Большинство операций Первой мировой (исключая начальный, маневренный период 1914 года и завершающие операции
Антанты 1917—18 годов) ставили своей задачей прорыв вражеского фронта, но не разгром армий противника. Таким образом, нарушался основополагающий принцип войны: главное — разгром вооруженных сил врага. Разгромив неприятельскую армию, ты получаешь все — села и города, воды и недра, мужчин и женщин. Без разгрома вооруженных сил врага ты рискуешь лишиться в конечном итоге всего, даже если на начальном этапе конфликта твои территориальные приобретения огромны.
Главное — разгром армии противника. Это в свое время с блеском доказал Наполеон. Но, в 30-е годы XX века в СССР, при создании военной доктрины, этот главный принцип был утерян.
«Но вы попробуйте в шахматной игре стремиться не к уничтожению вражеской армии, а к захвату его территории, несмотря на потери. Что из этого выйдет? То же, что у нас на войне вышло»10.
Теория «блицкрига» ставила главной задачей разгром противостоящих вооруженных сил противника, а посему Вермахт не был ограничен ни способом действий, ни временем (ускоренныхтемпов продвижения, выражающихся в N-ном количестве километров в сутки, от немецкой армии никто не требовал). После прорыва фронта противника танковыми клиньями обязательно следовал выход в тыл и окружение неприятельских войск с последующим их уничтожением. Теория «глубокого прорыва» видела дело иначе.
«Глубокая операция» ставила своей главной задачей прорыв фронта противника и продвижение вперед ускоренным темпом на максимально возможную глубину. А как же армия противника? Предполагалось, что взлом фронта и безостановочное продвижение вперед сами по себе приведут к разгрому противника. Операции на окружение тоже планировались в большом количестве, но — на тактическом уровне (полк, дивизия, корпус). На оперативном и стратегическом уровнях крупные «котлы» даже не рассматривались — ведь подобные операции тормозили общее продвижение вперед, так как требовалось достаточно много времени и на сам маневр, и на последующую ликвидацию окруженной группировки противника.
А если противник не поддастся панике, преодолеет инстинктивное желание отойти назад под натиском неприятеля, прорвавшего фронт? Если он вместо отхода загнет свой фланг, соберет наличные силы в кулак и нанесет ответный удар куда-нибудь под основание «красного клина»? Тревожные звонки уже звучали: в июле 1919 года в районе Челябинска ударные части 5-й армии М.Н. Тухачевского, оторвавшись отсвоихтылов, врезультате контрудара «белых» оказались в окружении. А ровно через год тот же Тухачевский, увлекшись взятием Варшавы, потерял из виду главные силы польской армии, которые после проведенной перегруппировки располагались вовсе не там, где наметили свои основные удары «красные». Зимой 1939—40 годов в Финляндии таким же макаром угодили в окружение 18-я, 44-я, 54-я, 163-я и 168-я стрелковые дивизии 8-й и 9-й армий РККА.
Нельзя сказать, что руководство Красной Армии вовсе не обращало внимания на подобные опасности (особенно после Варшавы) и напрочь игнорировало предупреждения того же Свечина11. Предполагалось, что контрудару противника должны воспрепятствовать: а) быстрые действия взламывающих фронт частей; б) укрепленные районы, прикрывающие фланги развертывающихся для наступления соединений, призванные обезопасить советские части от неприятностей на начальном (приграничном) этапе «глубокой операции».
«Необходимо поэтому потребовать более быстрого продвижения 8-й и 9-й армий, которые должны, не ввязываясь в фронтальные бои, обходить полосы заграждения и безостановочно теснить противника на запад и юго-запад... Указать командующему 8-й армией на недопустимо медленное продвижение войск армии, потребовав от него большей подвижности. Если палевом фланге, в районе Сал ми, части задерживаются преодолением препятствий, необходимо быстро перегруппировать войска к северу, обходить полосу заграждения, вклиниться в промежутки в ней и выходить в тыл группировки противника... Шире использовать легкие танки, которыми с посаженной на них пехотой внедряться в промежутки в полосе заграждения и обходить ее фланги»12.
В Красной Армии настойчиво отрабатывали приемы маневренных действий войск в наступлении. Позиционную оборону доктрина РККА не признавала и вести подобную форму боевых действий ее войска не умели, предусматривались лишь короткие остановки для перегруппировки.
Короче говоря, теория «глубокой операции» являла собою скопище несуразностей. Она подразумевала быстрый разгром вооруженных сил противника, теряя в то же время эти вооруженные силы из виду и зацикливаясь на конкретных населенных пунктах, которыми необходимо овладеть. Теория предусматривала «маневренный период» и при этом скорейшее продвижение вперед, но как их совместить, если взлом подготовленной вражеской обороны и окружение войск противника требуют немалого времени?
Теория предусматривала ввод в прорыв больших масс подвижных соединений — кавалерии, танков, бронемашин, но как осуществлять взаимодействие между этими массами, и как не допустить их отрыва от собственной пехоты, она не объясняла.
Как совмещать указанные выше действия с действиями собственной авиации, которая вроде бы должна тесно взаимодействовать с сухопутными войсками, а на самом деле (это наглядно показала Зимняя война) пребывает с наземными войсками «в разных измерениях» не только в прямом, но и в переносном смыслах, демонстрируя ярко выраженное «несовпадение тактов»?
Нуда Бог с ними, со стратегическими ляпсусами. Ведь РККА напряженно готовилась к ведению маневренной войны. Но именно такую войну и навязал Вермахт Красной Армии. Отчего же на этом любимом своем оселке была продемонстрирована полная несостоятельность советских войск? Ведь столько готовились! А это мы потом посмотрим, как и к чему они готовились.
Глава 3
Приграничные сражения (июнь — июль 1941)
«Русские солдаты — самые неуклюжие во всем мире.
Они не годятся ни для легкой пехоты, ни для легкой кавалерии...
Русский солдат... с одинаковой покорностью пойдет, если ему будет приказано, качать воду или сечь своего товарища... Что ему нужно, это команда, ясная, отчетливая команда, и если он ее не получает, тогда он хотя может быть и не обратится в бегство,
но и не пойдет вперед, не сумеет действовать собственным умом».
(Ф. Энгельс. «Русская армия»)
Получив сообщение начштаба KOBO М.А. Пуркаева об информации очередного перебежчика, нарком С.К. Тимошенко и начальник Генштаба РККА Г.А. Жуков, с согласия Сталина, направили в 00.25 ночи 22 июня в штабы Западных округов директиву № 1 о приведении войск в боевую готовность. К 3 часам утра часть сил была поднята по тревоге (в первую очередь в Киевском Особом военном округе), другая часть указаний штаба округа еще не получила и продолжала оставаться в неведении (в основном в Белорусском и Прибалтийском округах). А в начале четвертого утра на головы бойцов, командиров и граждан СССР полетели первые бомбы и снаряды.
С началом боевых действий, вопреки расхожему мнению, советские войска вовсе не ушли в позиционную оборону, изредка нанося контрудары. Напротив, они сразу же попытались разгромить противника во встречных сражениях (исключение — войска ПрибОВО — там разгром 8-й и 11-й советских армий привел к крушению всего Северо-Западного фронта в первые же часы). Именно так, как это предусматривала теория «глубокой операции» применительно к «маневренному периоду». Но случилось то, что данной теорией не предусматривалось — во всех встречных боях части Красной Армии потерпели поражение, почему впоследствии эти встречные сражения получили скромное наименование «контрудары».
22 июня командующий ЗапОВО Д.Г. Павлов бросил против корпусов немецкой 9-й полевой армии в районе Гродно 11 -й мех-корпус Мостовенко (двести с лишним танков). Направлять 6-й мехкорпус Хацкилевича на поддержку Мостовенко Дмитрий Григорьевич не стал, так как с часу на час ожидал особого указания Сталина и Тимошенко о вторжении на вражескую территорию (директива № 2, переданная в войска в 7 утра, предписывала обрушиться на врага всеми силами, не переходя при этом «доособого распоряжения» государственную границу). Если снять с направления главного удара (на Млаву) 6-й МК и другие части конно-механизированной группы Болдина и бросить их под Гродно, то чем потом наносить этот самый главный удар, когда «приказ нам даст товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет»?
Когда же глубокой ночью особое распоряжение наконец последовало (директива № 3, предписывавшая, в частности, войскам Западного фронта начать наступление на Сувалки), обстановка на фронте настолько осложнилась, что выполнить это указание Москвы не представлялось возможным. На севере Мостовенко и правофланговым частям 3-й армии не удавалось выдавить немецкую 9-ю армию из района Гродно, а с юга войска 4-й немецкой армии теснили правый фланг 10-й армии К.Д. Голубева к Наре-ву, создавая реальную угрозу окружения всей белостокской группировки. Поэтому Павлов на свой страх и риск (фактически вопреки наступательной директиве Тимошенко) в ночь с 22 на 23 июня начал перегруппировку войск 3-й и 10-й армий, сняв КМГ Болдина и бросив ее под Гродно, а также перебросив несколько стрелковых дивизий к Нареву для удержания фронта против 4-й армии немцев.
Тем временем рассеченная Гудерианом 4-я армия Коробкова отходила на Кобрин, тщетно пытаясь восстановить фронт, прикрыв шоссе Брест — Минск. В Прибалтике разбитые вдрызг войска Ф.И. Кузнецова совершенно оголили направление Вильнюс — Минск и таким образом к 25 июня над войсками Павлова нависла угроза двойного охвата.
Еще хуже, учитывая изначально более выигрышное положение в сравнении с войсками ЗОВО, действовали армии Юго-За-падного фронта. Бестолковые акции командующих 6-й советской армией Музыченко и 4-го мехкорпуса Власова привели к тому, что авангардные соединения 1 -й танковой группы Клейста в первые же часы вклинились между 5-й и 6-й советскими армиями в районе Радехова. Эвальд Клейст в течение суток расширил этот клин, выйдя в район Броды.