[106] одетая в листву из зарослей, — вот и все. По сравнению с рейзаду Большой Засады это выглядело просто убого.
Появившись на пустыре, участники рейзаду дошли до точки кипения, танцуя уже не раз исполненный танец и в который раз выпивая: пот стекал по лицам, босые ноги были черными от пыли, в воздухе витала опьяняющая вонь.
Обутая в туфли, купленные в магазине сеу Америку в Эштансии, с высоким гребнем в волосах — ну прямо как королевская корона! — сиа Леокадия восседала на пустом ящике из-под керосина, притащенном из магазина Турка. Она захлопала своими костлявыми восьмидесятилетними ладонями и потребовала тишины — сейчас рейзаду начнет представлять свои сцены. Шум, суматоха, крики, взрывы хохота, шутки, крепкие словечки, шалости детей, которые разошлись на всю катушку, — ужасный, невероятный гам. Требование сии Леокадии, маленькой и хрупкой старушки, было более чем абсурдным. Так, потеря времени, невероятная глупость.
И все же, едва она хлопнула в ладоши и объявила начало действа, возня и беспорядки прекратились и установилась полная, абсолютная тишина. Ни малейшего шума — только жаждущее, нетерпеливое дыхание и стук сердец.
Представление началось с «Песни-прошения» и прославлений, с танцев отрядов и пастушек по отдельности — эти сценки народ уже видел и слышал в частных домах. Но даже это не стало помехой аплодисментам:
Смуглянки пришли,
И как они пляшут!
Но с этого момента началось все новое — сплошь волшебство и фантазия. От группы актеров отделился Бык и начал свою сценку. Перво-наперво он распугал ребятню, угрожая самых дерзких поднять на рога, а в это время звучала песня «Вход Быка»:
У кого есть Бык,
Пусть привяжет его на скотном дворе,
Потому что нет у меня фермы,
Чтобы он там бегал.
Стоя на одном месте, пастушки пританцовывали, подчиняясь оркестру из гармони, барабана и кавакинью. Госпожа Богиня продолжала держать знамя — одна сторона у него была голубая, а другая — красная. На голубом фоне красными буквами было начертано название рейзаду, на красном буквы были голубыми. И те и другие были из лоскутков ткани: РЕЙЗАДУ ЛЕОКАДИИ БЕЙМВИНДЕ ДЕ АНДРАДЕ.
У кого есть Бык,
Пусть привяжет его к столбу,
Потому что нет у меня земли
для Быка-разбойника.
Зрители в споре за знамя разделили свои симпатии между двумя отрядами: Госпожа Богиня в конце вручит ему тому отряду, который получит больше монеток по винтенам и тостанам — лучшие доказательства предпочтений публики. Были такие, кто потратил последние десять рейсов, бросив их в карман голубого или красного фартука той или иной пастушки. Зинью и Балбину бились до последней монетки. Зинью покровительствовал Клейде, пастушке по имени Ручеек из голубого отряда, а Балбину поддерживал красные цвета Шики, дочери Амансиу, который изображал Ужасного. Это была барышня с ужимками и томными взглядами взрослой женщины — прекрасная пастушка Журити.
Кабоклу Гоштозинью пошел искать Быка и вновь вернул его в центр между двумя отрядами, а прежде заставил поприветствовать капитана и Фадула, Короку и сеу Карлиньюша Силву, сию Наталину, Жозе душ Сантуша и сию Клару. Вышел паяц Матеуш, проказничая с мальчишками, подшучивая над женщинами, кувыркаясь. Лицо у него было перемазано свинцовыми белилами. Он направился к Кабоклу, предлагая купить у него Быка за три винтена:
У меня есть один винтен,
Жаси дала мне два,
Чтобы купить,
Чтобы заарканить моего Быка.
Хор пастушек отвечал ему:
Ой, ай-ай-ай, ой!
Пусть Бык тебе даст!
Пока Матеуш пел свою часть, из темноты возникал Жарагуа, согнувшись под ужасающим одеянием Дикого Зверя. Тело его скрывал бамбуковый каркас, обшитый ситцем, а сверху был ослиный череп вместо головы. Он нападал, сыпал проклятиями, пускал ветры, разгонял народ, пугал что было сил.
Пастушки разоблачили его:
Там идет Ужасный —
Как же он страшен!
Он был страшный и жестокий. Дикий Зверь накинулся на Быка, они начали бороться — Бык с помощью рогов, а Жарагуа использовал адские силы. Это была дикая схватка, как сказал Матеуш, обращаясь к публике. Схватив Быка за рога, Ужасный повалил его на землю и безжалостно убил. Расхохотавшись зубами ослиного черепа, он убежал, попросив помощи у Нечистого.
Предупрежденная Кабоклу Гоштозинью, Госпожа Богиня вышла на сцену и, увидев рядом с Быком удрученного Матеуша, приказала схватить его, подозревая, что он и есть убийца. Но пастушки, которые все видели, заявили о невиновности Матеуша и потребовали освободить его:
Госпожа Богиня,
Я прошу Вас:
Освободите мне Матеуша —
Ведь он мне друг.
Проходя между отрядами пастушек, гордо неся непобедимое знамя рейзаду, Госпожа Богиня не вняла мольбам пастушек, но они не сдались и начали искать новые аргументы. Они использовали слово «любовь»:
Госпожа Богиня,
Я прошу Вас:
Освободите мне Матеуша —
Ведь он моя любовь.
Клейде неотрывно смотрела на Зинью, Шика — на Балбину. Одноглазая Рикардина здоровым глазом искала Додо Перобу — дрессировщика птичек. Госпожу Богиню тронула любовь, наконец она откликнулась на мольбы пастушек и отпустила Матеуша:
Свободен, свободен,
Уже свободен!
Я отпускаю тебя!
Плач Кабоклу Гоштозинью взлетел над холмами и над рекой, зазвенел в долине Большой Засады, и пастушки подхватили его скорбную песню:
Мой Бык мычащий
Замертво упал.
Это был знак, что сейчас Кабоклу Гоштозинью и Госпожа Богиня начнут раздел Быка, — самая интересная сценка в рейзаду. Народ приблизился и полностью обступил действующих лиц. Кабоклу начал с того, что преподнес капитану Натариу да Фонсеке голову Быка:
Голова Быка —
Для сеу капитана.
Как только он упоминал какую-то часть туши, ему отвечал хор пастушек:
Ой, ай-ай-ай, ой!
Пусть Бык тебе даст!
Настал черед Госпожи Богини засвидетельствовать свое почтение сеу Карлиньюшу Силве:
А морда —
Для сеу Карлиньюша.
Так, кусок за куском, Кабоклу Гоштозинью и Госпожа Богиня разделили Быка. Доне Синье досталась лопатка, кострец — Жозе душ Сантушу, самые крупные потроха — доне Короке, толстый кишечник, как обычно, пошел незамужним, Лупишсиниу — мозговая косточка, и а lосé deparler Кабоклу Гоштозинью, используя ломаный французский, Тисау Абдуим закончил дележку быка:
А прямая кишка —
Для нашего Турка!
Никогда в Большой Засаде не смеялись так сильно и с таким удовольствием. Чтобы веселье стало всеобщим, все персонажи спели, моля о воскрешении Быка. И пуще всех просил Дикий Зверь, Ужасный, Жарагуа:
Эй, Бык, пора воскреснуть,
Танцуй в зале, эй, Бык,
Для всего народа, эй, Бык!
И Бык воскрес, поднялся, покачивая ногами, — это был хитрый Бык и бесстыжий. Он поклонился туда и сюда, атаковал мальчишек, погнался за ними. К Быку присоединились Кабоклу Гоштозинью, паяц Матеуш, Дикий Зверь, пастушки и солдаты, приехавшие из Эштансии и ставшие в Большой Засаде жагунсо. И наперед всех — Госпожа Богиня, которая с законной гордостью несла знамя рейзаду грапиуна сии Леокадии Беймвинды де Андраде. Они объединились, чтобы спеть прощальную песню.
Ничто хорошее не длится вечно — это, конечно, общее место, но от этого не перестает быть правдой. Рейзаду приготовился, чтобы уйти, пастушки подсчитали монетки, чтобы понять, какой отряд получит знамя из рук Госпожи Богини — внучки сии Леокадии Аракати. Додо Пероба, цирюльник и учитель птичек, кинул монетку достоинством в крузаду, или четыреста рейсов, в фартук Рикардины — соревновательный азарт иногда заставляет делать подобные глупости. По знаку сии Леокадии началась последняя сцена:
Я ухожу
В мои земли.
Люди, я вернусь.
Хорошо, что завтра будет еще. Это была последняя сцена накануне дня Богоявления, но самая последняя должна быть в тот день, когда волхвы Каспар, Мельхиор и Балтазар принесли новорожденному Богу дары — золото, ладан и смирну. Но накануне, когда затихло пение пастушек, погасли фонари, каркасы Быка и Ужасного и знамя были убраны, а барабан хорошенько спрятан на складе какао, тогда гармонь и кавакинью неизбежно позвали жителей местечка и приезжих на праздничное гулянье в честь прощавшегося с ними рейзаду:
Киларио, килариа!
Когда я помру,
Пусть миру приходит конец.
Рейзаду плясал посреди народа, и люди танцевали, смешавшись с артистами и оркестром. На барабане отбивал ритм Жаузе из Мароима, на кавакинью играли трое из Эштансии — Габриэл, Тарсизиу и Жарделину. А чьи пальцы бегали по кнопкам гармони? Эту загадку разгадать легко, вот подсказка — этот человек был в Большой Засаде в часы веселья и горестей. Это был он — другого и быть не могло — посреди пастушек: довольный жизнью Педру Цыган, красивый парень, подпевал «Прощальной песне»:
Киларио, килариа!
Утренняя звезда
Сияет только в морях.
Удаляясь, фонари рейзаду поравнялись со всадником, который взломал темноту ночи: он долго скакал сумасшедшим галопом и сейчас выкрикивал имя капитана. Подъехав к нему, он одним махом выпрыгнул из седла и заговорил. Это был негр Эшпиридау: