Ребят, как ветром, сорвало с места.
— Вскрыть и посмотреть, — крикнул Воронок.
— Вскрыть можно, — Егор Егорович осуждающе посмотрел на семерку Мишки-толстого. — А взять где? Гроб ведь похищен.
— Ах да, — спохватился Воронок. — Тогда вот: найти, вскрыть и посмотреть.
— Найти, вот именно, — сказал Егор Егорович. — А если Мацук с собой увез?
Зазвонил телефон. Егор Егорович снял трубку:
— Да, я… — Выслушал и задумался, забыв положить трубку.
Пить, пить, пить, — закричал телефон.
Егор Егорович положил трубку и сказал:
— Мацук задержан. Увы, без ценностей. — И продолжал, советуясь: — Как думаете, операция «С»… подойдет?
— «С»? — спросил Воронок.
— Да. «Сокровища».
— А, — догадался Воронок, — искать клад. — И к ребятам: — Как, по-вашему, операция «С» подойдет?
— Да, да, да, — скандируя, закричал отряд.
Воронок отпустил всех, оставив вожатых звеньев. Вожатые, велев звеньям ждать, закрылись в кабинете. Начался совет, как лучше провести операцию.
Генка Юровец выскочил первым.
— Разбиться по группам… Дать каждой миноискатель.
— У тебя их много? — усмехнулся Мишка-толстый. Генка Юровец смутился: и чего сунулся, нет же миноискателей, Манилов паршивый. И вдруг получил поддержку.
— Миноискатели будут, — сказал Егор Егорович. — У военных попросим.
Генка Юровец подмигнул Мишке-толстому: что, съел?
Мишку взорвало. Хотел высмеять Генку, а вышло наоборот. Он над ним посмеялся. Ладно, у него тоже кое-что есть: Кобра, собака вожатого Долгого.
— Кобра! — крикнул Мишка-толстый.
И сейчас же с улицы послышался радостный собачий визг.
— Долгий идет, — догадался Воронок.
Вошел Долгий и извинился за опоздание. Он, оказывается, Мацука с участковым задерживал.
Операцию «С» Долгий одобрил и взял командование на себя. Дело пошло быстрей. К поиску сокровищ решили привлечь всю дружину. Разбили Зарецк на квадраты — каждому отряду квадрат, условились о начале операции и разошлись по звеньям.
Звена Мишки-толстого на месте не оказалось Комок обиды подкатил к горлу, не проглотишь. А он-то о них: «Вину почувствовали, теперь во всем слушаться будут». Черта, а не его они будут слушаться.
У Мишки зачесались кулаки.
— Миша-а!
Мишка сразу узнал этот голос: верная Лида. Он даже не посмотрел в ее сторону. Бежит, чтобы извиниться: тут, мол, я, на минутку отлучилась.
— Миша-а!
Другой кто-то кричит, не Лида. Мишка-толстый поднял голову и разинул рот. К нему со всех ног бежало его звено. Первыми подлетели сестры-близнецы Оля и Поля. И наперебой:
— Миш, миленький… — это Оля.
— Прости, мы только на минутку… — это Поля.
— Понимаешь, Суматоха… — это Саша Павлов, самое зло.
Только бы не расчувствоваться. Неважно, что там с Суматохой. Главное, что все здесь. И к нему, как к вожатому, с уважением. Только бы не расчувствоваться и не сдать позиций. Показать строгость. Сказал, хмурясь:
— Суматоха к операции не имеет отношения.
— У-у-у, — не соглашаясь с вожатым, загудело звено.
Мишка-толстый сразу сдался:
— Ну, что там с Суматохой?
— Про мощи кричит, — сказал Саша Павлов.
— Что похищены?
— Да. И кто похитил.
— Кто?
— Егор Егорович.
Мишка-толстый свистнул:
— Егор Егорович?
— Да. Я, кричит, к нему пришла, вскрыть потребовала. А он, Егор Егорович то есть, похитил и утаил.
— Чтобы не вскрывать, — встряла Оля.
— Чтобы чудес не было, — добавила Поля.
— Подождите… вы… — огрызнулся Мишка-толстый и к Саше: — Ну и что же теперь делать?
— Искать, — сказал Саша Павлов. — Найти и вскрыть. И Суматохе показать. Пусть видит, какие «мощи» князь схоронил.
— Наш квадрат Ленинская, — сказал Мишка-толстый. — Завтра в девять ноль-ноль…
— Завтра? — разочарованно протянул Саша Павлов. — А ночь на что?
— Спать, — отрезал Мишка.
— У-у-у, — противилось звено, но Мишка-толстый не сдался. — Спать, — повторил он, — а завтра в девять ноль-ноль…
И ушел, не договорив, уверенный в своей правоте.
Звено проводило вожатого недружелюбным взглядом. Завтра в школе санитарный день. Так что можно и не поспать. Хотя, если честно, что они найдут ночью? Может, прав Мишка-толстый, лучше спать? Нет, не лучше. Лучше искать. А как, Саша Павлов знает. Он научит.
— Оля! — позвал Саша Павлов.
Оля подошла. Саша Павлов шепнул ей что-то на ухо и отпустил. Подозвал Полю, шепнул и отпустил.
— Лариса, Вера, Люся… — всех перебрал.
Последней подошла Лида.
— Спокойной ночи, — шепнул Саша Павлов и ушел.
Лида догадливо покачала головой: не доверяет. Но головы не повесила. Звено что-то затеяло. Не будь она девчонка, если не узнает что. Глаз не сомкнет, а подкараулит. Саша Павлов напротив нее живет. Если через огороды не уйдет, обязательно ей на глаза попадется. На всякий случай, встретив в тот день Генку Юровца, директора пионерской обсерватории, поинтересовалась:
— Геночка, вчера ночь какая была, лунная?
— А тебе для чего? — поинтересовался Генка Юровец.
— Я дневник пишу, — потупилась Лида.
— Лунная, — сказал Генка Юровец, — хотя месяц на ущербе, буквой С.
— Спасибо, — сказала Лида, — за луну.
Теперь она точно знала, какой сегодня будет ночь — лунной, такой, как вчера. Один день не много отгрызет от месяца, хоть он и на ущербе.
Когда в доме уснули, Лида подкралась к окну. Распахнула и прислушалась. Тихо и лунно. А месяц действительно на ущербе, буквой С, стареющий. Когда молодой, буквой Р, рождающийся. От деревьев на улице тени. Машут, как раненые птицы крыльями, и не могут улететь. На станции коротко и сердито басит электровоз. Просит пропуска. Над городом в рубинах, как в звездах, мурлычит, летя, самолет. Вдруг возле дома Саши Павлова замигал красный фонарик. И сейчас же в ответ ему замигали другие фонарики: желтые, зеленые, синие. Лида насчитала шесть огоньков. Без нее и Мишки-толстого все звено. Интересно, что дальше будет? Лида высунулась в окно и не дышит.
Чу, идет кто-то. Шаркает башмаками по тротуару. В очках, как в фарах. От луны это. Остановился, огляделся, вынул бутылку, запрокинул голову: буль, буль, буль…
Пьяница несчастный… Фонарик возле дома Саши Павлова мигнул и погас. Пьяница прошел. И опять тихо.
Нет, снова чьи-то шаги. Идут двое. Несут что-то на палке. Какой-то узел. Фонарик у Сашиного двора мигнул дважды. За двумя с узлом увязался третий. Когда прошли мимо, Лида узнала: Ваня Родин из их звена.
Еще пять раз мигал фонарик, и ко всем, кто нес что-нибудь, примыкал сопровождающий. Последним за человеком с мешком ушел Саша Павлов. Наверное, это был он, потому что фонарик больше не мигал, хотя прохожие были с багажом. Ну, все, можно пожелать Саше Павлову удачи и ложиться спать. Никого, конечно, они не поймают, а она уж завтра потешится над ними, изобразит: Саша Павлов — ночной охотник за сокровищами.
Вдруг Лиде послышалось, будто где-то стрекочет швейная машинка. Машинка ночью? Глупо. Нет, стрекочет. Все ближе и ближе. Лида вгляделась в ночь и ахнула. Кто-то в белом катил по шоссе ящик с мороженым. И ролики-колеса стрекотали, как швейная машинка. Ящик… А может, не ящик? Может, то, ради чего Саша Павлов затеял ночную охоту? Лида почувствовала, что дрожь, как крапива, пробежала по телу. Она заметалась в окне. Саша, где он? Ах да, у нее же фонарик. И владеет она им не хуже других. Три точки — С, точка, тире — А, четыре тире — Ш, опять точка и тире — А, С — А — Ш — А.
Лида схватила фонарик и, когда ящик проехал, засигналила: «Са-ша Пав-лов… Са-ша… Пав-лов…» Нет ответа. Нет, нет и нет. А тот, с ящиком, далеко уже. «Швейную машинку» едва слышно, что делать? А если самой за тем, что с ящиком? Страшно, ночь, а она одна. А если не думать о страхе, забыть и не думать? Просто делать что надо и не думать…
Лида вылезла из окна и, прижимаясь к домам, засеменила вдоль улицы. Скорей, скорей, скорей… Стоп. Не слышно ли кого? Нет, тихо. А «швейная машинка»? Стрекочет впереди. Скорей за ней… Остановилась, прислушалась. Не так стрекочет, как раньше, глуше. Догадалась, тот, с ящиком, едет по мосту. Остановился. Отдыхает, наверное. Подкралась ближе, притаилась. Человек в белом стоит на мосту и озирается. Ой, что это он делает? Подкатил тележку к самому краю, перевалил ящик через перила и — бултых в воду. Снежка взревела от боли и, пустив фонтан, успокоилась. А тот, в белом? Уже не в белом. Снял халат и растворился в ночи, притаился. Может, ее выглядывает? Вот когда Лиде стало по-настоящему страшно. Бежать? Если бы она могла… Страх отнял силы, и все, что она сейчас может, это дрожать и смотреть.
Снова застрекотала машинка. Ага, это тот идет. Луна в лицо. Ощерил беззубый рот и тихонько засмеялся. Лида сразу узнала: дядя Оскар Маслюн, «сладкий» человек, продавец мороженого.
Как добралась домой — не помнила.
Заснула как убитая…
На Ленинской все двери и калитки настежь. Со двора во двор муравьями снуют ребята. Идет большой сбор металлического лома. Не по часам, по минутам растет ржавый муравейник во дворе школы. Чего-чего здесь только нет: кастрюли, самовары, кровати, ложки, примусы, костыли, гвозди, колокольчики, тазы, ведра, трубы, ножи, чашки, ключи, топоры, вилы, бороны, косы со щербинкой — все негожее, ржавое, а будто с кровью отнятое.
Прибежала чья-то бабушка.
— Уздечка от козы не у вас ли?
— Нет, мы только металл собираем.
Порылась недоверчиво в муравейнике: нет!
За бабкой еще идут. Покрутятся возле муравейника, повздыхают: не старья жалко, привычки. Ведро увели, ладно, худое оно. А без него, вроде, сарай сирота. Висело себе под крышей на гвоздике. И пусть бы висело. Войдешь, глянешь, тут оно: порядок! К занозе в теле и к той привыкаешь. А тут — ведро, вещь, хоть и бывшая.
Операция «С» началась ровно в девять ноль-ноль. Перед операцией старшая вожатая посвятила дружину в тайну поисков: свинцовый ящик тридцать сантиметров на полтора метра. Толщина в локоть. Найти и доставить на школьный двор.