гаутланда Сиггейру свой меч Нотунг за все его золото, а потом одержал над ним победу.

Карла покачал головой.

– Я тоже слышал об этом, – сказал он. – Но Сиггейр был далеко не так состоятелен, как ты думаешь. Выслушай мою историю, и тогда ты узнаешь, что такое настоящие сокровища и как их найти.

Рассказ Регина

– Я родился очень и очень давно, – начал Регин свой рассказ, – много столетий назад. Не удивляйся: ведь карлы живут куда дольше обычных людей. Мой отец, богатый бонд [46] Хрейдмар, имел трех сыновей и двух дочерей: Люнгхейд и Лофнхейд. Хрейдмара соседи считали могущественным чародеем, ибо он обладал Шлемом Ужаса, которого пугалось все живое, золотой кольчугой и мечом Хротти. Я был вторым сыном своего отца, Фафнир – старшим, а Отр – младшим. Мои братья и сестры были намного выше и красивее меня, а кроме того, они, как и отец, умели колдовать и превращаться в различных зверей и птиц, но мы жили дружно и счастливо, ни в чем не нуждались и не мечтали о лучшем.

Возле нашего дома ревел огромный водопад Андварафорс, и пока мы с Фафниром охотились или работали в поле, Отр, превратившись в огромную выдру, ловил в водопаде рыбу. Он и сам несколько походил на водяного зверя: подслеповатый, неуклюжий на суше. Кроме того, Отр имел дурную привычку есть добычу зажмурившись. Это его и сгубило.

Случилось, что три бога – Один, Хёнир и Локи, – странствуя по свету, шли по течению этой реки. Отр как раз поймал лосося и лакомился им возле Андварафорса по своему обыкновению. Приняв моего брата за настоящую выдру, Локи взял камень и метким броском убил его на месте. Взяв с собой добычу, асы пришли к нашему дому и попросились на ночлег. В оплату за это они предложили шкуру убитого ими зверя.

Мой отец затрясся от гнева, когда в добытой Локи выдре он узнал собственного сына, но он сдержал свою ярость и, радушно приняв незваных гостей, накормил их ужином и уложил спать.

В тот день мы с Фафниром долго убирали сено и вернулись домой только к сумеркам.

– Отр убит, – такими словами встретил нас отец, едва мы переступили порог дома. – И вот почивают его убийцы.

Услышав это, Фафнир в ярости схватился за копье Одина и замахнулся им на бога, но отец удержал его руку.

– Ты нас погубишь! – прошипел он. – Владыке Асгарда и его спутникам не суждено пасть от наших рук, да и остальные асы жестоко расправились бы с нами за это.

И тут наши сестры, Люнгхейд и Лофнхейд, предложили:

– Давайте лучше возьмем богов в плен и заставим их уплатить нам большую виру [47]!

Мы согласились и, пока наши гости спали, схватили их и крепко связали по рукам и ногам.

Проснувшись, асы стали требовать, чтобы мы их освободили, угрожая нам своим гневом, но отец показал им шкуру Отра.

– Вы убили моего сына, – сказал он, – и должны заплатить за его смерть.

– Справедливость – добродетель богов, – согласился Один. – Мы не ведали, что эта выдра твой сын, но ты получишь за него любой выкуп. Чего ты желаешь?

Отец задумался, потом расстелил на полу шкуру выдры, а она вышла очень большой, больше, чем иная воловья, и молвил:

– Наполните эту шкуру золотом и присыпьте ее им же сверху, да так, чтобы ни одного волоска не торчало, и я отпущу вас на свободу.

Один спокойно выслушал слова отца и кивнул головой. И вот, поклявшись друг другу в том, что каждый выполнит свою часть договора, обе стороны отрядили Локи за золотом.

Локи, едва рассвело, надев свои крылатые сандалии, помчался за выкупом.

Больше всего золота было тогда у дверга Андвари [48], сына Оина, который уже давно, волей одной злой норны обращенный в щуку, плавал в реке у водопада Андварафорс. Там, глубоко под водой, он и хранил свои сокровища. От их блеска горели даже волны. Не зря люди нарекли золото Андвари пламенем реки.

Зная об этом, Локи прилетел прямо к водопаду, однако договориться с хитрым двергом оказалось не так-то просто. Тщетно бог-плут кричал и звал дверга по имени: он не показывался. Тогда рассерженный ас зашел глубоко в воду и попытался схватить Андвари руками, но дверг в образе щуки проскользнул между его пальцев [49] и, высунув из воды свое узкое и длинное рыло, рассмеялся.

– Ну погоди же! – воскликнул в гневе Локи.

Он побежал к великанше Ран и выпросил у нее ту самую сеть, которой она утаскивает на дно корабли. С этой сетью он и возвратился к водопаду.

Лукавый ас быстро выловил Андвари, и тот, тщетно пытаясь освободиться от стягивающей его жабры петли, взмолился человеческим голосом:

– Отпусти меня обратно в реку, и я сделаю все, что ты хочешь.

– Я отпущу тебя, Андвари, – ответил бог-плут, – но поклянись, что за это ты отдашь мне все свое золото.

– Клянусь, ты получишь золото! – воскликнул дверг. – Ты получишь все мое золото, клянусь тебе, но только брось меня в воду, я задыхаюсь!

Локи исполнил его просьбу, и Андвари, беспрестанно ныряя до самого вечера, достал со дна множество сокровищ, пока не сказал, что кладовая исчерпана.

Довольный Локи туго набил золотом сеть Ран и уже собрался отправиться в дорогу, как вдруг увидел сверкающее под плавником Андвари кольцо.

– Отдай мне его! – потребовал ас.

– Андваранаут – это все, что у меня осталось, – взмолился дверг. – С его помощью я собираюсь вновь умножить свои богатства.

Но кольцо так ярко сверкало в лучах заходящего солнца, что Локи не мог оторвать от него глаз.

– Я беру его, – как будто не своим голосом молвил он. – Ты дал клятву.

– Смилуйся, Локи! – горестно вскричал Андвари. – Неужели тебе мало того, что ты уже получил?

– Отдай мне кольцо, – настоял бог-плут, – или я отберу его силой!

Перепуганный дверг попытался нырнуть в воду, но Локи успел схватить его одной рукой, а другой вырвал Андваранаут.

– Я оставлю его у себя, – сказал он с торжествующей усмешкой на устах. – Сам не знаю почему, оно мне кажется лучше всех вещей в мире.

Он бросил Андвари в воду, надел кольцо на палец и, взвалив на плечи сеть с пламенем реки, тронулся в обратный путь. Не успел он, однако, пройти и десяти шагов, как дверг, высунувшись из воды, зловеще прокричал ему вслед:

– Ты разорил меня дотла, отняв последнюю надежду вернуть мои богатства. Так пусть же отныне мое проклятие преследует тебя и всякого другого бога или человека, кто к нему прикоснется! Пусть сгинет каждый, кто возьмет кольцо в руки! Пламя реки принесет в мир алчность и преступления, из-за него прольются моря крови, но никому и никогда, ты слышишь, никому и никогда это богатство не принесет счастья.

Локи в ответ только рассмеялся и, махнув рукой, зашагал дальше.

Наступили уже сумерки, когда он добрался до нашего дома. Золота хватило с лихвой, чтобы не только набить шкуру Отра, но и закрыть ее сверху. Но тут, приглядевшись, отец заметил, что один усик выдры остался непокрытым. Тогда он потребовал у Локи ярко сверкавший на его пальце Андваранаут. Бог-плут, нахмурившись, отдал ему кольцо, и отец поспешно зажал его в своей руке.

После этого мы освободили пленников, вернув Одину его копье. Асы, ничего не говоря, направились к выходу, но на самом пороге Локи вдруг остановился и злобно рассмеялся.

– К худу ты взял это кольцо, Хрейдмар, – сказал он, – оно принесет гибель и тебе, и всему твоему роду. Андвари проклял каждого, кто к нему прикоснется.

И он поведал нам о том, как невольно обидел дверга.

– Да будет так, – глухо произнес Один. – И ты, Хрейдмар, и твои дети, и много еще славных витязей – все вы погибнете из-за сокровищ Андвари, и никому не удастся ими воспользоваться.

– Это ты говоришь так из зависти к нашим богатствам, да, впрочем, золота могло оказаться и побольше… – проворчал отец.

Но боги только усмехнулись и скрылись в темноте наступающей ночи.

После ухода асов мы принялись пожирать глазами лежащую на полу груду сокровищ. И, диво, мне самому вдруг она показалась маленькой. Я с неудовольствием подумал о предстоящем дележе с отцом и братом.

С этого дня, Сигурд, спокойствие навсегда оставило наш дом. Мы с братом потребовали от отца, чтобы он поделился с нами своими сокровищами, а он сделался настолько жаден, что не захотел об этом и слышать. Наша ненависть к отцу постепенно копилась, пока однажды ночью, когда он спал, Фафнир не пронзил его своим мечом.

Умирая, отец призвал Люнгхейд и Лофнхейд и сказал им:

– Мои дочери, мне приходит конец, но я бы хотел, чтобы вы отомстили за мою смерть своим коварным братьям!

Лофнхейд ничего не ответила, а Люндхейд спросила:

– Как же я смогу это сделать, отец?

– Роди хотя бы дочь, если боги не дадут сына! – сказал, напрягая последние силы, Хрейдмар. – Воспитай ее с волчьей душой, дав ей подобающего мужа. И тогда внук отомстит за деда!

После того как в глухую полночь отец испустил дух и мы погребли его, я потребовал свою долю наследства, но Фафнир заупрямился, сказав, что он единственный наследник. Тогда я, угрожая брату, попросил сестер Люнгхейд и Лофнхейд рассудить нас. И опять Лофнхейд ничего не сказала, а Люндхейд заметила:

– Того, кто с тобой одной крови, надо просить о любви и о золоте как друга! Не подобает, радея о наследстве, угрожать брату мечом!

Однако в ту же ночь с помощью Шлема Ужаса Фафнир превратился в чудовищного дракона и первым делом, помня о предсмертных словах Хрейдмара, растерзал наших сестер. После этого, бросив золотую кольчугу и меч Хротти, мне пришлось бежать из охваченного пламенем жилища, чтобы спасти свою жизнь.

С тех пор я странствую по свету и тяжким трудом зарабатываю себе на кусок хлеба, а Фафнир все так же в образе дракона стережет свои сокровища, и не было еще на свете витязя, который бы осмелился вызвать его на бой.

Но знай, Сигурд, проклятие Андвари, как тать в ночи, прокралось не только в нашу семью. Жажда наживы, жажда золота, прозванного также выкупом за выдру, свела с ума весь мир. Ради богатства люди развязали братоубийственные войны, стали грабить, лгать, нарушать свои клятвы. Даже асы сцепились с ванами, и все из-за золота, потому что уже не они, а оно властвует над миром.

Теперь ты понимаешь, Сигурд, какую страшную власть имеет этот проклятый металл? С его помощью ты соберешь под свой стяг огромное войско, ведь ты потомок самого Ингви [50]. Тебе одному по силам сразить Фафнира и отнять у него сокровища дверга Андвари. Чудесный меч Грам, который я тебе сковал, пронзит сердце лютого чудовища и отомстит за смерть моего отца и сестер.

Но только запомни: половина сокровищ, вместе с золотой кольчугой и мечом Хротти, по праву будет принадлежать мне. Другая половина станет твоим достоянием, Сигурд, а вместе с ней ты обретешь славу, равной которой еще не было в мире.

Сигурд мстит за отца

Окончив свой рассказ, Регин испытующе посмотрел на Сигурда, но юноша, казалось, даже не подумал о сокровищах Фафнира и, опустив голову, молча принялся вертеть в руках свой меч Грам, любуясь поблескивающим, словно пестрая змеиная шкура, клинком.

– Золото Андвари ждет нас, – напомнил карла. – Когда мы отправляемся в путь?

– Я скоро поеду, Регин, – невозмутимо ответил юноша, – но только не за золотом. Прежде чем отомстить за твоего отца, я должен отомстить за своего.

Лицо карлы позеленело и вытянулось от досады.

– Ты решил попасть в страну франков только для того, чтобы сразиться там с Хундингами? – насмешливо воскликнул он. – Но, кажется, ты забываешь, у тебя нет ни верной дружины, ни крутобоких кораблей. Уж не хочешь ли ты один управиться со всем воинством короля Люнгви? Будь благоразумен, добудь сначала сокровища моего брата. Тогда ты возьмешь под свое начало сколько угодно воинов.

– Нет, если я паду в битве с драконом, мой отец останется неотомщенным! – возразил Сигурд.

Он встал и, не слушая больше карлу, вышел из кузницы.

В тот же день вечером Сигурд сообщил Альфу и Хиальпреку о своем желании поехать в страну франков.

– Ты верный сын своего отца, мой мальчик! – любовно глядя на юношу, воскликнул Альф.

А Хиальпрек просто сказал:

– Возьми наши корабли и дружину. Их у нас не так много, как у короля Люнгви и его братьев, но зато корабли крепки, а дружина надежна. Ты отважен и честен, и я верю, что Один дарует тебе победу.

Сигурд начал благодарить людей, давно ставших ему семьей, на что Альф и Хиальпрек сказали:

– Когда ты был еще ребенком, некий путник по имени Грипир, как-то явившийся к нам, предсказал тебе славное будущее. Оправдай его слова, окажись достойным своего имени, ибо лучшей благодарности нам не надо.

Регин долго дулся на Сигурда, но незадолго до его отъезда он неожиданно пришел к нему и вкрадчивым голосом спросил:

– Скажи мне, Сигурд, что ты будешь делать, когда расправишься с Хундингами?

– Когда я отомщу за своих отца и деда, – улыбнулся молодой человек, – я, так и быть, поеду с тобой за сокровищами Андвари. Правда, золото меня не интересует, но я охотно померяюсь силой с твоим братом-драконом.

– Тогда возьми меня с собой. В бою от меня будет мало толка, но я смогу, если надо, помочь тебе советом, – сказал Регин.

– Хорошо, я возьму тебя с собой, карла! – согласился Сигурд.

И вот через несколько дней корабли данов были спущены на воду. Украшенные полощущимися на ветру стягами и резными изображениями драконов, они покачивались на волнах, готовые пуститься в плаванье.

Альф, Хиальпрек и Хьёрдис пришли проводить молодого человека. Глаза бывшей королевы франков были полны слез, но сияли от гордости: она не сомневалась в победе сына.

– Что-то говорит мне, что нам не суждено больше увидеться, – сказала она. – Но тебе предстоит совершить еще много подвигов. Только не забывай, что ты из рода Вёльсунгов, а они никогда не отступали перед врагом, как бы силен он ни был. Прощай.

– И запомни наши слова, – добавили Альф и Хиальпрек. – Будь достоин своего имени.

Солнце уже клонилось к закату, когда корабли Сигурда, подхваченные свежим северным ветром, оставили берега земли данов.

Погода сначала благоприятствовала плаванию, но уже под вечер ветер настолько окреп, что к ночи перешел в ураган. Регин посоветовал Сигурду спустить паруса, но тот приказал поднять их еще выше. Легкие суда данов, как выпорхнувшие из гнезда птицы, понеслись вперед.

– Ты погубишь нас всех! – застонал дверг, закрывая от страха глаза.

– Зато мы скорее доберемся до цели! – ответил юноша.

Однако к утру на море разыгралась такая буря, что оно стало цвета крови. Пришлось людям Сигурда убрать паруса. Но это помогло мало: мачты гнулись как тростинки и вот-вот могли переломиться.

Неожиданно Сигурд услышал грохот, еще более страшный, чем рев бури, и увидел прямо перед собой высокий утес, о который, рассыпаясь кусками хрусталя, разбивались седые валы. Сигурд уже собирался повернуть кормило судна, чтобы избежать новой опасности, но тут до него долетел чей-то голос, заглушивший разом и свист ветра, и грохот волн:

– Кого это мчат кони Ревиля [51] по высоким волнам, по бурному морю? Да это ты, Сигурд?! Не бойся и плыви ко мне!

В тот же миг море вокруг утеса успокоилось, и корабль отважного юноши смог подойти к нему вплотную. На его вершине стоял одноглазый старик в широкополой шляпе и синем плаще, тот самый, который не так давно помог Сигурду выбрать себе жеребца.

– Привет тебе, сын Сигмунда и внук Вёльсунга! – сказал Один. – Я знаю, ты едешь в страну франков. Возьми меня с собой. И ты об этом не пожалеешь!

– Охотно, – ответил юноша. – Я рад, что снова встретился с тобой. Ведь я еще не поблагодарил тебя за помощь с выбором боевого коня.

– Не спеши. Она не была последней, – сказал повелитель Асгарда, легко спрыгивая с утеса на корабль. – Владыка моря Эгир, покровительствующий Хундингам, захотел отправить тебя и твоих людей на дно, но я постараюсь его успокоить.

Один стал на носу судна, вскинул вверх руки, и Сигурд невольно ахнул от изумления. Ураган тут же стих, волны улеглись, и поверхность моря сделалась гладкой, как зеркало.

Сейчас же подул ровный попутный ветер, и суда данов, снова подняв паруса, быстро понеслись к югу.

– Ты действительно велик и мудр, – сказал юноша и прибавил с неподдельным простодушием: – Вот уже второй раз ты приходишь мне на помощь, Один…

– Можешь также звать меня Хникаром, Фенгом, Фьёльниром или просто Старцем с камня, – ответил отец богов. – У меня столько же имен, сколько на земле племен и народов. Много лет живу я на свете, и мои волосы были уже белы, когда родился твой дед, славный Вёльсунг.

– Я знаю, Хникар, что для тебя на свете нет тайн, так скажи мне, отомщу ли я Хундингам за смерть отца? – спросил, задрожав от волнения, Сигурд.

– Посмотри вверх! – усмехнулся старик.

Юноша задрал голову и увидел орла, парящего высоко в небе.

– Это вестник победы, – сказал Хникар, – так чего же ты спрашиваешь?

Он завернулся в плащ, надвинул на глаза шляпу и, едва впереди показалась ровная полоска земли – страна франков, – исчез.

Больше восемнадцати лет прошло со дня битвы, в которой пали родные отец и дед Сигурда – Сигмунд и Эйлими, – и уже никто, кроме бондов, страдавших под жестоким владычеством Хундингов, да отправленных по домам воинов, не вспоминал покойного вождя франков, правившего так мудро и справедливо. В стране разбойничали король Люнгви и его братья. Их дружины были так многочисленны, что они могли не бояться восстания и поэтому все свое время проводили в пирах и забавах.

В тот же самый час, когда одни даны уже вытаскивали свои корабли на берег, а другие готовились отправиться вглубь страны, Люнгви в старом замке Вёльсунгов принимал многочисленных гостей. Одуревший от выпитого меда и лести своих вельмож король гордо восседал за столом, прислонившись спиной к дубу валькирий, и слушал песню одного из бродячих скальдов, который пел о могучем витязе Беовульфе и о его замечательных подвигах.

– Я не знаю, так ли велик был этот Беовульф, – воскликнул наконец Люнгви насмешливо, – но вряд ли бы он справился с нами, Хундингами! Вёльсунги тоже хвастались, что происходят от самого Одина, а теперь мы сидим здесь, в их замке, и нет больше никого, кто бы мог прогнать нас отсюда.

Он еще говорил, когда снаружи послышался шум, и в зал вбежал раб в грязной оборванной одежде.

– Как ты смел сюда явиться! – гневно вскричал король.

– Выслушай меня, господин, я принес тебе важные новости! – пробормотал испуганный вестник, падая на колени. – Я пастух и сегодня, как обычно, пас стадо на опушке леса, вблизи моря. Вдруг к берегу подошли неизвестные корабли, и с них сошло много вооруженных людей. Один из них, красивый, как Бальдр, и могучий, как Тор, подозвал меня к себе и сказал: «Беги в замок и скажи своему господину, королю Люнгви, видно, не отличающемуся прозорливостью, что явился Сигурд, сын Сигмунда и Хьёрдис и внук Вёльсунга. Пусть король и его братья готовятся к бою, который станет для них последним!»

Люнгви вскочил со своего места и схватился рукой за меч, но потом неожиданно расхохотался.

– Сын Сигмунда и Хьёрдис? – спросил он сам себя. – Значит, Хьёрдис жива… Но ведь ее сыну еще не может быть и восемнадцати лет. И этот молокосос смеет угрожать мне – мне, Люнгви из рода Хундингов! Скажи, – обратился он к пастуху, – много ли с ним воинов?

– Я не мог сосчитать их, господин, – ответил раб, – но знаю, что они приехали на тридцати кораблях.

Люнгви снова расхохотался.

– Не слишком значительна дружина у этого Сигурда, – сказал он презрительно. – Дружины его отца и деда, которые мы разбили, были куда больше и сильнее. Собирайте наших воинов! – приказал он братьям.

Он пнул ногой раба и, не обращая внимания на встревоженные лица гостей, вышел из замка, приказав подать коня.

Не дождавшись на берегу появления Хундингов, Сигурд повел свою дружину дальше на юг. Между тем король Люнгви поджидал его на обширной безлесной равнине в двух днях пути от моря. Здесь он рассчитывал легко окружить и смять небольшое войско молодого вождя.

– Это не битва, а детская забава, – смеясь заявил он своим братьям. – Мальчишка сам идет в наши руки, и я позабочусь о том, чтобы ему не удалось улизнуть от моих воинов.

И действительно, не успел отряд Сигурда выйти на открытое место, как на него со всех сторон налетели воины Хундингов. Тучи стрел и дротиков наполнили воздух, секиры железными молниями обрушились на шлемы и брони. Но даны стояли крепко. А впереди них на своем сером жеребце Грани носился Сигурд. При каждом взмахе его чудесного меча Грама враги валились, словно желтые снопы. Боевой конь как мог помогал своему хозяину, хватая зубами воинов Люнгви, сшибая их своей широкой грудью, топча тяжелыми копытами.

– Это сам Тюр! Сам бог войны Тюр! – вопили дружинники Хундингов, в страхе разбегаясь во все стороны перед юным витязем.

Стоя поодаль на небольшом холме, Люнгви принялся гневно теребить свою бороду.

– Нам надо остановить этого волчонка, братья, – воскликнул он, – пока он не перерезал все стадо. Вперед! За мной!

Он пришпорил коня и устремился прямо на юношу. Его три брата поскакали за ним следом.

Увидев короля и узнав его по золоченому шлему и отделанному серебром вооружению, Сигурд радостно засмеялся.

– Здравствуй, Люнгви! – крикнул он. – Час моей мести настал!

Вместо ответа Люнгви яростно ударил юношу мечом, однако тот легко отбил его удар и в свою очередь поднял меч. Хундинг закрылся щитом, но Грам рассек его, словно гнилую ореховую скорлупу, рассек золоченый шлем, рассек самого Люнгви и рассек его коня.

«Мой добрый меч отомстил за своего хозяина», – подумал Сигурд, глядя на мертвого врага, но не успел вымолвить этого вслух – на него с трех сторон напали три королевских брата.

– Умри! – закричали они.

– Умрите! – ответил юноша и изо всех сил взмахнул Грамом.

Три разрубленных пополам трупа одновременно упали на землю. Побросав оружие, враги ударились в бегство, думая лишь о том, как бы спасти свои жалкие шкуры.

Сигурд приказал своим дружинникам возложить тела убитых на погребальные костры, а сам повернул Грани и медленно поехал обратно на север. Тут его окликнул Регин. Во время битвы хитрый карла прятался за трупами павших воинов и теперь был вне себя от радости.

– Ты куда собрался, Сигурд? – спросил он.

– Я хочу взглянуть на старый замок Вёльсунгов, где родился мой отец, – ответил юноша. – А потом мы вместе поедем за золотом.

– Я уж думал, что ты решил остаться в этой стране и править ею так же, как твои предки, – улыбнулся Регин.

Сигурд покачал головой.

– Я еще слишком молод для короля, – ответил он. – Пусть страной франков отныне управляют мои приемные отец и дед. Альф смел и силен, Хиальпрек добр и справедлив. Они будут любимыми народом, а я пока постранствую по свету в поисках славы и подвигов.

Регин с трудом удержался от того, чтобы не потереть руки от радости.

– Подожди, я отправлюсь вместе с тобой, – сказал он.

Сигурд рассмеялся, потом нагнулся, поднял одной рукой карлу и посадил его сзади себя.

Слуги Люнгви, узнав о гибели дружины Хундингов и о смерти своего господина, в страхе разбежались, и Сигурд нашел старый замок Вёльсунгов пустым, как выброшенную морем раковину. Он медленно прошел по его старинным залам и наконец остановился перед дубом валькирий. Могучее дерево уже давно залечило рану, нанесенную ему мечом Одина, и лишь едва заметный шрам на его грубой морщинистой коре указывал на то место, откуда Сигмунд когда-то вытащил клинок, висящий теперь на поясе его сына.

– Как ни стар этот дуб, он переживет последнего из Вёльсунгов, – вдруг неожиданно для самого себя сказал Сигурд.

– Зато замку осталось жить совсем недолго, – ответил карла, показывая юноше на прогнившие бревна стен и осевшую крышу.

– Чем скорее он развалится, тем лучше, – угрюмо произнес Сигурд. – Мое сердце подсказывает мне, что Вёльсунги никогда больше не переступят его порога, а я не хочу, чтобы он достался другим. Скажи лучше, далеко ли ехать до жилища твоего брата?

– На твоем Грани мы доберемся до Гнитахейда, пустоши неподалеку от страны готов, за пять дней. Там живет Фафнир, и там он хранит свои сокровища.

Сигурд ненадолго задумался:

– Я не знаю, Регин, зачем я должен проливать кровь того, кто не причинил мне зла, и добывать для тебя золото, о котором ты грезишь, но я дал тебе слово и сдержу его. Мы выедем на рассвете.

Сигурд сражается с драконом Фафниром

Вот уже много лет дракон Фафнир не покидал Гнитахейда, боясь оставить свои сокровища, но ужас перед ним был так велик, что кругом на несколько дней пути не было ни одной хижины, ни одной тропинки, и Сигурду с Регином пришлось лезть через пустынные горы, а потом продираться сквозь дремучие леса и густой кустарник. Карла был молчалив и задумчив, но в его глазах все чаще вспыхивал недобрый огонек.

– Послушай, Сигурд, – сказал он как-то вечером, когда они сидели около костра, – ты никогда не видел Фафнира. Уверен ли ты, что тебе удастся его победить?

– Я уверен, что не испугаюсь его, как бы велик он ни был, – ответил юноша.

– Не говори так! – усмехнулся карла. – Я рассказывал тебе, что Фафнир похитил Шлем Ужаса и с его помощью превратился в дракона, но ты не знаешь, что этот предмет внушает страх всякому, кто его видит.

Сигурд улыбнулся.

– Страх можно внушить лишь тому, кто его знает, – сказал он. – Я же еще ни разу никого и ничего не пугался.

– Панцирь моего брата не может пробить ни один меч, а из его рта брызжет яд, каждая капля которого смертельна, – продолжил Регин.

– Грам разрежет любой панцирь, а яд для Вёльсунгов не так уж и опасен, – возразил юноша. – Я слышал, что мой отец Сигмунд однажды осушил два рога отравленного вина, и оно не причинило ему вреда. Не бойся, Регин, сокровища Андвари скоро будут в наших руках.

Карла ничего не ответил, но его глаза алчно блеснули, словно он уже жалел, что обещал Сигурду половину золота.

Наутро следующего дня лес кончился, и путники выехали на открытое пространство. Перед ними лежала изрезанная глубокими оврагами большая пустошь, в самой середине которой, за крутыми холмами, находилось логово дракона Фафнира.

Регин схватил Сигурда за руку.

– Это Гнитахейд, – шепнул он. – Осторожней! Если брат нас заприметит раньше времени, мы погибли!

Но Грани уже и сам остановился. Взрывая землю копытом, он принялся храпеть и пугливо косить глазом, будто ожидая появления дракона.

– Нам надо оставить коня здесь и идти дальше пешком, – сказал Сигурд, спрыгивая на землю.

– Не торопись, Сигурд, – возразил Регин, кое-как слезая с седла. – К северу отсюда течет ручей, к которому Фафнир ежедневно утром и вечером ходит на водопой. Пойдем туда и станем поджидать его там.

Сигурд согласился. Они оставили Грани на опушке леса и вскоре нашли ручей с берегами, поросшими высоким тростником. Осторожно, стараясь не шуметь, путники пошли вверх по его течению, продвигаясь все ближе и ближе к жилищу дракона. Неожиданно заросли тростника закончились, и Сигурд, который шел впереди, увидел широкую, словно выжженную полосу голой земли, посередине которой тянулась большая, похожая на след гигантского червя канава.

– Это дорога Фафнира, – тихо молвил Регин за спиной юноши. – Трава вокруг сожжена его ядовитым дыханием, а желоб, который ты видишь, – след от его брюха.

– След от его брюха? – недоверчиво спросил Сигурд.

Он подошел ближе. По обе стороны желоба были заметны глубоко врезавшиеся в землю отпечатки мощных когтистых лап.

– Как огромен твой брат, Регин! – сказал юноша, меряя глазами следы чудовища.

– Да, Сигурд, – отвечал карла, трусливо выползая из-за зарослей тростника. – Он так огромен, что даже Грам не достанет спереди до его сердца. Лучше вырой яму на дне желоба и спрячься в ней. Когда Фафнир проползет над тобой, ты поразишь его мечом снизу.

Совет Регина понравился юноше, и он, готовясь последовать ему, отправил спутника к Грани, чтобы тот постерег его.

Карла наклонил голову, чтобы скрыть овладевшую им безумную радость, и поспешно зашагал к лесу. По дороге он еще раз обернулся и, увидев, что Сигурд роет мечом яму, чуть не запел.

– Золото Андвари достанется мне одному, – прошептал он. – Пламя реки достанется мне одному!

Юноша уже оканчивал свою работу, когда услышал позади себя знакомый голос:

– Я рад тебя снова видеть, Сигурд. Что ты здесь делаешь?

Сигурд обернулся и увидел уже хорошо известного ему одноглазого старика в широкополой шляпе и синем плаще. Это был Один.

– Привет тебе, Хникар! – воскликнул молодой человек, вспомнив, что отец богов любит, когда его называют другим именем. – Я рою яму, чтобы подкараулить в ней дракона Фафнира.

Один покачал головой.

– Тот, кто дал тебе такой совет, – последний негодяй, – сказал он. – Ты убьешь Фафнира, но и сам умрешь вместе с ним, захлебнувшись в крови, которая хлынет из его раны. А после вашей смерти этот мерзкий коротышка Регин один захватит все сокровища.

– Что же мне делать? – спросил юноша, догадавшись о коварном замысле карлы.

– Вырой несколько таких ям и соедини их между собой, – предложил старик, – тогда кровь Фафнира растечется по ним, и ты останешься в живых.

– Спасибо тебе, Хникар, – обрадовался Сигурд. – Это уже третья услуга, которую ты мне оказываешь, а я еще не расплатился с тобой и за две первых.

– Придет время – расплатишься, – загадочно промолвил старик. – Больше я к тебе не приду, а ты сам придешь ко мне. И придешь навсегда, – добавил он тихо.

Юноша вздрогнул.

«А когда придет мое время?» – хотел он было спросить, но Один уже расстаял, как утренняя дымка в лучах восходящего солнца.

«Да, владыка Асгарда помогает мне, как помогал и моему отцу до тех пор, пока не пробил его час», – подумал Сигурд и, уже больше не думая ни о чем мрачном и тяжелом, весело принялся за работу.

Следуя совету Одина, он выкопал несколько ям, соединил их между собой и прикрыл тростником. Тем временем на пустошь пали сумерки. Приближалось время, когда Фафнир должен был спуститься к водопою.

Сигурд обнажил меч, спрыгнул в одну из ям и затаился на ее дне, ожидая появления дракона. Не прошло и получаса, как земля вокруг него посыпалась, раздались шумное дыхание чудовища, напоминающее пыхтение десятков кузнечных мехов, и тяжелая, шлепающая поступь его лап. Сигурд затаил дыхание. Внезапно рядом с ним упали крупные горячие капли ядовитой слюны, и в следующее мгновение бледное брюхо дракона плотно закрыло небо над его головой. Юноша быстро приподнялся и по рукоятку вонзил в него меч Грам, а потом так же проворно выдернул его снова. Из раны дождем хлынула кровь, растекаясь ручьями по всем вырытым ямам. Фафнир глухо застонал и тяжело завалился на бок.

«Кажется, я победил», – подумал Сигурд, покидая свое убежище.

Увидев юношу, дракон с трудом повернул к нему огромную бородавчатую голову, увенчанную старинным шлемом.

– Кто ты, осмелившийся поднять Грам [52] на Фафнира? – спросил он слабеющим голосом. – Как звали твоих родителей и откуда ты родом?

Юноша вспомнил, как его еще в детстве учил Регин, что проклятие умирающего может причинить вред, если он знает имя своего врага, и ответил:

– Я благородный зверь, сын без матери. Нет у меня и отца, как у людей.

– Значит, тебя породило само провидение, – молвил Фафнир. – Но кто тебя надоумил отнять у меня жизнь? Твой взор сверкает как у храбреца, и ты не испугался Шлема Ужаса, который я столько лет уже ношу на своей голове, вызывая трепет в людских сердцах!

– Смелость вела меня, – ответил Сигурд. – Храбрым не станет и стареющий воин, если в детстве он слыл трусом.

Тут до Фафнира дошло, что герой просто дурачит его.

– Все-таки ты был рожден в неволе. Ведь ты робеешь как раб, боясь открыть мне свое настоящее имя.

– К чему твой попрек? – нахмурился Сигурд. – Повторяю, я был рожден свободным человеком!

Дракон тихо промолвил:

– И все-таки золото, этот огненно-красный клад, что лежит в зарослях вереска, погубит тебя.

– Каждому из нас суждено сойти в могилу в свой час, – не смутился Сигурд.

Однако Фафнир никак не желал успокаиваться. Смерть уже застилала ему очи, а он все хотел вызнать имя своего убийцы.

– Как бы ты ни греб осторожно в бурю, все же ты утонешь… Но прежде тебе доведется услышать приговор норн.

Сигурду сделалось любопытно, и он спросил дракона:

– Фафнир, я знаю, ты мудр, так скажи мне, кто эти норны?

– Норны не принадлежат единому роду. Одни происходят от асов, другие от альвов, третьи от Двалина.

После дракон поведал герою не только о его грядущей страшной судьбе, но и о конце мира, когда на острове Оскопнире сойдутся боги в последней битве с огненным великаном Суртом и рухнет радужный мост Биврёст…

Наконец Сигурд узнал все, что хотел, хотя дракон умолчал, какие именно опасности и находки ждут молодого человека. И тут гордость Вёльсунгов взыграла в храбреце.

– Ты прав, Фафнир, я тебе солгал! – смело воскликнул юноша. – Меня зовут Сигурд, я сын Сигмунда и внук Вёльсунга, хотя, быть может, ты даже и не слыхал о нашем роде.

– Нет, Сигурд, я знаю все, – ответил дракон. – Я слышал о твоем отце: он был герой, поэтому и его сын вырос таким дерзким.

– Никто не брал меня в плен на поле битвы, – с достоинством произнес юноша. – А раб я или свободный человек, в этом ты убедился сам.

– Ладно, Сигурд, не сердись, – согласился Фафнир, чувствуя, что его покидают последние силы. – Я умираю и хочу перед смертью дать тебе добрый совет. Если ты все-таки не сможешь устоять перед тем, чтобы взять золото, не бери Андваранаута, кольца Андвари, это принесет тебе гибель.

– Разве я уже не говорил тебе, что смерть – удел каждого? Рано или поздно она придет и ко мне, – сказал Сигурд. – Почему же я должен ее бояться?

– Да, смерть удел всякого, – уже еле разборчиво просипел Фафнир. – Но хорошо умирать в преклонные годы, оставляя после себя наследников, – ты же еще молод, и на тебе прервется род Вёльсунгов. Не трогай кольца, Сигурд. А больше всего опасайся моего брата. Я знаю, что он ради золота научил тебя убить меня, ради золота он убьет и тебя.

– Спасибо за совет, Фафнир, – сказал Сигурд. – Но я уже говорил тебе, что не знаю, что такое страх.

– Тогда ты скоро умрешь, – закрывая глаза, произнес дракон.

Тут его голова рухнула на землю, огромное тело вытянулось – он был мертв.

В наступившей тишине Сигурд услышал чьи-то крадущиеся шаги. Он оглянулся и при свете взошедшей луны увидел маленькую, скрюченную фигуру Регина. Карла, словно не веря своим глазам, посмотрел на юношу, потом метнул быстрый взгляд на убитого дракона, и его лицо уродливо изменилось.

– Ты сразил моего брата, Сигурд! – сказал он, взвывая. – Какой выкуп я получу от тебя за его смерть?

– Ты хочешь получить выкуп за смерть брата?! – воскликнул онемевший от наглости спутника юноша. – Но разве не ты желал его убить? Разве не ты мечтал завладеть его золотом? Так вот оно там, в зарослях вереска!

– Ты прав, Сигурд, – согласился карла. – Однако по нашим обычаям я все равно должен получить выкуп. И не золото мне сейчас нужно, а сердце Фафнира. Вынь его, зажарь и отдай мне. Тогда ты со мной расплатишься.

– Хорошо, – сказал Сигурд, не совсем понимая странное требование Регина. – Это пустяк для меня.

Он пошел в лес, принес оттуда большую кучу хвороста, разложил костер и, вырезав своим мечом сердце дракона, принялся его поджаривать. Карла лег у костра и, попросив разбудить его, когда сердце поджарится, громко захрапел.

Постепенно ночной мрак рассеялся, взошло солнце, и в небе над Гнитахейдом закружились первые птицы.

«Наверное, жаркое уже готово, и мне следует разбудить Регина», – подумал Сигурд. Он потрогал сердце дракона руками и при этом сильно обжег себе палец. Юноша прикусил его и в тот же миг услышал, как одна из пролетавших над его головой ласточек прощебетала:

– Вот сидит Сигурд и жарит для Регина сердце дракона. Глупец, ему следовало бы съесть его самому.

– А вон дрыхнет Регин, как будто не зная, где земля и небо. На самом деле он только притворяется спящим, думая лишь о том, как бы ему убить Сигурда, – ответила ей другая ласточка.

– Надо было бы Сигурду укоротить его на голову! – воскликнула третья.

– Да, мудр был бы Сигурд, если бы он все понял и сделал так, как вы предлагаете, – сказала четвертая.

– Ax, что вы! Этот Сигурд просто несносно туп! – возразила пятая. – Он убил одного брата и оставил в живых другого. Не понимаю, как он не может догадаться, что Регин все равно прикончит его ради пламени реки!

– Да, ты говоришь сущую правду: глупо щадить врага, который в мыслях уже предал тебя, – согласилась с ней шестая.

– Ах, Сигурд, Сигурд! О чем ты только думаешь? – прощебетала седьмая. – Отсеки ему голову: избавься навсегда от недруга и распоряжайся один всем золотом Фафнира!

Сигурд опустил голову. Он вспомнил, что сказал Один о Регине, и его лицо вспыхнуло от гнева. Недолго думая, юноша вскочил на ноги и, выхватив меч, одним ударом снес Регину голову. Затем он снял с огня сердце дракона и съел его кусок за куском.

– Он нас послушался, он нас послушался! – радостно запели ласточки. – Теперь он будет понимать язык всех зверей и птиц.

А одна ласточка добавила:

– Следуй за нами, сын Сигмунда, мы приведем тебя к сокровищам Андвари.

Сигурд пошел за ласточками. Рядом с широкой и глубокой норой, служившей жилищем дракону Фафниру, находился небольшой песчаный холм, поросший вереском. Ласточки подлетели к нему и хором воскликнули:

– Копай здесь, Сигурд!

Юноша послушно раскидал мечом песок и застыл на месте. Перед ним возвышалась целая груда сокровищ, среди которых сверкали золотая кольчуга и меч Хротти. Но тут глаза Сигурда остановились на маленьком, но искусно сделанном кольце. Юноше показалось, что он никогда и нигде не видел ничего более прекрасного.

– Не трогай кольцо! Послушайся совета мертвого Фафнира. Бери золото, но не трогай кольцо! Это Андваранаут, на нем лежит проклятье! – перебивая друг друга, взволнованно защебетали ласточки.

Но Сигурд, не слушая их, уже надел кольцо на палец.

– Ах, он взял Андваранаут, он погибнет! – горестно воскликнули птицы.

– Все мы когда-нибудь умрем, – усмехаясь, ответил молодой витязь и, оглядевшись вокруг, пронзительно свистнул.

Приведя Грани, Сигурд отвязал от его седла уже заранее приготовленные Регином большие кожаные мешки – карла вез эти мешки из самой страны данов, – наполнил их золотом и взвалил на спину своего могучего жеребца. Только золотую кольчугу и меч Хротти не взял с собой витязь. Он решил, что пусть они остаются здесь, на пустоши Гнитахейд вместе со Шлемом Ужаса и костями мертвецов.

В это время одна из ласточек опустилась на правое плечо Сигурда и шепнула ему в самое ухо:

– К югу отсюда, между страной франков и страной готов, стоит шатер, и в нем спит непробудным сном прекраснейшая девушка на свете. У нее темно-синие, как небо, глаза и золотистые, словно спелая рожь, волосы. Она ждет тебя, о Сигурд!

– Не слушай ее, – прошептала другая ласточка, садясь на его левое плечо. – Ты слушай то, что скажу тебе я. Далеко к югу от Гнитахейда есть страна, которой правит король Гьюки. У него есть дочь – прекрасная Гудрун. У нее волосы цвета льна и глаза, чистейшие, как озера. Ты будешь ее мужем, о Сигурд!

– Хорошо, хорошо, мои птички. Я посмотрю и на ту и на другую, – смеясь и усаживаясь на коня, ответил Сигурд.

И он повернул Грани на юг.

Сигурд будит Брюнхильд, поражается ее красоте и мудрости и выслушивает ее наставления

Снова чащобами, потом бескрайними лугами, долинами рек и, наконец, каменистыми горами ехал Сигурд на юг, держа путь между землей франков и землей готов.

Всякий, кто увидал бы его, был бы поражен красотой витязя. Темно-русые волосы Сигурда ниспадали длинными волнами. Борода – густая, короткая – имела тот же цвет и мягкость. Нос у витязя был большой, а лицо открытое и ширококостное. Взор Сигурда обладал такой остротой, что только храбрец мог заглянуть ему под брови. Лопатки у молодого человека отличались широтой, как у двух людей сразу. С червонного щита Сигурда грозно взирал дракон: сверху темно-бурый, а снизу ярко-алый. Так же были расписаны шлем, седло и камзол всадника. Броня горела и искрилась на Сигурде, и все оружие, казалось, отделано золотом.

На восьмой день Сигурд заметил вдалеке гору Хиндарфьялль выше и круче других, на самой вершине которой, казалось, горел большой костер. Юноша погнал Грани вскачь и, подъехав ближе, увидел шатер, сложенный из больших блестящих щитов, ярко сверкавших в лучах солнца.

«Уж не в нем ли почивает та девушка, о которой мне пели ласточки?» – подумал Сигурд.

Он спрыгнул с коня и, оставив его внизу, стал быстро подыматься в гору. Ее склоны были круты, но юноша, хватаясь руками за уступы скал, продолжал смело лезть вверх и вскоре добрался до самого шатра. Однако, к своему удивлению, он обнаружил в нем не девушку, а воина в высоком золоченом шлеме и броне. Броня так плотно сидела на незнакомце, что, казалось, приросла к телу. Воин возлежал на деревянной скамье и, закинув руки за голову, крепко спал.

«Видно, ласточки надо мной посмеялись, – сказал сам себе Сигурд. – Или обещанная ими девушка ждет меня где-нибудь в другом месте?»

– Проснись, друг! – крикнул он, хлопнув воина по плечу. – Проснись, пора вставать!

Но тот даже не шевельнулся.

– Крепко же ты спишь, – сказал Сигурд и резким движением сдернул с незнакомца шлем.

В то же мгновение к его ногам обрушились золотистые волны густых, подобных спелой ржи, волос. Воин оказался девушкой. Не смея дохнуть и все еще держа в руках шлем, Сигурд наклонился над спящей и взглянул ей в лицо.

– Нет, я ошибся, ласточки мне не солгали, – прошептал он. – Ты красивее самой богини любви Фрейи… Но как же мне тебя разбудить?

После некоторого раздумья Сигурд попытался снять с девушки броню, но не смог. Тогда он вынул свой меч Грам и вспорол им панцирь от шейного отверстия к низу и по обоим рукавам. Прочное железо разошлось, словно шелковое платье.

Длинные, как стрелы, ресницы спящей дрогнули. Веки открылись, и огромные темно-синие глаза с удивлением взглянули на юношу.

– Кто ты, разбивший на мне оковы дремоты? – спросила девушка, поднимая голову.

– Я Сигурд, сын Сигмунда, покойного короля франков, – ответил юноша.

– Сын? Уже покойного? – переспросила девушка. – Значит, и старого Вёльсунга тоже нет на свете… Долго же я спала! Когда я заснула, он был безбородым юношей. А ты, Сигурд, наверное, великий герой?

– Я еще слишком мало живу на свете, – возразил юноша. Пока что я успел только отомстить за смерть отца и убить дракона Фафнира, своим мечом Грамом нарубив много мяса для воронов!

Девушка засмеялась и оправила на себе слежавшуюся под броней длинную рубашку.

– Я и так знаю, что ты смел, – сказала она. – Разбудить меня должен был самый большой храбрец на свете.

– Как тебя зовут и как ты оказалась на горе Хиндарфьялль? – спросил Сигурд.

Тогда девушка подала ему рог, вдруг наполнившийся душистым медом, и воскликнула:

– Я валькирия Брюнхильд [53]. А очутилась я здесь потому, что присудила победу не тому, кому должно. В старопрежние годы, когда твой дед, Вёльсунг, был еще во цвете лет и сил, я не раз билась рядом с ним на поле брани, хотя он меня и не видел. Да, Сигурд, я принимала участие во многих битвах и, покорная воле Одина, сражала насмерть тех, кого он решил призвать к себе в Валгаллу.

Но вот однажды враждовали друг с другом два конунга. Один из них, его звали Гиальгуннар, был уже дряхлый и опытный воин, другой, Агнар, был молод, красив и совершал свой первый в жизни поход.

Конечно, я сражалась не одна. Владыка Асгарда повелевал тринадцатью валькириями, среди которых самыми любимыми были Труд – дочь Тора и Сив – и Лиод – дочь великана Хримнира. Но мне Один доверял больше других валькирий, ибо ценил знания той, кто побывала во множестве миров. Отец богов не смущался спрашивать у меня советов, и я охотно делилась с ним и с другими обитателями Асгарда своей мудростью.

– А какого рода эта мудрость? – спросил валькирию Сигурд.

– Для того чтобы одолеть врага, – ответила Брюнхильд, – надлежит вырезать руны победы на рукояти меча и дважды пометить именем Тюра.

– Вот как? – удивился юноша. – Никогда не слышал о такой хитрости. Но говори дальше!

– Для защиты от обмана следует нанести на рог руны пива, а на руку и ноготь руну Науд. Повивальные руны могут оказать помощь при родах. Для этого следует нанести их на ладонь, сжимая запястья и взывая к дисам…

Сигурд рассмеялся:

– Эта мудрость, слава богам, касается одних женщин!

Темно-синие глаза Брюнхильд пронзили молодого человека, подобно зигзагам молний, и она произнесла полную ярости и вместе с тем истинно глубокого знания речь:

– Одних женщин? Хм… Тогда слушай дальше, что касается одних мужчин. Чтобы сделать корабль невредимым для бури, необходимо использовать руны прибоя, которые следует начертать на носу, кормиле и выжечь на веслах. И тогда пусть ярится прибой и до неба вздымаются черные валы – судно невредимым пристанет к берегу. Есть целебные руны для врачевания воинов. Их следует вырезать из ствола дерева, что склоняет ветви к востоку. Есть руны речи, которые слагают, составляют, сплетают на тингах, где вершат правосудие знатные мужи. Есть руны мысли, помогающие сделаться мудрейшим. Наш владыка Один некогда разгадал их, измыслив из влаги, вытекшей из мозга Имира, нанеся их на зубы Слейпнира, лапу медведя, язык Браги, грудь коня Грани, совиный клюв… Потом все эти руны по его приказанию соскоблили, смешав с медом поэзии. С тех пор свои руны имеют асы, ваны, альвы и сыны человеческие. Поэтому нужно уметь не смешивать их и пользоваться ими с толком…

Потрясенный познаниями Брюнхильд, Сигурд не знал, что сказать. Растерянный вид юноши смягчил сердце суровой валькирии, и она сказала:

– Но не зря говорят, даже самый искусный возчик иногда съезжает с пути. Как-то Один приказал мне отправиться на землю, сразиться на стороне Гиальгуннара. Потом я должна была принести Агнара, его павшего врага, в Валгаллу. Я согласилась и послушно полетела выполнять поручение отца богов.

Однако, Сигурд, когда я увидела Агнара, мужественно бившегося со своим опытным и жестоким противником, мне стало жаль этого славного юношу, которому боги отказали в своей защите. «Почему в Валгаллу должен уйти тот, кто еще не изведал жизни на земле, а остаться – тот, кому эта жизнь уже наскучила?» – подумала я. И тут, Сигурд, вместо того чтобы поразить молодого короля, я сразила старого.

Агнар одержал победу, дружина его врага рассыпалась, как трухлявое дерево, а я, захватив с собой тело Гиальгуннара, поднялась с ним в Валгаллу. Сигурд, представь тысячу сошедшихся вместе бурь. Вот в таком гневе был Один, когда увидел меня с моей ношей!

Он в отместку лишил меня звания валькирии и пригрозил отдать замуж за первого встречного. Тогда я поклялась, что моим мужем станет лишь тот, кто еще ни разу не изведал чувство страха. Тут Один решил, что я решила перехитрить богов, и предсказал мне знакомство с настоящим героем. После этого он уколол меня сонным шипом и, заковав в броню, уложил спать на вершине горы Хиндарфьялль. Вот почему я здесь, Сигурд, и вот почему я знаю, что ты отважнее всех на свете.

– Значит, ты должна стать моей женой! – радостно воскликнул юноша.

– Не торопись, Сигурд, – улыбаясь возразила Брюнхильд. – Один не сказал, что именно ты станешь моим избранником.

– Значит, мы должны решить это сами, – ответил Сигурд, не отводя глаз от девушки. – Или я тебе не нравлюсь?

Брюнхильд посмотрела на молодого витязя.

– Я жила у богов, но и среди них не видела никого прекраснее тебя, Сигурд, – наконец задумчиво молвила она. – Быть твоей супругой – большое счастье, но мое сердце чует беду. Владыка Асгарда не забыл моего своеволия и не пошлет нам удачу.

– Нет, Брюнхильд, нет! – порывисто вскричал Сигурд. – Пусть боги творят что хотят, а я клянусь, что всегда буду любить только тебя одну.

Тут случилось то, что должно случиться, когда встречаются предназначенные друг другу самой судьбой, а еще точнее самим роком, сердца. Губы Сигурда невольно потянулись к устам прекрасной девы, а ее руки, как лебединые крылья, обвили крепкую шею витязя. Оба не заметили, как очутились вместе на скамье…

Когда чары Фрейи немного развеялись, Брюнхильд, задрожав, опустила свою голову на могучую грудь юноши.

– Ах, Сигурд, что мы наделали?! Разве тебе неведомо, что каждый нарушивший свою клятву должен погибнуть?

– Да, это так, но я не нарушу ее, Брюнхильд, – промолвил витязь. – Вот Андваранаут, кольцо Андвари, возьми его в залог моей верности.

Брюнхильд побледнела.

– Андваранаут? – повторила она. – Кольцо, приносящее смерть? И ты его взял, Сигурд? О, теперь я вижу, ты действительно безрассуден и… смел! Ну что ж, я возьму его! Может быть, нам не суждено быть вместе при жизни, но тогда по другую сторону заката…

Девушка надела Андваранаут на палец и сказала:

– Нам нужно расстаться, сын Сигмунда и внук Вёльсунга. Но ты не бойся, эта разлука будет не слишком долгой, хотя и дольше, чем нам обоим бы хотелось. Я должна найти моего брата, короля Атли [54]. Когда Один уколол меня сонным шипом, Атли был еще мальчиком, но теперь он, наверное, уже стар.

– Я слышал об Атли, – сказал Сигурд. – Он стал могущественнейшим королем и завоевал много земель. Его царство лежит на юго-восток от горы Хиндарфьялль. Я готов сопровождать тебя туда.

– Нет, Сигурд! – возразила Брюнхильд. – Кто знает, как Атли отнесется к тебе? Я отправлюсь одна и вначале уговорю брата дать согласие на наш брак. После этого, ровно через год, ты приедешь за мной. Только не забудь своей клятвы.

– Я не забуду ее, как не забуду и тебя, – ответил юноша.

Брюнхильд подняла голову:

– Тогда выслушай на прощание мои наставления.

– Каждое из них я вырежу в своем сердце! – заверил возлюбленную Сигурд.

– Никогда не враждуй с родней, не мсти, даже если родичи первыми затеют ссору. Никогда не давай заведомо ложных клятв. Ибо лживые побеги имеют злую поросль, и боги проклянут предателя. Придя на тинг, не спорь с глупцами. Глупец может и не замышлять злое дело. Но смолчать в ответ не должно. Иначе тебя сочтут трусом или поверят навету. Опасаясь дурной славы, убей лжеца, тем ты отплатишь за подлую ложь. Если в пути встретишь ведьму, то уходи прочь, не ночуй у нее. Ибо даже смелому воину нужно быть бдительным, ведь придорожная ведьма может притупить самый острый меч. Если увидишь красивых жен на скамьях, объятьями не соблазняй их! Если за пивом затеется свара, не спорь. Хмель – враг разуму. Песни и пиво для многих мужей стали несчастьем, убили иных или ввергли в беду. Если ты в распре со смелыми мужами, лучше сражайся и погибни, чем быть сожженным ими в своем доме. Берегись зла и коварных рун. Не склоняй дев и мужниных жен к запретной любви! Хорони мертвецов там, где найдешь их, умерших от хвори, утонувших в волнах и павших в бою. Омой мертвецу голову, руки, пригладь ему волосы – и пожелай покойнику мирного сна. Не верь никогда волчьим клятвам, убил ли ты брата или сразил отца: сын станет волком и забудет про виру. Гнев, вражда и обида не спят, вождю надобны ум и оружие, чтобы быть между людьми первым. Наконец, последний мой совет – берегись коварства: сдается мне, вокруг нас уже начинают сгущаться черные козни.

Сигурд тепло поблагодарил Брюнхильд за мудрые наставления. И тут он спросил девушку:

– Но на чем же ты поедешь? Ведь у тебя нет коня.

– Зато у меня есть золото, и я куплю себе хорошего скакуна в первом же селении, – ответила Брюнхильд. – Не бойся за меня, Сигурд. Тебе пора ехать, прощай и… до скорой встречи!

– До скорой встречи! – воскликнул юноша.

Сигурд в гостях у Гьюкингов

Расставшись с Брюнхильд, Сигурд продолжил не спеша ехать на юг [55]. Через два дня по свежему ветру, бьющему ему прямо в лицо, и по крику чаек он понял, что находится вблизи большой реки. Вскоре, въехав на высокий холм, всадник увидел широкий поток, быстро кативший свои волны между крутых скалистых берегов.

«Это, должно быть, Рейн, – подумал он. – А там, на другой стороне, начинается королевство Гьюкингов. Ласточки говорили, что здесь меня ждет дева с льняными волосами и глазами, подобными двум чистейшим озерам. Но ведь я уже дал клятву Брюнхильд и даже подарил ей Андваранаут! Стоит ли мне туда ехать?»

Сигурд потрепал рукой гриву своего жеребца и вдруг рассмеялся.

– Поедем, Грани! – воскликнул он. – Может быть, там я встречу новые приключения, а окольцевать победителя дракона против его воли насильно никто не сможет.

И, пустив коня шагом, он поехал вдоль берега Рейна, разыскивая место переправы.

Небольшое, но цветущее королевство Гьюкингов лежало между прославленной страной франков, пустынной страной гуннов и простирающейся далеко на восток страной готов. Уже более полустолетия им правил престарелый король Гьюки [56]. Совершив когда-то немало немыслимых подвигов, он был теперь слаб и дряхл и вряд ли бы смог удержать свои земли, если бы не два его сына – Гуннар и Хёгни [57], рослые и отважные воины и умелые предводители дружин. Кроме них, у Гьюки имелись еще дочь, Гудрун, и пасынок, сын его жены от первого брака по имени Гутторн, нелюбимый братьями и сестрой за скрытность и жадность и очень напоминающий свою мать, Кримхильд, про которую многие поговаривали, что она злая колдунья.

Был вечер, и семья Гьюкингов ужинала в одном из залов своего замка, когда глядевшая в стрельчатое окно Гудрун неожиданно громко вскрикнула.

– Отец, братья, смотрите! – позвала она. – К нам едет какой-то всадник! Но как же он строен и крепок! Нет, это, конечно, не человек – это сам Тор, спустившийся на землю!

Гьюки и его сыновья поспешили к окну и увидели Сигурда, который в это время подъезжал к воротам замка.

– Может быть, он и не аc, – покачал головой старый король, – но такого витязя я вижу первый раз в жизни.

– Да и конь у него под стать своему хозяину, – заметил Гуннар.

– У него дорогая одежда и доброе оружие. Видно, он знатного рода. Прими его получше, супруг мой, – сказала Кримхильд, тоже взглянув в окно.

Тем временем Сигурд въехал во внутренний двор замка и, спрыгнув с коня, подошел к дверям зала, где был встречен старым королем и его сыновьями.

– Привет вам, Гьюкинги, – сказал он. – Я Сигурд, сын Сигмунда из рода Вёльсунгов, и еду из Гнитахейда, пустоши, где я убил дракона Фафнира.

– Такой человек всегда будет желанным гостем в моем доме, – радушно ответил Гьюки. – Я помню твоего отца, Сигурд, мы с ним были хорошими соседями. Входи, и пусть не скоро придет тот день, когда ты нас покинешь.

– Мы с братом больше всего ценим храбрость, – сказал Гуннар. – А Фафнира мог убить только храбрейший из смертных. Мы просим тебя стать нашим другом, сын Сигмунда.

– Послушай, Сигурд, – вдруг раздался скрипучий голос Гутторна, который тенью стоял за спинами братьев, – ты говоришь, что убил дракона. Так где же его сокровища, о которых я так много слышал? Или ты был настолько глуп, что оставил их в Гнитахейде?

– Вот они, – простодушно ответил юноша, показывая рукой на висевшие по обоим бокам Грани мешки.

Тусклые глаза Гутторна вспыхнули, как огоньки на болоте.

– Как, эти огромные мешки полны золота?! – воскликнул он в непритворном изумлении. – Тогда ты самый богатый человек на свете!

– Не беспокойся о них, Сигурд, – заверил франка Гьюки. – Твои сокровища будут храниться вместе с моими все время, пока ты будешь у нас гостить.

Но не только у одного Гутторна проснулся интерес к добытым Сигурдом сокровищам. Даже буйный, но добродушный Гуннар вдруг на мгновенье сделался серьезным и задумчивым…

С почетом принятый в семье Гьюкингов, Сигурд остался у них, и, когда он начинал заводить речь об отъезде, старый король всякий раз убеждал его остаться. Оба его сына, и веселый, жизенрадостный Гуннар, и молчаливый, задумчивый Хёгни, искренне сдружились с молодым Вёльсунгом. Они вместе охотились или метали копья. И хотя Сигурд всякий раз одерживал над ними верх, братья от души восхищались нечеловеческой силой и удалью своего гостя. Но особенно любезной и ласковой была с ним Кримхильд, которой днем и ночью не давали покоя сокровища Фафнира.

– Послушай, – заметила она как-то раз своему мужу, – более достославного жениха для Гудрун нам не найти, да и Сигурд, я думаю, не прочь взять в жены такую красавицу. Попробуй сосватать ее за него.

– Что ты! – возмутился старый Гьюки. – Я не меньше тебя уважаю нашего гостя, но где ж это видано, чтобы отец сам сватал свою дочь?! К тому же Сигурд, по-моему, не обращает на нее никакого внимания.

– Зато Гудрун не спускает с него глаз, – возразила Кримхильд. – Тебе нечего стыдиться, Гьюки. Этот юноша так богат и знатен, что ради него можно пренебречь любым, даже самым ветхим, обычаем.

Кримхильд говорила сущую истину. Со дня приезда Сигурда ее дочь каждую ночь ворочалась в своей постели, мечтая о молодом красавце-витязе, так неожиданно явившемся к ним в дом. Гудрун знала, что она хороша собой. Недаром скальды слагали о ней песни, славя повсюду ее, подобные двум чистейшим озерам, глаза и льняные волосы, а многие родовитые конунги и короли не раз просили у старого Гьюки ее руки.

«Может быть, мне и в самом деле просватать дочь за Вёльсунга?» – подумал Гьюки после разговора с женой и на следующее же утро, возвращаясь вместе со своим гостем с охоты, спросил его как бы невзначай:

– А что, Сигурд, не думаешь ли ты жениться?

– А я и так скоро женюсь, – засмеялся тот. – В стране гуннов меня ждет невеста. Она сестра короля Атли, и ее зовут Брюнхильд.

– Ах, так, – пробормотал Гьюки. – Ну что ж, желаю тебе счастья!

В тот же день он передал Кримхильд свой разговор с юношей. Старая королева сначала побелела от злости, но потом зловеще усмехнулась:

– Сигурд хочет жениться на Брюнхильд? Нет, Гьюки, этому не бывать! Он будет мужем Гудрун!

– Как же ты сможешь женить его насильно? – удивился Гьюки.

– Придет время, и он сам попросит руки нашей дочери, – промолвила Кримхильд.

Старый король только молча покачал головой. Он привык к тому, что предсказания его жены обычно сбываются, хотя и не знал, по какой причине.

Однако на другой день в замке поднялась тревога. Прискакал гонец с вестью, что один из соседних готских королей с многочисленным войском вторгся во владения Гьюкингов.

Встревоженный Гьюки призвал к себе своих сыновей и пасынка.

– Наш враг силен, дети мои, – обратился он к ним. – К сожалению, моя рука не в силах держать меч. Придется вам одним выйти на защиту нашей возлюбленной отчизны.

– Мы сейчас же выступаем в поход! – воскликнул Гуннар. – И если ты увидишь стяг с готским орлом у стен нашего замка, знай, что мы уже в Валгалле.

– Я останусь здесь, чтобы защищать сестру и мать, – сразу сказал Гутторн. – Что будет с ними, если мы все погибнем?

Гуннар с презрением посмотрел на сводного брата.

– Поступай как знаешь! – сказал он. – Ты же старше нас всех.

– Ты прав, Гуннар, – усмехнулся Хёгни. – Сын колдуньи в сражении будет только обузой.

И, не обращая внимания на злобные взгляды оскорбленного Гутторна, он пошел снаряжаться к походу. Гуннар вышел вслед за ним, но, прежде чем отправиться к своей дружине, заглянул сначала к молодому Вёльсунгу.

– Тебе нужно уезжать, Сигурд, – обратился он к нему. – Мы выступаем против врага, но он слишком силен. Возьми свои сокровища, садись на Грани и скачи к франкам. Оттуда ты легко доберешься до страны данов. Там правят твои приемные отец и дед. Там ждет тебя мать.

Сигурд рассмеялся.

– Плохо же ты обо мне думаешь! – произнес он. – Альф и Хиальпрек сказали мне на прощание, чтобы я был достоин своего имени. И плохо я оправдал бы их слова и только бы опозорил свою мать Хьёрдис, если бы бросил друзей, когда на них напали враги. Я еду с вами, Гуннар!

Гьюкинг, не показывая выступившие на глазах слезы признательности, крепко стиснул молодого человека в своих объятиях.

– Это дает нам надежду на успех, ведь первая половина твоего имени говорит о победе!

В тот же день произошло сражение между Гьюкингами и готами.

Как и в битве с королем Люнгви, Сигурд один обращал в бегство тьмы неприятельских воинов. Являясь то здесь, то там верхом на своем могучем коне Грани, подобно ослепительной молнии, он всюду сеял смерть, загромождая поле горами трупов. Оба брата Гьюкинга старались не отставать от своего друга, и готский король, потеряв больше двух третей своего войска, был вынужден спасаться позорным бегством, уверив своих оставшихся в живых людей в том, что они сражались с самими асами.

– Ты спас сегодня наше королевство, Сигурд, – сказал Гуннар, когда они возвращались назад. – Как бы я хотел с тобой породниться!

– И я тоже, – добавил Хёгни, не любивший пышных слов.

– Что ж, лучших братьев, чем вы оба, мне не найти, – отвечал Сигурд. – Вы мужественные и честные люди, и я полюбил вас всей душой.

– Если и ты так думаешь, – произнес Гуннар, – то давай здесь же, на этом поле, где мы вместе бились с врагом, совершим обряд братания.

– Я готов, – сказал молодой Вёльсунг, соскакивая с коня.

Оба брата тоже спешились. Воины Гуннара и Хёгни, вырезав длинную и широкую полосу дерна, подняли ее на копья. Под нее, на осыпавшуюся вниз землю, сначала ступил Сигурд, а за ним, на след его ноги, по очереди наступили Гуннар и Хёгни. Потом все трое порезали себе ладони и оросили оставшийся отпечаток на земле своей кровью.

После этого, по древнему обычаю, оба Гьюкинга и Сигурд стали кровными братьями, обязанными мстить друг за друга.

– Теперь опускайте дерн, – приказал Гуннар.

Воины выдернули свои копья, и дерн лег на прежнее место – обряд братания свершился.

Прославляемые народом, вернулись домой победители. Сам старый Гьюки, забыв о своих годах, выбежал им навстречу. Он долго прижимал к груди сыновей, а когда подошел к Сигурду, из его выцветших, подслеповатых глаз потекли горячие слезы.

– Чем я могу наградить тебя, мой мальчик? – воскликнул он. – Мой замок, моя страна – все это теперь твое, как если бы в твоих жилах текла моя кровь, кровь Гьюкингов!

– Сигурд уже стал твоим сыном, – сказал Гуннар. – Мы с ним побратались.

– Вы хорошо сделали, – обрадовался старый король. – И пусть отправится в Хель тот из вас, кто когда-нибудь нарушит свою клятву и поступит во вред нашему спасителю.

Кримхильд с дочерью и Гутторн поджидали героев в замке. Нежные щеки Гудрун полыхали маковым цветом, но они стали светлее ее волос, когда Сигурд немного погодя объявил, что через две недели уезжает в страну гуннов. Заметив, что девушка близка к обмороку, Кримхильд наклонилась к ней:

– Успокойся, дочь моя, ступай к себе. Сигурд еще передумает, поверь мне!

В наступивших сумерках Кримхильд вышла из замка и ушла одна далеко в лесную чащу. Она вернулась только к полуночи, скрывая под плащом пучок каких-то трав, и сразу же прошла в кухню, изгнав оттуда служанок. Всю ночь из кухни доносился пряный запах неизвестного зелья и слышалось монотонное зловещее бормотание:

– Трава Фригг, ресница Бальдра, шлем Тора, золото Локи… [58]

А наутро одна из служанок заметила под изголовьем своей повелительницы небольшой пузатый кувшин, который королева тотчас же поспешно спрятала.

После полудня в замок начали съезжаться многочисленные гости, которых созвал Гьюки, желая пышно и громко отпраздновать победу над врагом. К закату солнца пир уже был в полном разгаре. На самом почетном месте, между старым королем и Гуннаром, расположился Сигурд. И хозяева, и гости осушили в его честь не один рог с медом, но сам витязь пил мало и был молчалив. Он думал о Брюнхильд. Прошло около пяти месяцев с тех пор, как они расстались, и приближался срок, когда он должен был отправиться за ней ко двору короля Атли. Но юноша не знал, разрешит ли ему брат Брюнхильд жениться на бывшей валькирии…

«А может быть, – спрашивал себя Сигурд, – Брюнхильд меня уже забыла или Атли подыскал ей другого мужа?»

– О чем ты задумался, герой? – прозвучал рядом с витязем чей-то сладкий голос, и он увидел Кримхильд, протягивающую ему рог с медом.

– Выпей за счастье нашей семьи, отважный и достославный сын Сигмунда, – сказала она улыбаясь.

Боясь обидеть хозяйку, Сигурд взял рог и осушил его одним духом.

«Какой странный, но… волшебный вкус у этого меда», – подумал он и в тот же миг почувствовал, что забыл что-то очень важное, но не мог припомнить что.

Отойдя в сторонку, Кримхильд со злорадной усмешкой на тонких старческих губах некоторое время молча смотрела на растерянное лицо гостя, а потом приказала позвать дочь.

– Поднеси Сигурду мед, дитя мое, – сказала она девушке, когда та явилась, и подала Гудрун второй рог.

Опустив глаза, Гудрун нерешительно приблизилась к витязю.

– Выпей этот мед, Сигурд, – еле слышно проговорила она.

Молодой Вёльсунг поднял голову, и их взгляды на мгновение встретились.

«Как же она прекрасна! – подумал Сигурд. – И почему это я почти пять месяцев не обращал на нее внимания?! Хотя, может быть, это и есть то, о чем я забыл?»

– Спасибо, Гудрун, и будь счастлива, – сказал он вслух, принимая у нее из рук рог.

– Будь и ты счастлив, – ответила девушка.

Их взгляды встретились снова, и, когда Гудрун возвращалась к матери, ее лицо светилось радостью.

Прошло еще несколько дней, и образ Брюнхильд совершенно изгладился из памяти Сигурда. Теперь ему казалось, что он из Гнитахейда прямо приехал сюда, к Гьюкингам.

И вот однажды, когда Гуннар спросил юношу, когда он собирается отправиться к Атли за каким-то своим делом, тот был крайне изумлен.

– Я? К Атли?! – рассмеялся он. – Наверное, я действительно когда-то мечтал посетить пустынное и унылое королевство гуннов. Но теперь, Гуннар, у меня появилась причина остаться у вас… Что бы ты ответил, если бы я посватался к твоей сестре Гудрун?

Гуннар в восторге схватил молодого человека за руку и привел к своим родителям.

– Отец, мать! – громко объявил он. – Сигурд просит руки вашей дочери.

– Я рад… – удивился старый король. – Я уже давно считал тебя своим сыном, друг мой, но как же твоя не…

– Мы рады, Сигурд! – поспешно воскликнула Кримхильд, испепеляя мужа гневным взглядом. – И мне кажется, что теперь у моей дочери вырастут за спиной настоящие крылья счастья. Позови сестру, Гуннар!

Молодой Гьюкинг кинулся за Гудрун и тут же привел ее.

– Сигурд просит твоей руки, – сказала ей Кримхильд. – Согласна ли ты стать его женой?

– Я была согласна раньше, чем он попросил вас об этом, – ответила Гудрун, трепеща под влюбленным взглядом победителя Фафнира.

Когда королева и ее муж вновь остались одни, женщина сказала:

– Ты чуть все не испортил, Гьюки! Разве не Сигурд сам позабыл о своей прежней невесте?

– Да, ты права, – неохотно согласился старый король. – А все-таки, – задумчиво добавил он, – здесь что-то не так. Больно быстро и необъяснимо это произошло. А где есть сомнение, не может быть счастья, и я боюсь за наших детей, Кримхильд.

Женитьба Гуннара

Со дня свадьбы Сигурда и Гудрун прошло не более полугода, когда умер старый Гьюки. Еще раньше него сошла в могилу Кримхильд. Перед смертью она призвала к себе Гутторна и о чем-то долго с ним шепталась, после чего тот стал еще более скрытным, чем прежде.

Как старший сын, Гуннар унаследовал все имущество отца и был провозглашен королем, но его дружба с Сигурдом от этого только окрепла.

– Тебе незачем возвращаться к данам, – сказал он ему однажды. – У короля Альфа, наверное, уже появились родные сыновья. А франки нашли себе нового правителя. Но для нас это даже лучше, – улыбнулся он, – потому что со дня битвы с готами ни один враг не осмеливается напасть на страну, которую ты надежно охраняешь.

Тут на чело Гуннара словно вновь нашла какая-то туча. Благородный и сердечный голос его изменился, сделался дрожащим и неприятным:

– Помнишь, ты передал золото Фафнира на хранение моему отцу. Так вот, если ты желаешь взять его обратно…

Сигурд только рассмеялся.

– Пусть оно и дальше остается у тебя на сохранении, Гуннар! Более того, если в том будет нужда, ты можешь взять из него столько, сколько потребуется.

Старший Гьюкинг просиял. Теперь он вновь сделался прежним Гуннаром.

– Щедрость – истинная добродетель настоящего героя!

– А почему бы тебе не жениться? – спросил его Сигурд. – Неужели тебе не хочется иметь наследника, которому бы ты смог передать свое имя, свои власть и богатства?

– Говоря по правде, я уже думал об этом… – ответил Гуннар, – но я не знаю, на какой принцессе остановить свой выбор.

– Послушай, брат, – сказал Хёгни, – только что из страны гуннов приехал человек. Он рассказал, что король Атли хочет выдать замуж свою сестру. По слухам, девушка так прекрасна, что ни одна красавица не может с ней сравниться. Но она дала обет богам, что мужем ее будет самый смелый человек на земле, и окружила свой замок стеной бушующего пламени. Тот, кто сумеет туда пробраться, и станет шурином короля Атли.

Гуннар поморщился:

– Я слышал, что гунны не отличаются приятной внешностью. И если сестра Атли хоть капельку похожа на него…

На это Хёгни молвил:

– Об этом не стоит беспокоиться. Гуннские девушки высоки, стройны и красивы лицом. Кроме того, поговаривают, что сестра Атли будто бы только здесь, на земле, родилась в человеческом облике. Ее же истинное происхождение таково, что прежде она являлась бессмертной валькирией.

– Вот бы тебе к ней посвататься, Гуннар, – прошипел выползший откуда-то, словно гадюка, Гутторн. – Ведь ты, наверное, не побоишься пройти сквозь пламя.

– Скажите лучше, как зовут сестру Атли? – спросил заинтересованный рассказом Гуннар.

– Ее зовут Брюнхильд, – ответил Гутторн, бросая настороженный взгляд на Сигурда.

– Брюнхильд? – повторил молодой Вёльсунг, глубоко задумываясь и прикладывая руку к виску. – Мне знакомо это имя, но я не могу припомнить, где я его слышал…

– Это имя носят многие знатные девушки. Но, где бы ты его раньше ни слышал, теперь тебе придется слышать его гораздо чаще! – засмеялся Гуннар. – Я твердо решил жениться на этой гордой деве, Сигурд, и для этого пройду хотя бы через весь Муспелльхейм – Страну Огненных Великанов! Не поедешь ли и ты вместе со мной к Атли?

– Охотно! – воскликнул Сигурд. – Я уже давно хотел побывать в державе гуннов и еще больше хочу, чтобы ты добился руки Брюнхильд. Когда ты хочешь отправиться туда?

– Завтра же, – сказал Гуннар. – Надо торопиться, чтобы нас кто-нибудь не опередил.

– Разрешите и мне сопровождать вас, – попросил Гутторн. – Я тоже хочу побывать у Атли, а Хёгни тем временем мы поручим охрану замка.

– Хорошо, – промолвил молодой король, который хотя и не доверял сводному брату, но уже ни о чем другом не думал. Он желал только поскорее увидеть Брюнхильд. – Я согласен и оставлю в замке одного Хёгни. А теперь – в дорогу!

«Брюнхильд, – снова и снова повторял про себя Сигурд. – Брюнхильд… И все-таки, где же я слышал это имя?»

Обширные владения короля Атли начинались тут же, за Рейном, и Гуннар, Сигурд и Гутторн в сопровождении небольшой конной дружины уже на пятый день добрались до его замка.

Грозный повелитель гуннов, известный повсюду своей свирепостью, принял их необычно ласково. Когда же он рассмотрел Сигурда, на его широкоскулом лице появилась довольная усмешка.

– Я ведаю, кто ты, хотя и вижу тебя впервые, – произнес он. – Ты Сигурд, сын Сигмунда из рода Вёльсунгов. Я думаю, что знаю также, зачем ты ко мне пожаловал.

– Мы приехали сватать твою сестру Брюнхильд, – ответил молодой Вёльсунг, – которая…

– …которая едва не сошла с ума, дожидаясь тебя, Сигурд, – перебил его Атли, скаля острые, как у волка, зубы. – Ради нее тебе придется пройти сквозь бушующую стену огня, но для такого витязя, как ты, это, конечно, сущий пустяк. Ну что ж, я буду рад породниться с обладателем сокровищ Фафнира и потомком самого Одина.

– Ты ошибаешься, Атли, – смутился Сигурд. – Я уже полгода как женат. Не я, а мой шурин, король Гуннар из рода Гьюкингов, сватается к Брюнхильд и готов пройти ради нее сквозь пламя.

– Да, Атли, это я, Гуннар, сын Гьюки, сватаюсь к твоей сестре, – молвил молодой король, выступая вперед.

Губы Атли распрямились, а его и без того узкие глаза превратились в щелки.

– Ты разочаровал меня, Сигурд. Тем более что есть еще одно обстоятельство, которое мне должно разгласить только после свадьбы Брюнхильд. В любом случае я не смею нарушить волю сестры. Она девушка мудрая, и ей многое ведомо. Брюнхильд, по ее собственному желанию, достанется тому, кто пройдет к ней. Если это удастся Гуннару, она станет его женой.

– Это мне удастся, Атли, – гордо выпятил грудь Гуннар. – Скажи, где мне найти замок Брюнхильд?

– Поезжайте на юго-восток отсюда, и еще до полудня вы будете на горе Хиндарфьялль, – хмуро молвил Атли. – Там стоит замок моей сестры, и там Гуннар сможет доказать свою храбрость.

Друзья попрощались с гунном и уже хотели уйти, но в это время Атли вдруг сказал Сигурду:

– Я вижу, ты живешь у Гьюкингов, сын Сигмунда, как дорогой гость. Твоему шурину это, конечно, нравится – пока ты с ним, на него не нападет ни один враг, – но разумно ли для такого героя, как ты, не иметь собственного королевства? Перебирайся ко мне, Сигурд. Я дам тебе большую дружину, с которой ты дочиста разоришь державу готов и станешь мне ровней. Весь мир содрогнется от нашей жестокости.

Сигурд улыбнулся Гуннару, который со страхом ждал его ответа.

– Нет, Атли, – возразил он. – Если бы я хотел водрузить на свою голову королевскую корону, я бы уже давно это сделал. Я убил короля Люнгви, но не остался править франками. Я убил Фафнира и захватил золото Андвари, но оно лежит непочатым в сокровищнице Гуннара. Я не желаю власти! Она делает людей злыми и бессердечными. С меня довольно моей славы, доброго имени и верных друзей!

Повелитель гуннов встал со своего трона и подошел к молодому Вёльсунгу.

– Как хочешь, Сигурд, как хочешь, – промолвил он с сожалением, глядя на него снизу вверх. – Я не буду тебя уговаривать, но помни: придет день, и ты пожалеешь о том, что отказался покинуть Гуннара. И лучшие друзья подчас становятся злейшими врагами. Прощай!

– Странные вещи говорил Атли, – сказал обиженно Гуннар, когда они, опять вскочив на коней, поскакали по направлению к Хиндарфьялль. – Почему он сразу решил, что это ты, Сигурд, собираешься жениться на Брюнхильд, и почему мы должны когда-нибудь стать врагами?

– Не знаю, Гуннар, – покачал головой витязь. – Мне тоже многое показалось мутным в его словах.

– Смотрите, смотрите! – вдруг закричал, поднимаясь на стременах и показывая рукой вдаль, до сих пор зловеще молчавший Гутторн. – Впереди нас зарево. И какое красное, словно кровь!

– Правда, – согласился Сигурд, взглянув в ту же сторону. – Это, должно быть, Хиндарфьялль. Буйно же горит пламя вокруг замка твоей избранницы, Гуннар!

Молодой король, не отвечая, припустил своего коня вперед. Путники миновали широкую, поросшую кустарником долину, потом пересекли небольшой лес и, выбравшись на открытое место, наконец очутились недалеко от замка Брюнхильд. Гора Хиндарфьялль, на которой он стоял, к счастью, была невысока и полога и, скорее, походила на большой холм. Вокруг нее били и крутились вихрями вырывающиеся из-под земли длинные языки пламени. Зной от них был так велик, что чувствовался за несколько сот шагов.

Сигурд покачал головой.

– Тебе не удастся пройти сквозь огонь пешим, Гуннар, – сказал он. – Ты изжаришься, как бык на вертеле. Попробуй проскочить сквозь него на коне.

– Я так и сделаю, – отвечал Гуннар и, недолго думая, стрелой полетел к горе.

Сигурд и воины из дружины Гьюкингов, затаив дыхание, следили за ним. Король подъехал уже почти к самому огню, но тут его конь с диким ржанием встал на дыбы и, несмотря на все понукания всадника, резко повернул назад.

Так повторилось несколько раз. Сигурд даже предложил Гуннару пересесть на его коня Грани. Но потомок Слейпнира даже не тронулся с места.

Гуннар совсем отчаялся.

– Клянусь богами Асгарда, для меня лучше погибнуть, чем вернуться домой оплеванным, с пустыми руками!

– Есть одно средство, – проскрипел Гутторн, до сих пор безучастно взиравший на неудачи сводного брата. – Мать, умирая, открыла мне тайну заклинаний, с помощью которых люди могут обмениваться своей внешностью. Только их глаза и голос остаются прежними. Обернись, молодой король, на время Сигурдом, а Сигурд пусть обернется тобой!

– Нет, – решительно сказал Гуннар, – я не хочу жертвовать жизнью друга и тем более прибегать к мерзостному колдовству, даже ради такой красавицы.

– Не бойся, – рассмеялся Сигурд, – Грани как пушинку перенесет меня через стену огня! А что касается всяких превращений… поверь мне, мир так чуден и полон необъяснимых вещей, что одно маленькое колдовство вряд ли приведет его к гибели!

Гуннар долго колебался, но стыд перед неудачей пересилил его сомнения, и он поддался уговорам друга. Сигурд и Гутторн ненадолго скрылись в лесу, а когда спустя полчаса они вновь вышли оттуда, Сигурд стал уже Гуннаром, а Гуннар – Сигурдом. Лишь меч Грам, по-прежнему висевший на боку у Вёльсунга, да его большие голубые глаза могли бы выдать их хитрость, но поджидавшие на опушке воины ничего не заметили.

– Ну и силен же ты, Сигурд! – прошептал Гуннар на ухо приятелю. – Теперь, когда у меня твои руки, я могу вырвать с корнем столетний вяз.

– И ты тоже не хил, – ответил витязь. – Но я опасаюсь, что меня не узнает даже Грани.

И, подойдя к своему коню, он заговорил с ним вполголоса:

– Не дрожи, Грани. Это я, твой хозяин.

Не зная, чему верить – своим ушам или глазам, – могучий жеребец тревожно заржал, переступая с ноги на ногу, но, когда Сигурд, вскочив в седло, привычным для него движением взялся за поводья, он сразу успокоился и, подчиняясь руке Вёльсунга, как птица рванулся вперед, навстречу огненной стене.

– Скачи, скачи, – чуть слышно произнес Гутторн. – Может быть, там ты найдешь свою смерть, и тогда твои богатства достанутся мне.

Он еще не договорил последних слов, как Сигурд достиг горы и скрылся в окружавшем ее пламени. На одно мгновение нестерпимый жар опалил его со всех сторон, поджигая брови и волосы, но тут же в лицо снова пахнул прохладный ветер. Грани проскочил сквозь огонь и полетел вверх по склонам Хиндарфьялля.

Навстречу Сигурду из дверей замка выбежала Брюнхильд, по пути избавляясь от доспехов, шлема и меча.

– Это ты, это ты! – радостно воскликнула она, но потом остановилась как вкопанная. Широко раскрытыми глазами она уставилась на незнакомого ей молодого человека в рдеющей броне, от которой еще клубами подымался пар.

Сигурд тоже потерял дар речи, не зная, что сказать.

«Какая невероятная красавица! – подумал он. – Но мне кажется, что я не только слышал ее имя, но уже и видел ее когда-то. Неужели в сладких грезах, так часто мучающих юношей?»

– Кто ты такой? – вдруг резко и недовольно спросила Брюнхильд, то и дело оборачиваясь и глазами ища свое разбросанное по земле воинское снаряжение. Вёльсунг смутился: он не любил лгать.

– Я король Гуннар, сын Гьюки, – проговорил он после долгого молчания.

– А откуда у тебя этот конь и этот меч? – как лебедь с волны, вытягивая длинную тонкую шею, продолжала допытываться девушка.

– Коня и меч мне одолжил мой шурин Сигурд, – нерешительно отвечал витязь. – Но почему ты об этом спрашиваешь?

– Твой шурин Сигурд? – внезапно побледнев, задрожав всем станом, повторила Брюнхильд. – Твой… шурин Сигурд?! Так, значит, Сигурд женат?! Ах он, клятвопреступник! Значит, ему никогда не узнать о том, что…

– Да, он уже полгода супруг моей сестры Гудрун, – промолвил Вёльсунг, не разобрав последних слов девушки.

«Как странно, она говорит так, как будто мы были знакомы с ней прежде, – только подумал он. – И что еще за тайна, которую скрывают Атли и его сестра?»

Брюнхильд повесила голову и, закрыв лицо руками, пошла обратно к замку. На его пороге она повернулась и уже совершенно спокойным и ровным голосом произнесла:

– Прости меня, я забыла о своем обещании. Ты проехал сквозь ревущую стену пламени, и я должна стать твоей женой. Добро пожаловать, мой супруг!

Брюнхильд отлично приняла гостя в своем замке. Она словно только сейчас разглядела глаза молодого человека и расслышала его голос. Но Сигурд чувствовал себя скованным. Он едва притронулся к еде и питью.

Потом девушка постелила им постель, как будто бы, предавшись любовной страсти, хотела заглушить собственное гнетущее чувство. Но Сигурд, принявший облик Гуннара, прежде чем лечь, положил между собой и Брюнхильд обнаженный клинок.

– Зачем ты это делаешь? – спросила девушка.

– Я дал клятву, что не прикоснусь к тебе, пока мы не справим свадьбу, – ответил Сигурд, стараясь не смотреть на хозяйку замка.

Еще не рассвело, как гость поднялся на ноги и сказал:

– Мне нужно отправляться обратно. Мои спутники, наверное, уже устали дожидаться меня.

Тут он кое-что вспомнил.

– Скажи, Брюнхильд, – обратился он к девушке, – когда и как я смогу взять тебя с собой?

– Это нетрудно сделать, Гуннар, – ответила красавица. – Огонь вокруг горы Хиндарфьялль вырывается из пещер двергов, которые разожгли его по моей просьбе. Они же и потушат его, лишь только ты вторично проедешь над ними. Тогда ты пришлешь свиту и коней к Атли. А пока мне нужно будет дать брату кое-какие наставления.

– Хорошо, я сейчас же еду, – сказал Сигурд, облегченно переводя дух, что вскоре уже не надо будет притворяться. Он был так рад, что едва обратил внимание на последние слова Брюнхильд. В конце концов, Атли говорил, что его сестра мудрая девушка, которой многое ведомо. Так что не было ничего удивительного в том, что даже брат хотел напоследок выслушать ее советы.

– Подожди, Гуннар, – вдруг остановила гостя хозяйка замка, поспешно сдергивая с пальца золотое кольцо. – Вот Андваранаут, кольцо дверга Андвари. Говорят, на нем лежит проклятье и оно приносит гибель всем, кто его носит. Если ты такой отважный воин, прими его от меня. Мне оно больше не нужно.

– Андваранаут! – вскричал Сигурд вне себя от удивления. «Мое кольцо», – хотел он добавить, так как ясно помнил, что нашел его в сокровищах Фафнира, но вовремя удержался и уже спокойно сказал: – Спасибо, Брюнхильд, я беру его. Скажи только, каким образом оно к тебе попало?

– Не все ли тебе равно, Гуннар? – скривив губы, промолвила Брюнхильд. – Может быть, когда-нибудь ты и сам об этом узнаешь, а сейчас поезжай. Я буду ждать твою свиту.

И вот когда Сигурд появился перед Гуннаром, тот уже думал, что никогда больше не увидит друга.

– Посылай за Брюнхильд к Атли, Гуннар! – объявил Вёльсунг молодому королю.

И он рассказал Гьюкингу обо всем, что произошло между ним и хозяйкой замка, умолчав, однако, об Андваранауте, который, сам не зная почему, спрятал на своей груди.

Ссора Брюнхильд и Гудрун

На следующий день, около полудня, Брюнхильд покинула замок Атли и в сопровождении Гуннара и его спутников отправилась в королевство Гьюкингов. Молодой король был без ума от счастья. Он ехал рядом с женой, любуясь ее яркой красотой и не замечая, что ни она, ни Сигурд с Гутторном не разделяют его веселья. Едва увидев Вёльсунга, уже снова принявшего свой прежний облик, Брюнхильд как будто что-то хотела сказать ему, но потом замкнулась в себе и всю дорогу оставалась мрачной. Сигурд насупился и старался держаться поодаль от обоих супругов. Перед его глазами то и дело вставала высокая гора, блестящий, сложенный из щитов шатер на ее вершине, а рядом с ним девушка с распущенными золотистыми, словно спелая рожь, волосами. Она простирала к нему белые, подобные лебединым крыльям, руки и укоряла его в том, что он забыл свою клятву.

«Грезы это или явь? – думал он. – Видел ли я ее прежде, а если видел, то как мог забыть?»

Гутторн исподтишка следил за Вёльсунгом и, казалось, проникал в самую глубину его мыслей.

«Видно, волшебный напиток моей матери постепенно перестает действовать», – думал сводный брат короля.

Между тем веселость Гуннара возрастала по мере того, как их путешествие подходило к концу. Но его возвращение в замок было далеко не таким торжественным, как он того ожидал [59]. Переступив порог дома своего мужа, Брюнхильд, едва поприветствовав Хёгни, резким движением, почти с ненавистью отстранилась от Гудрун, которая пыталась обнять невестку, и, не сказав ей ни слова, молча удалилась в свои покои.

– Странная у тебя жена, Гуннар, – нахмурился Хёгни. – Правда, она очень красива, но мне кажется, что у нее злое сердце.

– Ничего, – немного смутившись, ответил король, отводя взгляд от брата и оскорбленной сестры. – Она просто устала с дороги. Через несколько дней вы ее не узнаете.

Но проходили дни за днями, а все оставалось по-прежнему. Брюнхильд старалась как можно реже встречаться с Гудрун, а если та с ней заговаривала, отвечала холодно, даже враждебно. Не понимая причины этой ненависти, молодая женщина часто проливала слезы, и ее горе еще усиливалось от перемены, происшедшей в Сигурде. Он почти не разговаривал с женой и подолгу уходил из дома. Лежащий у него за пазухой Андваранаут не давал ему покоя. Теперь он уже не сомневался, что сам подарил его бывшей валькирии, хотя память его все еще была окутана мглой, и он не понимал, когда и как это случилось. Наконец, чтобы не думать больше о роковом кольце, он отдал его Гудрун, рассказав ей, как получил его под видом Гуннара, но скрыв, что оно раньше принадлежало ему.

«Уж не подозревает ли Брюнхильд, что ее обманули? – подумала Гудрун после рассказ Вёльсунга. – Может быть, поэтому она меня ненавидит? Но ведь мой брат королевского рода, молод, хорош собою и храбр, и она должна быть счастлива, что стала его женой!»

И Гудрун решила при первом же случае поговорить со своей невесткой.

Через несколько дней после этого разговора из земли данов прискакал гонец, привезший Вёльсунгу печальную весть. Предчувствие Хьёрдис ее не обмануло: она умерла, так и не дождавшись возвращения сына. Тяжелое горе заставило Сигурда забыть на время о прекрасной сестре Атли, и он поспешно отбыл к Альфу и Хиальпреку, чтобы справить у них поминки по матери.

Он отсутствовал уже больше месяца, когда однажды, гуляя около Рейна, Гудрун заметила сквозь кусты купающуюся Брюнхильд.

«Вот случай, которого я искала: теперь мне удастся наконец убедить ее, что мы не враги!» – сказала она себе и, проворно раздевшись, вошла в воду.

Однако все произошло не так, как думала Гудрун. Заметив ее, Брюнхильд быстро отплыла прочь и воскликнула, гневно сверкая глазами:

– Не смей подходить ко мне близко, я не хочу, чтобы вода, которая омывает твое тело, касалась и меня! Я королева, а ты жена человека, не имеющего своей земли, слуги моего мужа!

– Победитель дракона Фафнира не нуждается в короне, – возразила Гудрун, гордо подымая свою светлую, как лен, голову. – Хотя Сигурд не владеет и клочком земли, он никогда не был и не будет ничьим слугой. Короли гордятся его дружбой, и среди них нет никого, кто бы был храбрее и состоятельнее моего мужа.

– Да, я уже слышала, что он убил какого-то дракона и захватил его сокровища, – фыркнула Брюнхильд. – Но все-таки не он, а мой муж – король этой страны, не он, а мой муж – отважнейший человек на свете, потому что не Сигурд, а Гуннар прошел сквозь стену бушующего пламени, чтобы получить меня в жены!

– Не Сигурд, а Гуннар прошел сквозь нее?! – рассмеялась Гудрун. – Так, значит, ты ничего не знаешь?

– Да, не Сигурд, а Гуннар! – вскричала Брюнхильд, выскакивая из воды. – Твой Сигурд жалкий трус по сравнению с моим мужем, и ты недостойна даже дышать в моем присутствии, женой такого героя!

Кровь бросилась в голову Гудрун. Уже не понимая, что делает, она, последовав за молодой королевой на берег, шагнула навстречу ей и поднесла к лицу Брюнхильд свою руку, на которой ярко сверкал Андваранаут.

– А это кольцо ты тоже дала Гуннару? – спросила она срывающимся от волнения голосом. – Так объясни же, как оно попало ко мне. Уж не думаешь ли ты, что его подарил мне мой брат?

Брюнхильд пошатнулась, словно от удара острой стрелы.

– Откуда оно у тебя? – глухим, как звон погребального колокола, голосом произнесла она.

– Я получила его от того, кто прошел сквозь стену бушующего огня, зажженного двергами, от моего мужа, Сигурда! – торжествующе провозгласила Гудрун.

– Ты лжешь! – снова закричала невестка. – Ты лжешь! Лжешь!

– Я лгу?! – вскинула брови Гудрун. – И это говоришь ты, когда-то прозорливая дева? Да разве Грани сдвинулся бы с места под кем-нибудь другим, кроме своего хозяина? Разве ты сама не сумела отличить голубых глаз Сигурда от серых глаз Гуннара, звонкого и чистого голоса победителя Фафнира от густого и низкого голоса моего брата?

Но Брюнхильд уже не слушала свою соперницу. Наконец накинув свое платье, она, не оглядываясь, понеслась к замку.

Взволнованная и опечаленная своим неудачным разговором с невесткой, Гудрун не стала больше купаться, а потом еще долго бродила по окрестностям замка и вернулась домой только к ночи. Тут ее встретил встревоженный Гуннар.

– С Брюнхильд что-то случилось, – сказал он. – Она заперлась в своей спальне, не ест, не пьет, не вышивает золотом и все время молчит. Уж не околдовал ли ее кто-нибудь?

Гудрун не хотелось рассказывать об их ссоре, и поэтому она поспешила уйти, сославшись на головную боль.

Все последующие дни Брюнхильд не покидала своих покоев. Забившись в угол и уставившись на серую кладку стен, она, словно окаменев, не двигалась с места и не отвечала, когда ее о чем-нибудь спрашивали. Гуннар пришел в полное отчаяние.

– Пойди к ней, Хёгни, – принялся умолять он брата. – Может быть, тебе она объяснит, что с ней произошло.

Хёгни с кислым видом отправился к молодой королеве и вскоре возвратился обратно.

– Лучше оставь ее в покое, Гуннар, – сердито заметил он. – По-моему, она просто наглоталась воды во время купания в реке. Еще день-два, и все пойдет по-прежнему.

Король недоверчиво покачал головой, а стоявшая тут же Гудрун, которая чувствовала свою вину перед невесткой, хотя и не понимала ее горя, нерешительно предложила:

– Дай я сама поговорю с ней, Гуннар. Мне кажется, что дело не в купании.

Робко войдя в спальню молодой королевы и увидев ее покрасневшие глаза и бледное лицо, Гудрун не на шутку струсила.

– Брюнхильд, Брюнхильд, – позвала она. – Это я, Гудрун, пришла попросить у тебя прощения за то, что наговорила тебе…

Темно-синие глаза сестры Атли оставались неподвижными и тусклыми, как у трупа. Казалось, она ничего больше не видела и не слышала.

– Брюнхильд! – не выдержав, всхлипнула Гудрун. – Не пугай нас всех! Гуннар всем своим существом любит тебя и в своей смелости не уступит Сигурду. Он не прошел сквозь стену бушующего огня только потому, что Грани его не послушался.

И, бросившись на колени перед невесткой, она обняла ее руками за тонкий стан.

Брюнхильд не шевельнулась, не попыталась вырваться, и на мгновение Гудрун почудилось, что она в самом деле обнимает мертвую женщину.

– О боги, что я наделала! – в отчаянии вскричала она, выбегая из спальни.

На вечерней заре в замок прискакал Сигурд. Он вернулся еще более растроенным, чем уехал, и нехотя ответил на объятия жены, но Гудрун приписала это его горю по матери.

– Ах, Сигурд, если бы ты только знал, что я натворила! – чистосердечно призналась она. – Уязвленная гордыней Брюнхильд, я показала ей Андваранаут, и теперь она вот уже который день, того и гляди, покончит с собой.

Витязь вздрогнул, как от раздавшегося посреди ясного дня удара грома.

– Как же ты могла раскрыть ей нашу тайну? – потрясенно воскликнул он. – Знаешь ли ты, что теперь она возненавидит меня, как самого злейшего врага, и мы должны будем немедленно покинуть замок твоего брата!

– Но почему же, Сигурд? – не поняла Гудрун. – За что ей тебя ненавидеть? Разве Гуннар так плох? Не лучше ли тебе поговорить с Брюнхильд и попросить у нее прощения?

– Мне с Брюнхильд? – задумчиво произнес Вёльсунг. – Нет, она…

Он не успел договорить, так как в это время в дверях показались Гуннар и Гутторн, которого тоже вот уже целую неделю не было в замке.

– Прости меня, Сигурд, – обратился к своему другу старший Гьюкинг, – но мой сводный брат уверяет, что Брюнхильд околдована и что только ты один можешь избавить ее от этих чар.

– Да, это так, – подтвердил Гутторн, с наглой усмешкой поглядывая то на короля, то на витязя. – Поговори с ней, сын Сигмунда, и ей сразу станет лучше.

– Помоги ей, Сигурд! – попросила его и Гудрун, ласкаясь к мужу.

Вёльсунг с минуту поколебался, а потом выпрямился и решительно мотнул головой.

– Хорошо, если вы все этого хотите, я пойду к ней, – сказал он.

Когда витязь отворил дверь в королевскую спальню, Брюнхильд уже не сидела в своем углу, а гордо стояла у стрельчатого окна, и ее глаза снова сверкали, как и прежде.

– Я ждала тебя, Сигурд, – промолвила она пугающе спокойным голосом. – Я заслышала топот Грани, а потом в замке раздался твой звонкий и сильный голос, и он заставил меня отрешиться от моих мыслей, так же, как разбудил когда-то от сна. Хотя, пожалуй, было бы лучше мне совсем не просыпаться.

– Лучше скажи, почему ты отказываешься говорить с людьми? Чем твой муж и я так виноваты перед тобой? – спросил Вёльсунг.

– И ты, Сигурд, еще имеешь дерзость задавать подобные вопросы?! – вскипела бывшая валькирия. – Никто не мог обойтись со мной хуже, чем ты! Я поклялась перед богами выйти замуж за величайшего храбреца в мире, а он женился на другой. Затем я поклялась стать женой того, кто проберется ко мне в замок через стену бушующего пламени. Тебе лучше знать, сдержала ли я свое слово!

– Но ведь Гуннар тоже отважен и не менее знаменит, чем я сам. К тому же он король, – смутился Сигурд.

– Каким бы он ни был, в моем сердце ему нет места! – резко перебила его Брюнхильд. – Разве он победитель Фафнира? Разве он прервал мой волшебный сон? Разве он дважды проехал сквозь стену бушующего пламени? Нет, это сделал другой, тот, кто так легко позабыл о своей клятве!

Вёльсунг, теперь уже все окончательно вспомнив, со стоном схватился за голову.

– Да, я забыл ее, Брюнхильд, хотя и не понимаю, как это случилось. Забыл тебя, забыл нашу первую встречу. Но когда я возвращался из страны данов, моя память вдруг начала проясняться… Однако сделанного уже не воротишь. Бесчеловечно не любить такого славного и богатого короля, как Гуннар! Неужели любовь для тебя может быть дороже верности и золота? Скажи мне, чего тебе еще нужно?

– Твоей крови! – бросила ему в лицо молодая королева. – И только твоей крови! Больше я ничего не желаю!

– Недолго осталось ждать, когда острый меч обагрится моей кровью, Брюнхильд, – сурово и спокойно ответил Вёльсунг. – Фафнир предсказал мне, что я не доживу до зрелых лет. Да и тебе, мне кажется, не суждено надолго задержаться на этой земле. Будь благоразумной. Живи и люби своего мужа и прости меня. Ради нашего примирения я готов отдать все сокровища убитого дракона, а Гудрун возвратит тебе Андваранаут, который послужил причиной вашей размолвки…

Суровое лицо бывшей валькирии немного смягчилось.

– Я догадываюсь, что тебе дали пряный напиток, который крадет память, – проговорила она, вдруг бессильно опускаясь на скамью. – Это могла устроить только колдунья Кримхильд. О горе мне! – опять вскричала она. – Мое сердце рвется к тебе, как птица из силков, а ты меня ненавидишь!

– Я ненавижу тебя, Брюнхильд? – изумился Сигурд, усаживаясь рядом с ней. – Я ненавижу себя за то, что тогда, на берегу Рейна, повернул в королевство Гьюкингов! Я ненавижу себя за то, что, пробравшись через стену бушующего пламени, потом поспешил назад! Теперь я люблю тебя больше, чем когда бы то ни было! Умчимся отсюда, отправимся куда угодно: в страну данов, к франкам, к твоему брату Атли. Или, может, прямо здесь, на скамье, падем в объятья друг друга, как тогда, в шатре на горе… и станем мужем и женой. Гуннар мой друг, но он поймет, что тем самым я спас тебя от смерти и посрамил козни его матери-колдуньи…

– Твои речи непристойны! – возразила Брюнхильд, вставая. – Я лучше прямо сейчас лишу себя жизни, чем стану женой двух мужей!

– Тогда ты покинь Гуннара, а я – Гудрун, и мы поженимся… – предложил Сигурд.

Эти слова на мгновенье сделали Брюнхильд прежней. Она едва не бросилась молодому человеку в объятья, но огромным усилием воли удержала себя. Тогда, видя, что Брюнхильд продолжает колебаться, не зная, как поступить, нервно кусает губы и словно порывается в чем-то признаться, Сигурд спросил ее:

– Я давно хотел спросить, но не решался, думая, что это дело касается только тебя и Гуннара. Что за обстоятельство, которое должен был разгласить Атли только после твоей свадьбы? И что за наставления ты дала своему брату, отъезжая из страны гуннов?

Брюнхильд устремила на героя свои прекрасные темно-синие глаза и сказала:

– Какие же вы, мужчины, бываете глупые! Разве не ты сорвал цветок моей девственности? С того раза я понесла. Пока ты очаровывался Гудрун, я родила дочь от тебя, Сигурд! Ее имя Аслауг. Конечно, Атли думал, что Гуннар провалит испытание, и отец Аслауг станет моим мужем. Но когда этого не случилось, я решила, что не стоит Гуннару говорить о ребенке. Оставляя же Аслауг на попечение брата, я должна была не только попрощаться с дочерью, но и дать Атли советы, как тому следует ее воспитать.

Сигурд обрадовался так, как еще никогда не радовался в своей жизни. Даже отомстив за отца и деда, он не чувствовал себя столь счастливым.

– У меня… у нас есть дочь?! Ее зовут Аслауг? И ты об этом молчала! – вскричал он.

Но Брюнхильд, словно раскаиваясь за свою откровенность, покачала головой:

– Разве это что-то меняет?

– Но… – попытался протестовать Сигурд.

Бывшая валькирия повернулась к герою спиной.

– Я больше не хочу тебя и… никого другого, – заявила она.

При этих словах Сигурда охватило такое отчаянье, что кольца брони лопнули и разошлись на его могучем туловище.

Как пьяный, спотыкаясь, вернулся витязь к нетерпеливо поджидающему его Гуннару. Тусклым и бесцветным голосом он сообщил названому брату, что Брюнхильд снова может говорить.

Гнев Гуннара

Услышав от Сигурда, что к его жене вернулось прежнее настроение, Гуннар сейчас же поспешил к ней.

– Скажи мне, что с тобой случилось, Брюнхильд? – спросил он заботливо. – Неужели Гутторн прав, и тебя околдовали?

– Лучше ты скажи мне, Гуннар, кто проехал ко мне через стену бушующего пламени: ты или Сигурд? – не предвещающим ничего доброго голосом спросила мужа Брюнхильд.

Гьюкинг смутился и развел руками.

– Грани не пошел подо мной, – немного помолчав, молвил он. – Но кто открыл тебе эту тайну?

– Это сделала твоя сестра Гудрун, – с едкостью в голосе сказала бывшая валькирия, – и вот почему я была в таком горе.

– Разве ты раскаиваешься в том, что вышла за меня замуж? – растерялся Гуннар.

И тут лицо Брюнхильд чудесным образом переменилось.

– Я зла на то, что Сигурд провел нас обоих. Знай, что он предал вашу дружбу.

– Сигурд мне изменил? – недоверчиво покосился Гуннар на жену. – Этого не может быть!

– Однако это так! – подтвердила Брюнхильд. – Теперь ты знаешь причину моего горя.

Король нахмурился:

– Я боялся, что рано или поздно эта постыдная тайна откроется. Мы оба виноваты перед тобой. Но я, пожалуй, больше. Ведь Сигурд просто решил помочь мне!

Бывшая валькирия даже с жалостью посмотрела на Гуннара. Как бы он ни был неприятен ей, но что бы он сказал, если бы узнал, что женился не на деве, а на женщине, у которой уже подрастает дочь от его лучшего друга?

– Я не хочу больше говорить о вашем обмане. Скажу лишь одно. Если Вёльсунг останется в живых, я уеду от тебя к своему брату Атли. Мы расстанемся навсегда.

– Тогда ты ославишь меня на весь свет, Брюнхильд, – пробормотал, совершенно уничтоженный, Гуннар.

– Даю тебе три дня сроку! – сурово отрезала Брюнхильд. – А сейчас уйди и оставь меня одну!

В полном замешательстве, сбитый с толку безумными речами супруги, Гуннар пошел разыскивать брата, а Брюнхильд в отчаянии застонала.

– Что я делаю? – взвыла она. – Зачем я обрекаю на смерть того, кого люблю? Но ведь он не может быть моим мужем. Он принадлежит жалкой Гудрун, и этого я не в силах вынести! Если же мы просто сбежим или, еще того хуже, обменяемся мужьями, мы станем всеобщим посмешищем!

Узнав от Гуннара все, что ему рассказала Брюнхильд, Хёгни рассмеялся.

– Она что-то недоговаривает! – сказал он.

– Но Брюнхильд грозится, что уедет к Атли, если Вёльсунг останется в живых, – промолвил король.

– Ну и пусть проваливает! – воскликнул Хёгни, с первого взгляда невзлюбивший жену брата. – Без этой холодной гордячки мы жили гораздо счастливей.

– Нет, Хёгни! – покачал головой Гуннар. – Я слишком люблю Брюнхильд, чтобы с нею расстаться.

– Но как же ты можешь убить Сигурда, когда мы с ним теперь кровные братья? – возмутился младший Гьюкинг.

– Гутторн не давал ему клятвы, а за золото он готов сделать все, – ответил Гуннар, уже впадая в род сумасшествия.

Хёгни подошел к брату и, пытаясь успокоить, положил ему руки на плечи.

– Послушай, Гуннар, – промолвил он тихо, – ты хочешь совершить бесчестный поступок, который прокляну я, проклянут люди, проклянут боги. Втроем мы непобедимы, а без Сигурда враги вскоре снова нападут на нашу страну. Я знаю: ты любишь Брюнхильд и боишься ее потерять, но еще страшнее потерять верного друга. И из-за чего? Из-за безумных речей глупой бабенки?!

– Но постой… – вдруг обрадовался пришедшей в голову мысли Гуннар. – А что, если Сигурд прежде уже знал мою жену? Может, он каким-то образом ее сильно обидел?!

Хёгни все же немного призадумался.

– Я не верю в коварство Вёльсунга, притом что какое-то унижающее тебя дело, брат, возможно, свершилось. Но не совсем по вине одного Сигурда. Или тебя пленяет мысль о его сокровищах?

Гуннар вспыхнул, уличенный в мысли, все это время исподволь подтачивавшей его доброе от природы, но, увы, оказавшееся недостаточно стойким к проклятию Фафнира сердце.

– Да, сокровища Сигурда велики и могут сделать нас еще могущественнее, – сказал он резко окрепшим голосом. – Но я бы не вспомнил про них, если бы не узнал о его вероломстве. Как нелегко мне принять такое решение, но теперь изменник должен умереть.

– Договаривайся об этом с Гутторном, – начал терять терпение Хёгни. – Ты мой старший брат и король, и у тебя, возможно, есть причина отказать Сигурду в дружбе, но запомни, слепо подчиняясь воле женщины, ты навлечешь на нас беду.

– Приведи ко мне Гутторна, – не глядя на брата, произнес Гуннар.

Хёгни тяжело вздохнул, но пошел выполнять приказание короля и скоро вернулся назад вместе со своим сводным братом.

– Сигурд изменил мне, – заявил старший Гьюкинг Гутторну. – Согласен ли ты отправить его в Хель? В награду я отдам тебе треть его сокровищ.

– Я давно знаю о его измене, – засмеялся тот, – и, конечно, исполню твою просьбу.

Тут Хёгни потребовал:

– Тогда ты должен немедленно сказать, что такое Брюнхильд и Сигурд скрывают от нас!

Глазки Гутторна зловеще сверкнули.

– Охотно! Мать перед смертью открыла мне, что Вёльсунг еще до встречи с Гудрун познакомился с Брюнхильд и хотел на ней жениться…

Гуннар медленно кивнул, а Хёгни, пожав плечами, возразил:

– Об этом можно было догадаться, и это во многом объясняет досаду молодой королевы. Но, вспомни, разве не я сказал брату о том, что король Атли хочет выдать замуж свою сестру? А когда ты, Гутторн, назвал имя Брюнхильд, разве Сигурд не сказал при всех, что оно ему как будто бы знакомо? Да, конечно, когда Вёльсунг увидел Брюнхильд, он узнал в ней свою невесту. Но ведь Сигурд так и не женился на ней. Более того, он проявил благородство, уступив ее своему другу. Вся вина юноши состоит лишь в том, что он не захотел омрачить радость своего короля!

Тут Гутторн рассмеялся в лицо Хёгни:

– Сразу видно, ты еще мальчишка! Я не хотел говорить об этом твоему брату. Но рано или поздно истина все равно бы всплыла наружу. Так вот. Брюнхильд уже была беременной, когда приехала к своему брату. Чтобы скрыть позор сестры, Атли велел ей удалиться в спешно возведенный замок. Там она родила Аслауг – дочь от Сигурда!

Гуннар как безумный подскочил к Гутторну и чуть не свернул ему шею.

– Ты, ты… лжешь! Такого не может быть!

Гутторн, хрипя и суча своими кривыми ножками, просипел:

– Это правда! Но я боялся тебе об этом сказать, ведь ты все равно бы мне не поверил.

– Будь ты проклят! – заревел король, отшвыривая от себя сводного брата.

– Ты слышишь, Хёгни? – затем обратился Гуннар к младшему Гьюкингу с налившимися кровью, как у быка, безумными глазами.

Хёгни пошатнулся от услышанного известия и все же сказал:

– Но ведь Сигурд мог не знать, что у него родилась дочь… И даже если наш кровный брат виноват в том, что не сказал того, что ни он, ни Брюнхильд уже не в силах были изменить, бесчестно убивать спасшего королевство героя, да еще руками… Гутторна!

«Да, – подумал Гутторн, глядя на Хёгни, – хорошо еще, что я не сказал о дурманящем меде моей матери, а то бы, чего доброго, этот осел, младший брат, уговорил бы короля простить Сигурда и изгнать Брюнхильд с позором. А так сокровища Фафнира попадут теперь в мои руки!»

Гуннар просто побелел от бешенства:

– Гутторн прав, ты всего лишь мальчишка, ничего не смыслящий во взрослых делах! Ты всегда готов оправдать своего любимчика Сигурда. Но тогда выбирай: я или Сигурд!

Хёгни ответил не сразу, а потом еле слышно сказал:

– Я выбираю тебя, ведь ты мой старший брат и король.

Смерть Сигурда

Сигурд не спал всю ночь, а с рассветом ушел в лес и бродил там один, как дикий зверь, до самого полудня.

«Мне нельзя здесь оставаться, – наконец решил он. – Это причиняет горе и мне, и Гуннару, и нашим женам. Надо сегодня же вечером сказать Гьюкингам, что мы с Гудрун уезжаем в страну данов. Гудрун по-прежнему любит меня. Сокровища Фафнира нетронуты, а с ними нам везде будет почет и раздолье, да и мой дед Хиальпрек обрадуется, если мы станем жить при его дворе».

С этими мыслями он вернулся домой уже более спокойным и после обеда сразу же лег спать. Чтобы не тревожить мужа, Гудрун ушла к себе, слуги Сигурда были во дворе, и никто не видел, как Гутторн с обнаженным мечом в руках осторожно прокрался в опочивальню витязя.

Дойдя до дверей комнаты Вёльсунга, сводный брат короля остановился и прислушался, но до него донеслось только ровное дыхание спящего. Тогда он отворил дверь и некоторое время неподвижно смотрел на прекрасное лицо Сигурда и его золотые локоны.

– Прощайся с жизнью, победитель дракона, ты, которого считают самым отважным, самым сильным и самым богатым, – прошептал он. – Рука презренного Гутторна уничтожит того, перед кем падали целые королевства, и твои сокровища будут принадлежать мне!

Подойдя к постели, он, не колеблясь, пронзил последнего из Вёльсунгов мечом. Да не простым клинком, а закаленным волчьим и змеиным жиром оружием из железа, настоянным на пенном пиве, подколодных рыбах, разном зелье и чарах. Глаза Сигурда распахнулись от острой боли и удивления, и Гутторн, не выдержав их взгляда, в ужасе метнулся прочь, но тут Сигурд, собрав последние силы, схватил Грам и метнул клинок вдогонку убийце. Меч Одина настиг предателя в дверях и перерубил его пополам. Да так, что нижняя половина туловища вылетела из опочивальни, а руки и ноги упали обратно.

Первой на шум прибежала Гудрун. При виде истекающего кровью мужа она упала около него на колени и, почти теряя сознание от горя, прижалась лицом к его груди.

– Не плачь, Гудрун, – прошептал Сигурд, нежно гладя рукой ее светлую, как лен, голову. – Исполнилось предсказание Фафнира, и Один призывает меня к себе. Пожалуй, так всем будет лучше. Прощай!

В это время в комнату вошли Гуннар и Хёгни. Увидев в дверях труп Гутторна, король побледнел.

– Я вижу, что Сигурд уже успел сам отомстить за себя, – сказал он.

– Да, он успел отомстить, но только одному. Нам отомстят другие, – вздрогнул Хёгни, не в силах переносить вида мертвого героя.

– Ну, до этого еще надо дожить, – пожав плечами, ответил Гуннар. – Зато теперь золото Фафнира в наших руках, а Брюнхильд останется со мной, своим законным мужем.

– Нет, она с тобой не останется, – послышался чей-то голос позади Гьюкинга. – Она не будет жить с подлым убийцей.

Гуннар обернулся. В дверях застыла карающим призраком Брюнхильд. Бледная, с горящими глазами, она с ненавистью смотрела на супруга и его брата, а потом, презрительно оттолкнув их рукой, подошла к неподвижному телу витязя и остановилась возле рыдающей Гудрун.

– Ты погиб, отважнейший из отважных, погиб, не оставив после себя наследника, а только… – промолвила она. – Но ты не бойся: твоя смерть будет отомщена, а я последую за тобой. Там, – и она показала рукой в лучезарную высь неба, – там, в Валгалле, мы опять будем вместе.

– Что ты говоришь? – в ужасе воскликнул Гуннар, бросаясь к супруге.

– Не смей даже приближаться ко мне! – вскричала Брюнхильд, отшатываясь от короля. – Ты повинен в смерти того, кому клялся в вечной верности.

– Так как же ты осмеливаешься винить нас в его смерти, подлая женщина! – не выдержал Хёгни. – Разве не из-за тебя он убит? Разве не ты грозила моему брату бросить его и уехать к Атли? Разве не ты скрыла от Гуннара, что Сигурд уже прежде лишил тебя девственности и ты родила от него дочь Аслауг [60]?!

– Да, грозила, но, если бы он был верен своей дружбе и своей клятве, он бы меня не послушался, – возразила бывшая валькирия. – Да, я скрыла свою связь с Сигурдом, свое материнство, но если бы Гуннар не прибег к подлому обману, то и он сам бы не стал жертвой обмана! В конце концов твоего короля прельстили сокровища Фафнира, и он пролил кровь, которая намного чище и благородней, чем его. Это не пройдет вам, Гьюкингам, даром. Я вижу нож, который вонзается тебе в грудь, Хёгни, я вижу Гуннара, сидящего в змеиной яме, я вижу, как гибнет род Гьюкингов. Мое проклятие и проклятие богов будут тяготеть над вами до вашего последнего часа.

– Вели замолчать, брат, этой лживой бабенке! – промолвил Хёгни, трясясь от ярости, – или я сам заткну ей рот!

– Она сейчас успокоится, – заверил его Гуннар.

– Ну так оставайся с ней вдвоем! – в сердцах сказал младший Гьюкинг и вышел, пнув труп Гутторна.

– Не сердись, Брюнхильд, – примирительно сказал Гуннар, подходя к жене, – подумай лучше о том, как успокоить Гудрун. Ты видишь, она без чувств.

– Гудрун скоро успокоится, – усмехнулась бывшая валькирия, – и даже простит тебя, Гуннар. Такие, как она, не умеют любить. А я последую за тем, кого одного по-настоящему любила. Убирайся! Тебе здесь больше нечего делать.

Растерянный король ушел, а Брюнхильд тем временем созвала двух своих служанок и, обращаясь к ним, сказала:

– Вы уже знаете, что Сигурд погиб. Я хочу разделить его судьбу. Кто из вас последует за нами?

Но служанки, побледнев, в страхе отступили.

– Довольно уже крови, – промолвила самая рослая и красивая челядинка по имени Сваврлёд.

– Лучше жить на земле, чем в царстве Хель, – добавила другая.

– Да, мы хотим еще жить! – хором закричали обе [61].

– Ну так живите, – пренебрежительно махнула рукой королева. – И передайте Гуннару: пусть он сожжет мое тело на одном костре вместе с Сигурдом, а между нами положит обнаженный меч Грам, как это сделал Вёльсунг, когда ночевал в моем замке. Прощайте.

И прежде чем онемевшие от ужаса служанки смогли что-нибудь сказать или сделать, Брюнхильд взялась обеими руками за меч Сигурда и твердой рукой вонзила его себе в сердце.

Не смея отказать своей жене в ее последней просьбе, сокрушенный горем Гуннар приказал воздвигнуть погребальный костер. Труднее ему было положить Грам между телами мертвецов. Он сам хотел владеть чудесным мечом Сигурда, но, решив, что подаренное Одином оружие мало пострадает даже от самого жаркого пламени, согласился и на это. Следуя обычаю, в охватившие смолистые бревна языки пламени бросили и любимого охотничьего сокола Вёльсунга, и его собаку, и одного из коней под седлом и полной сбруей. Коня Грани Гуннар также хотел оставить себе, но, едва жадные языки огня охватили тела Сигурда и Брюнхильд и высоко взвились к небу, могучий жеребец вырвался из своей конюшни и, опрокинув пытавшихся его задержать конюхов, заскочил прямо в костер. Тщетно разыскивал потом Гьюкинг в золе Грам и остатки конских костей. Замечательный меч и такой же замечательный конь бесследно исчезли, словно их никогда и не бывало.

– Вот видишь, брат, – мрачно сказал Хёгни, глядя на потемневшее от досады лицо короля, – боги отказывают нам в своей помощи. Я опасаюсь, что проклятию Брюнхильд суждено исполниться, и род Гьюкингов последует за родом Вёльсунгов.

Поездка Брюнхильд в Хель

Говорят, что после своей смерти Сигурд и Брюнхильд не сразу встретились в Валгалле. Сначала Брюнхильд поехала в повозке в Хель мимо двора, в котором жила некая великанша. Увидев бывшую валькирию, великанша сказала ей:

– Ты не дерзнешь проехать через мой двор с его каменной оградой. Тебе больше пристало ткать полотно, нежели ехать следом за чужим мужем! Зачем ты явилась из Валланда, южных стран, сюда, на дикий север, ты, дочь богини Вар? Ведь твои руки в человеческой крови!

Конечно, Брюнхильд возмутили такие слова.

– Кто из нас лучше? Ты, затаившаяся в камнях, или я, участвовавшая во многих бранных походах?

Великанша мрачно рассмеялась.

– Брюнхильд, дочь Будли, твое рождение на свет привело к великим бедам. Ты погубишь сыновей Гьюки, обречешь на разорение их дома и земли!

На это Брюнхильд ответила уродливой стражнице речью-заклинанием:

– Я только отомстила тем, кто заставил меня жить без любви и нарушить обеты! А теперь послушай. Мне было двенадцать зим от роду, когда я обещала помочь конунгу, тому, который схватил наши одежды, восьми сестер, под дубом, когда мы купались в реке.

Там, в Хлюмдалире, меня называли Шлемоносной Хильд. Там, в готском краю, я отправила в Хель старого Гиальгуннара, отдав победу Агнару. Разгневанный Один усыпил меня. Но потом приехал герой Сигурд на своем Грани. Только вот из-за проклятых Гьюкингов не сложилось наше счастье. Но теперь я никогда не расстанусь с Сигурдом! Засим сгинь, пропади, великанское отродье!

Предостережения Гудрун

Гудрун не последовала на костер за Сигурдом, как это сделала Брюнхильд. Первые дни она сильно печалилась о муже, только и говоря о том, что тот возвышался над прочими людьми, как золото над железом, дерево над травой, олень над мышью, но потом постепенно успокоилась и даже помирилась со своими братьями, простив им его смерть [62]. А спустя еще два месяца в замок Гьюкингов прибыли черноволосые, в блестящих шлемах, послы от Атли. На послах, среди которых были не только гунны, но и лангобарды, франки и саксы, красовались красные шубы, накинутые поверх панцирей. Прибывшие к Гьюкингам вестники передали желание своего грозного владыки. Король гуннов сватал вдову победителя Фафнира. Взамен он обещал не мстить Гуннару и Хёгни. Ведь это по их нерадивости и малодушию Брюнхильд, сестра Атли, взошла на погребальный костер, лишив свою дочь Аслауг матери…

– Я изумляюсь тебе, брат! – возмутилась Гудрун, когда Гуннар передал ей это известие. – Достойно ли вдове потомка Одина выходить замуж за степняка гунна? Или ты желаешь избавиться от меня так же, как избавился от моего мужа? Почему ты сразу не отказал посланцам Атли?

– Не сердись, Гудрун, – мягко ответил король. – Я не буду принуждать тебя выходить замуж за нелюбимого человека, но вспомни, что Атли зол на нас. Если ты ему откажешь, нам придется встретиться в бою с его полчищами, и кто знает, кому из нас Один дарует победу. К тому же хоть мы и считаем гуннов дикими степняками, но ведь они, как и сами боги, прибыли из Азии, а Брюнхильд здесь, на земле, перестав быть валькирией, стала сестрой Атли. Подумай об этом и завтра утром дай мне ответ.

– Мне больше не о чем думать, Гуннар, – покачала головой молодая женщина. – Я не Брюнхильд и не желаю, чтобы из-за меня погибли близкие мне люди. Ступай и скажи послам Атли, что я согласна и еду вместе с ними.

Гуннар крепко обнял сестру.

– Спасибо тебе, Гудрун! Я верю, ты принесешь нам счастье. Теперь, когда мы опять породнимся с Атли, нам будут не страшны любые враги.

Но молодая женщина только подумала с болью в сердце: «А ведь когда-то, Гуннар, ты не боялся короля гуннов!»

Проводив сестру, Гуннар вскоре женился на дочери одного из соседних готских королей по имени Глаумвор, а Хёгни – на ее младшей сестре, Костберре.

Жены обоих Гьюкингов оказались молодыми, красивыми и веселыми и принесли в замок столько счастья, что братья больше не думали ни о проклятье Брюнхильд, ни о ее мрачном пророчестве.

Между тем в первую же брачную ночь Атли приснился сон. Пробудившись, он сказал Гудрун:

– Пригрезилось мне, что ты пронзила меня мечом.

Молодая женщина поспешила успокоить мужа:

– Железо во сне означает, что ты мнишь себя выше всех. Но разве это не так? Ты самый могущественный король среди других королей!

Атли, ухмыльнувшись, промолвил:

– И еще пригрезилось мне, будто выросли две тростинки, а я не хотел их ломать. Однако потом слуги по моему приказанию вырвали их с корнем и подали мне на блюде в пищу. Но вдруг тростинки окрасились кровью, как будто были из человеческой плоти. Затем с моей руки слетели два сокола, и оказались они без добычи и мертвыми. Соколы тоже очутились на моем столе, с обмазанными медом сердцами, и я ел эти сердца. Под конец мне показалось, что два красивых щенка лежат передо мною и громко лают, а я ем их мясо против воли.

Тут Гудрун, вскрикнув от боли, потому что муж сжал ей запястье, призналась:

– Да, это нехорошие сны. Они говорят о том, что твоим сыновьям угрожает опасность.

– И еще пригрезилось мне, – не мог успокоиться Атли, – что я лежу на смертном одре…

И в таких тягостных вещих снах и таких же тягостных расспросах и ответах стали проходить дни королевской четы.

Однако спустя какое-то время страхи Атли рассеялись. Все-таки свирепая природа одержала свое, и король гуннов стал задумываться о том, куда могло деться то золото, которым владел Сигурд. Когда он спросил об этом Гудрун, его супруга ответила, что об этом знают только Гуннар и Хёгни.

И вот однажды к Гуннару вновь прискакал молодой гонец от Атли. Он приехал с радостным известием – у Гудрун родились сразу два сына, и владыка гуннов звал к себе Гьюкингов на торжественный пир, – но Гуннар, сам не зная почему, вдруг заподозрил предательство.

– Скажи, а моя сестра мне ничего не прислала? – спросил он у молодого человека.

Винги, гонец, смутился.

– Моя королева просила меня передать тебе это послание и этот перстень, – произнес он наконец и вынул и то и другое из-за пазухи.

Хёгни взял у гонца послание – буковую дощечку, изрезанную рунами, – и, быстро пробежав письмена глазами, улыбнулся.

– Гуннар, Винги говорит правду, и нам ничто не угрожает, – выдохнул он. – Гудрун сообщает, чтобы мы ничего не опасались и приезжали к ней и ее мужу.

– А ты уверен, что письмо от нашей сестры? – с сомнением покачал головой король.

Хёгни с удивлением посмотрел на него: прежде его брат не был так недоверчив.

– Ну конечно, Гуннар! – воскликнул он. – А вот и ее кольцо, Андваранаут, последнее, что у нее осталось из сокровищ Фафнира. – И он надел кольцо на палец.

– И все же здесь что-то не так, чует мое сердце… – возразил Гуннар. – Лучше мы отметим рождение племянников у себя дома.

– Мой господин просил сказать, что он не пожалеет для вас богатых даров: коней, оружия, тканей и рабов, – низко поклонившись, промолвил гонец. – Если же вы не почтите его своим присутствием, он примет ваш отказ за кровную обиду.

– Коней и оружия у нас и так довольно, – возразил Гуннар нахмурившись. – Но я не хочу ссориться с Атли. Хорошо, скачи назад к своему владыке и передай ему и моей сестре, что мы навестим их.

Велев Хёгни проводить гунна, Гуннар позвал жену.

– Атли и Гудрун приглашают нас к себе, Глаумвор, – сказал он, – и мы с Хёгни решили ехать, но тебе и Костберре лучше остаться здесь, в замке.

– Как, ты отправляешься к гуннам? – испуганно вскрикнула Глаумвор. – Нет-нет, Гуннар, послушайся меня и отмени свое решение. Сегодня ночью я увидела страшный сон: будто кровавый меч внесли в нашу опочивальню, и ты был пронзен этим мечом, а два серых волка выли по обе стороны от клинка!

Но Гуннару показалось недостойным обнаружить свой страх перед женой. К тому же он знал, что в противном случае не избежать войны с Атли. А последнее ужасало его больше всего. И поэтому он с некоторым пренебрежением ответил:

– Брось, Глаумвор. Что может угрожать гостям при дворе гуннского короля? Разве что щенки захотят покусать нас да облают охотничьи собаки!

И еще молвила королева:

– Постой, а потом… будто вошли к нам женщины, скорбные с виду, и выбрали тебя себе в супруги. Может быть, это твои дисы?

Гуннар пожал плечами:

– Трудно все это растолковать. Но даже если предзнаменования зловещи, нет ничего долговечного в этом мире…

Глаумвор вцепилась в супруга, пытаясь удержать его.

– Послушайся же меня, наконец! Перед тем как проснуться, я увидела тебя связанного по рукам и ногам в глубокой яме, а вокруг тебя ползали и сворачивались в кольца ядовитые змеи. Такие видения не сулят ничего хорошего, поверь мне. Тебя ждет несчастье.

Гуннар помрачнел: он вспомнил последние слова Брюнхильд.

– Поздно, Глаумвор, – прошептал он. – Я дал слово и уже не в силах взять его обратно, не опозорив своего имени. Но твои страхи напрасны. Если бы Атли злоумышлял против нас, моя сестра не стала бы звать нас к себе… А вот и Хёгни, спроси у него: он сам читал послание Гудрун.

– Плохо я читал его, Гуннар! – вдруг воскликнул младший Гьюкинг. – Сейчас, когда я провожал Винги, Костберра просмотрела буковую дощечку и заметила, что несколько слов в письме исправлено, и не рукой Гудрун. Сестра предупреждает нас, чтобы мы не приезжали. Кроме того, я сам нашел на Андваранауте волос из волчьей шкуры, которым она его обвязала. Но и это еще не все. Костберра сказала, что накануне ей пригрезилось, как бурный поток сорвал стропила в нашем замке. Потом второй поток ворвался во внутренние покои, разметал скамьи и поломал нам ноги. Еще Костберра увидела поднявшееся над родовым гнездом Гьюкингов пламя и бурого медведя, что ударом лапы сокрушил королевский трон.

– Что еще увидела твоя жена?! – обеспокоенно спросила Глаумвор.

– Атли, обернувшегося орлом и забрызгавшего всех нас кровью! – ответил Хёгни. – Нет, недаром твоему мужу не хотелось ехать к гуннам. Там нас ждет погибель.

Но Гуннар сердито отмахнулся. Ему очень хотелось убедить себя и других, что остается еще надежда на благоприятный исход предстоящей поездки.

– Все, что увидела во сне Костберра, можно истолковать и как добрые знаки. Все новое подобно бурному потоку, врывающемуся в тихое жилище. То, что Костберра приняла за воду, разметывающую скамьи и ломающую нам ноги, было волнующейся нивой. Часто высокие стебли закрывают нам ноги. Пламя над замком – нечаянно упавшая в огонь одежда. Бурый медведь, ударом лапы сокрушивший королевский трон, – разразившаяся буря. Ну а Атли в образе орла… это просто его повар, разделывающий говядину к пиршеству!

Хёгни не стал разубеждать брата, поняв, что и так сделал все что мог, чтобы предотвратить неизбежное исполнение проклятья Брюнхильд. Он уже хотел уйти, чтобы успокоить Костберру и приготовиться к дальней дороге, как вдруг, о чем-то вспомнив, хлопнул себя по лбу.

– Что, если Атли задумал получить золото Сигурда?!

И тут Гуннар вдруг взревел как дикий зверь. Запоздалое раскаянье настигло короля. Он схватился за голову, вырывая на себе волосы.

– Золото, золото! Будь оно проклято! Оно свело меня с ума и заставило сделать то, что бы я никогда не сделал, не увидь я тогда этих мешков с сокровищами Фафнира…

Хёгни тяжело вздохнул.

– Я пытался тебя отговорить, брат, от бесчестного поступка, но сделанного не воротишь.

Тут глаза Гуннара безумно сверкнули. Скрипнув зубами и вновь становясь помешанным, он воскликнул:

– Но золота Атли не получит! С сокровищами, ради которых я погубил своего лучшего друга и кровного брата, с сокровищами, ради которых я нарушил клятву, я ни за что не расстанусь, хотя бы мне пришлось погибнуть!

– Но ведь ты не поедешь к Атли, супруг мой? – вдруг вскрикнула Глаумвор, бросаясь к Гуннару.

– Нет, я поеду! – упрямо сдвинул брови король. – А ты, Глаумвор, лучше отправляйся к себе. Нам с Хёгни нужно решить одно дело.

Королева, понурившись, вышла, а Гуннар продолжил:

– Пусть Атли пленит нас, пусть он захватит нашу страну – золота ему не видать как собственных ушей. Мы должны укрыть сокровища, и так, чтобы их никто не смог найти.

– Лучше всего просто бросить их в Рейн, – предложил младший Гьюкинг.

Гуннар усмехнулся.

– Ты прав, брат, – сказал он, – так мы и сделаем.

В ту же ночь братья достали из сокровищницы мешки с золотом Фафнира и с трудом перенесли их один за другим на берег Рейна. Там они выбрали омут поглубже и, развязав мешки, высыпали все драгоценности в воду.

– Ты отлично придумал, Хёгни, – промолвил король, после того как последний кусок сияющего металла исчез в бурных волнах могучей реки. – Теперь не только Атли, но и мы сами вряд ли достанем его обратно. Сигурд говорил мне, а ему рассказал это какой-то карла по имени Регин, что в былые времена золото Фафнира тоже хранилось в реке, у дверга Андвари, который проклял каждого, кто будет им владеть. Может быть, теперь оно вернется к своему бывшему хозяину.

– Тогда пускай к нему возвратится и его кольцо! – воскликнул Хёгни, срывая с пальца Андваранаут. С этими словами, размахнувшись, он бросил кольцо на середину Рейна.

Андваранаут бесшумно, даже не пустив кругов, погрузился в воду, и Гуннару на миг показалось, что в том месте, куда он упал, река окрасилась в багровый цвет.

– Скройся навсегда, злосчастное золото! – произнес он торжественно, вздымая руки. – Храни его, великий Рейн. Пройдут седые века, пока твои волны смоют с него всю кровь, которая из-за него пролилась…

– …и которая еще прольется, – прошептал Хёгни. – Многие славные роды сгинут без следа, а проклятие Андвари будет продолжать тяготеть над людьми, и раньше других оно обрушится на нас с тобой, Гуннар.

Гибель Гьюкингов

После долгого пути через темные боры и могучие реки, а потом через бескрайние пустоши, Гуннар и Хёгни прибыли в страну гуннов. Высланные навстречу гостям проводники провели их к столице Атли. Она располагалась на пологом холме, окруженном разлившимися ручьями. Столица представляла собой множество шатров, раскинувшихся под весенним небом.

Сам замок Атли был построен из искусно вытесанных бревен и досок и обнесен деревянной оградой. Она была столь ровной и гладкой, что больше представляла собой украшение, нежели защиту. К тому же Атли, уверенный в силе и ловкости своих воинов, не имел никаких сторожевых башен. Ведь каждый гунн, едва научившись ходить, уже умел скакать на лошади и стрелять из лука.

Пока Гуннар и Хёгни слезали с коней, а рабы бежали сообщить Атли об их приезде, в дверях замка появилась Гудрун.

– Что вы здесь делаете?! – воскликнула она в ужасе. – Я же писала вам, чтобы вы не приезжали!

– Винги по дороге изменил слова твоего письма, Гудрун, соскребя предупреждающие руны, – ответил Гуннар, подходя к сестре. – А когда мы заметили это, было уже поздно.

– О Брюнхильд, разлучница! – вскинула свои светлые очи Гудрун к небу, словно пытаясь разглядеть за набежавшими на солнце облаками лучезарные чертоги Валгаллы. – Твое проклятие исполняется!

Тут вернувшиеся рабы объявили, что Атли ждет гостей в пиршественном зале.

– Я рад снова видеть тебя, Гуннар, рад встретиться и с тобой, Хёгни, – с деланым радушием приветствовал Гьюкингов владыка гуннов, одетый скромно и просто – в холщовую рубаху, штаны, меховой плащ и островерхую шапку на голове. – Я слышал от Винги, что ему пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить вас приехать. Чем заслужил я такое недоверие своих старых друзей и соседей?

– Ты напрасно так говоришь, Атли, – возразил Гуннар. – О какой неприязни может идти речь, когда мы с тобой дважды родственники? Ты забыл, что я муж твоей покойной сестры Брюнхильд, а твоя супруга – Гудрун?

– Мы родственники, – согласился гунн, прищурившись. – И я повторяю, что рад приветствовать вас у себя. Но ведь за вами, что за тобой, Гуннар, что за тобой, Хёгни, водится кое-какой должок…

– Что это за долг, Атли? – спросил Гуннар, уже догадываясь, что сейчас речь пойдет о сокровищах Фафнира.

Атли быстро оглядел зал, который тем временем наполнили не виночерпии с чашами, полными хмельного меда, а воины в крепких доспехах. В их руках зловеще посверкивали обнаженные мечи.

– Вот уже больше года, как тело Брюнхильд сгорело на погребальном костре и моя сестра отправилась вслед за Сигурдом в Валгаллу, Гуннар, – сказал он, усаживаясь на свой покрытый волчьими шкурами трон. – Умерла по твоей вине, а ты до сих пор не прислал мне выкупа за ее смерть…

– Как? – вскричал Хёгни. – Разве не ты сам обещал не мстить нам, сватая нашу сестру, вдову победителя Фафнира?

– Брюнхильд сама пронзила себе грудь мечом Сигурда, – прибавил старший Гьюкинг. – Я виню себя лишь за то, что не успел удержать ее руку. Если же ты думаешь иначе, то разве моя сестра, которую я согласился отдать тебе в жены, не стоит твоей?

– Как я могу порочить ту, которая родила мне сразу двух сыновей? – опять улыбнулся Атли. – Я благодарен тебе за жену, шурин, но ты и тут провел меня, и провел жестоко. У Сигурда было много золота, почему же Гудрун привезла с собой только одно кольцо? А несколько дней назад и оно пропало…

– Золото и Андваранаут мы перепрятали в такое надежное место, что без нашей помощи никому их не найти! – признался старший Гьюкинг, сдвигая брови.

Полуприкрытые раскосые глаза Атли вдруг раскрылись и с нескрываемой угрозой уставились на братьев.

– Раз золото и кольцо исчезли, значит, вы сами навсегда останетесь у меня.

– Не пугай нас, Атли, – вмешался в разговор Хёгни, сжимая рукоятку меча, – и не забывай, что мы твои гости.

Король гуннов резким движением головы откинул со лба длинную, как бы прихваченную инеем прядь своих жестких, как грива, черных волос и приподнялся, словно барс, готовящийся к прыжку. Увидев это, Гудрун, расталкивая Гуннара и Хёгни, рухнула перед Атли на колени.

– Прости их, супруг мой! Прости ради двух сыновей, которых я тебе родила. Позволь им уехать.

– Я должен позволить им уехать? – вскипел Атли, задыхаясь от бешенства. – Нет! Они убили Сигурда, величайшего и благороднейшего из всех витязей, ради золота они забыли о том, что стали кровными братьями, ну а я ради золота забуду о том, что они мои гости!

Тогда Хёгни и Гуннар выхватили свои мечи, и почти сразу четверо гуннов пали мертвыми. Остальные отступили, не решаясь продолжить бой. Тут, надев шлем и доспехи одного из павших воинов, Гудрун присоединилась к братьям. Снова закипело яростное сражение, и теперь уже никто не мог сказать, что Гудрун – прежняя дочь Гьюки. Гуннар, изредка бросая взгляд на сестру, не мог отделаться от ощущения, что сама Брюнхильд бок о бок бьется с ним.

Между тем, встревоженные криками и шумом боя, в замок прорвались дружинники Гьюкингов. Скоро весь зал оказался залит кровью и завален трупами убитых.

Наконец Атли потребовал перемирия. Пока продолжалась небольшая передышка, король не удержался от того, чтобы не укорить свою жену:

– Ты подняла руку на мужа и его людей! Я взял тебя, думая, что буду обладать женщиной красивой и мудрой! Но не было для меня проку от твоей красоты и мудрости!

– Потому что ты взял чужое, не должное принадлежать тебе, Атли! – гордо ответила Гудрун.

После препирательства между супругами битва закипела с прежним ожесточением. Но как ни были отважны и упорны Гьюкинги, силы их постепенно таяли. Один за другим падали мертвыми дружинники, и никто не приходил умершим на смену. Гостям даже не помогло временное отступление Атли. Вскоре король вернулся с новым отрядом воинов. Гудрун была обезоружена и насильно отведена в свои покои. Ее братьев, покрытых многочисленными ранами, сбили с ног и связали по рукам и ногам.

Хёгни даже в этом жалком положении не потерял присутствия духа:

– Теперь мы в твоей власти, Атли, и ты можешь решить нашу участь. Но знай, что ты одержал над нами победу благодаря коварству!

Тогда Атли из мстительного любопытства велел своим воинам испытать пленника. По знаку короля один из воинов схватил раба по имени Хьялли. Раб, почувствовав приставленный к своей шее клинок, истошно завизжал, проклиная день, когда ему приходится расстаться с сытой жизнью и свиным стадом.

– Если ты хочешь, я отпущу тебя, Хёгни, – молвил улыбаясь Атли. – Ты храбро бился за своего неразумного брата. А этот Хьялли отправится в Хель вместе с Гуннаром.

Но Хёгни возразил:

– Я не предам своего короля и брата. К тому же визг раба несносен моим ушам.

Атли, подивившись про себя выдержке и мужеству врага, кивнул.

– Тогда пусть свершится, как было предначертано свыше. – И велел отпустить Хьялли.

И вот когда оба Гьюкинга лежали полумертвые в темнице, Хёгни, с трудом поворачивая к брату покрытую запекшейся кровью голову, сказал:

– Глупо умирать нам ради сокровищ, которые все равно давно покоятся на дне Рейна. Но мне страшно за судьбу Глаумвор и Костберры. Может быть, узнав о том, что золото пропало для людей, Атли не станет чинить вреда нашим женам?

– Молчи, Хёгни! – сердито ответил Гуннар. – Что, если Атли, прибегнув к какой-нибудь хитрости, все-таки сумеет добыть сокровища Фафнира? Тогда окажется, что все наши жертвы были напрасными. – Тут он горько рассмеялся. – Что же касается наших жен… Глаумвор и Костберра уже были обречены, когда выходили за нас замуж. Теперь я начинаю сожалеть о том, что ты знаешь место, где скрыто золото…

К вечеру Гуннара привели к Атли.

– Ну как, по доброй ли воле ты расстанешься с золотом Сигурда? Или мне придется разорить из-за него всю твою страну? – спросил его король гуннов.

– Золото укрыто, шурин, и укрыто так надежно, что его тебе не найти, – ответил Гуннар. – Но я готов сказать, где оно, если ты исполнишь мою просьбу.

– Я обещаю тебе это, – согласился Атли.

– Тогда пусть принесут мне сердце Хёгни, – сказал Гуннар. – Я не хочу, чтобы мой брат остался в живых и потом обвинял меня в трусости. Но и видеть его смерть мне было бы тягостно.

Такое предложение пришлось по душе свирепому гунну.

– Пусть будет по-твоему! – воскликнул Атли и, подозвав к себе одного из слуг, шепнул что-то ему на ухо.

Слуга, поклонившись, вышел и через недолгое время вернулся назад, неся на золотом подносе еще теплое бьющееся сердце.

– Вот сердце твоего брата, Гуннар, – сказал с насмешкой Атли. – Теперь признайся, где ты спрятал золото.

Гуннар презрительно плюнул себе под ноги.

– Ты считаешь меня ребенком, шурин? Взгляни – это сердце все еще трепещет от страха. А поскольку Хёгни отважнее и мужественнее любого из твоих воинов, значит, оно принадлежит тому рабу Хьялли.

– Не ожидал от тебя такой догадливости, свояк… – буркнул Атли. – Однако сейчас твое желание наконец исполнится.

И вот король гуннов опять подозвал к себе слугу, и вскоре перед Гуннаром на том же золотом подносе уже лежало второе сердце.

– Да, это сердце Хёгни, – глухим голосом сказал старший Гьюкинг. – Оно так же спокойно, как, верно, был спокоен Хёгни, встречая свою смерть.

– Оставь свою скорбь при себе. Так где же сокровища, Гуннар? – нетерпеливо спросил Атли.

– Ах, шурин, видно, злоба помутила твой ясный ум! – с презрением воскликнул Гьюкинг. – Я надоумил тебя убить Хёгни потому, что боялся, что он, беспокоясь о судьбе Глаумвор и Костберры, выдаст тебе тайну. Но запомни, Атли, золото Фафнира никогда не упокоится в твоей сокровищнице. Как я могу открыть тебе место, где оно хранится, если за него я отдал жизнь двух братьев, счастье сестры, обрек на позор жену и невестку и подвергнул опасности разорения страну моих предков?!

Гьюкинг думал, что от его слов гунн впадет в ярость, но тот внезапно улыбнулся.

– Я ждал этого, – сказал он, сверкнув своими черными очами. – Еще от Брюнхильд мне доводилось слышать о проклятии Андвари. Хотя я сожалею, что так и не смог взглянуть на прославленное пламя реки, все же судьба Сигурда и вас, Гьюкингов, минует мой род. Но ты, Гуннар, не избежишь наказания! Оно будет таким же ужасным, как и твои преступления. Тебя бросят в змеиную яму. Я знаю, что это предсказала тебе твоя супруга Глаумвор, так пусть же ее предсказание исполнится!

Несмотря на все свое мужество, Гуннар стал белее снега на горной вершине и невольно прошептал про себя имя Брюнхильд.

Повинуясь приказу Атли, королевские слуги скрутили Гуннара и потащили прочь из замка. На дворе он увидел обезумевшую от вида связанного брата Гудрун.

– Я постараюсь помочь тебе, – быстро шепнула она ему.

Но Гуннар в ответ только покачал головой: он уже не верил в свое спасение.

Шагах в двухстах от замка, в поле, была глубокая сырая яма, на дне которой извивались и ползали десятки гадюк. Слуги бросили в нее Гьюкинга и, цепенея от ужаса, поспешили уйти прочь. Шум от падения Гуннара перепугал змей, и они расползлись по своим норам.

«Скорее, Гудрун! Может быть, тебе все же удастся меня вызволить!» – подумал старший Гьюкинг, с тоской глядя на клочок голубого весеннего неба.

Неожиданно вверху, над краем ямы, показались знакомые льняные локоны.

– Сестра! – с надеждой прошептал Гуннар. – Ты уже пришла? Поспеши и, пока змеи не выползли, вызволи меня отсюда!

– Сейчас нельзя, брат, нас заметят, – ответила Гудрун. – Обожди до ночи, а чтобы змеи не тронули тебя до моего прихода, возьми вот это.

И она бросила ему вниз лютню.

– Спасибо, сестра! – воскликнул Гуннар.

Но Гудрун уже исчезла.

Немного погодя король услышал какие-то шорох и шипение: вытянув свои раздвоенные языки, прямо на него ползли змеи. Тогда Гуннар стал зубами дергать струны брошенной Гудрун лютни. Ее резкие, похожие на стон звуки усыпили змей. Все громче и громче звенела лютня, все светлее и радостнее становилось на сердце у короля, как вдруг он увидел одну огромную старую гадюку, которая неумолимо ползла прямо на него. Гуннар еще несколько раз изо всех сил рванул зубами струны – змея продолжила приближаться: он закричал, змея не испугалась. Поняв, что все кончено, король закрыл глаза. В тот же миг короткий, но мучительный укол в живот заставил Гуннара закричать от боли и ужаса: яд гадюки разлился по его телу, причиняя ему невыносимые страдания, и наконец достиг сердца.

Так умер последний из Гьюкингов и так пресекся их род, хотя сказание о Вёльсунгах на этом не заканчивается [63]. Но поскольку не всякая длинная история самая приятная, забудем пока о Вёльсунгах и их жестокой судьбе и перейдем к сказанию о кузнеце Вёлунде.

Прядь третья. Кузнец Вёлунд