– Извините, – говорит он, и его голос грубый и жесткий. На долю секунды мне
кажется, что он действительно извиняется, но затем он произносит: – Я думал, это
настоящая команда.
– Так и есть, – говорит Итан. – Нас четверо. Готов пробежаться по миссии...
– Нет. Пока не забанишь суку.
Очевидно, некоторые люди готовы произнести вещи в микрофон, которые никогда
не стоит произносить вслух. Отвращение превращается в гнев... и унижение.
– Вперед. – Мой голос звучит ровно, хотя сердце скачет галопом у меня в груди. –
Сам себя забань, Кошмарище. (прим. Nightmare – Кошмар)
– Ни за что. Я здесь, чтобы играть. Я просто не хочу играть с какой-то бешеной
сучкой.
– Что ж, а я не хочу играть с придурком, – рявкаю я.
– Ребята, – говорит Итан. Он вздыхает. – В нашей команде ребенок.
– Я не ребенок! – восклицает Gundar.
Я морщусь. Я о нем забыла.
– Чувак, – говорит Nightmare. – Может ты ее удалишь? Она не может играть. Она
нам всю миссию провалит.
– Чувак, – произносит Итан, его голос полон сухой насмешки, – она и создала эту
игру.
Я снова морщусь. Я старалась никому этого не говорить.
– Поэтому-то она такой отстой?
– В чем твоя проблема? – резко спрашиваю я.
– Вы моя проблема, – отвечает Nightmare. – Тупые истеричные сучки, которые
думают, что знают, как играть только потому, что взяли парочку уроков кодирования, но на
самом деле полный отстой. А теперь захлопни свое ротовое отверстие или я выполню свое
обещание и кое-что туда запихну....
Я резко захлопываю лэптоп. И сдираю с головы гарнитуру. Мое сердце бешено
колотится. Глаза внезапно становятся горячими.
Мне это не в новинку. Я не должна расстраиваться.
Я хороша в этом. Я создала игру. Я знаю, на что способна.
«У тебя пробел в графике эльфийского леса».
Ладно, значит, она не идеальна. Но я могу это исправить. А что есть у этого
Кошмарного типа? Чип на плече? Или уставшая правая рука?
Фу. Не могу поверить, что только что подумала об этом.
Когти скребут по двери моей спальни. Прежде, чем я успеваю подняться, чтобы ее
открыть, Техас, моя золотистая лабрадорша, открывает дверь мордой. Она вся состоит из
завитушек и сопящего носа, который тычется мне в ладони.
Звучит ужасно мило, но на самом деле, таким образом, она дает понять, что ей пора
выйти.
Хорошо. Мне нужно отвлечься. Я запираю компьютер, запихиваю телефон в карман
и спешу вниз по ступеням.
Везде включен свет, но поблизости никого нет. Техас скачет вверх-вниз на передних
лапах, нетерпеливо поглядывая на заднюю дверь.
Я хватаю ее ошейник и вглядываюсь в темноту. Мама стоит на заднем дворе с
бокалом вина в руке. На ней темные джинсы и короткая куртка, волосы забраны в конский
хвост. Никакого макияжа. Она считает это пустой тратой времени. Она кардиолог-
педиатор, так что можно подумать, что она прямо таки излучает сочувствие и сострадание, но, возможно, она полностью растрачивает их на работе. Здесь же она зажата и критична.
В сравнении с ней, отец выглядит как наркоман. Он не брился несколько дней, на
нем толстовка на молнии и джинсы. Он растянулся в одном из кресел фирмы Адирондак с
ноутбуком на коленях. Рядом с ним на земле стоит открытая бутылка пива.
Свет от костра отражается на обоих. Я не слышу, что они оба говорят, но, учитывая
их раздраженные лица, я готова поставить деньги на то, что мама читает отцу нотации.
До меня доносится обрывок фразы.
–...не нравится влияние, которое это оказывает на Эмму.
Игры. Она жалуется на компьютерные игры. Как обычно.
Она замечает меня, и ее лицо принимает раздраженное выражение.
– Это личный разговор, – кричит она.
Это первые слова, которые мама говорит мне за весь день.
Я приоткрываю дверь на пару дюймов.
– Собаке нужно выйти.
– Так выведи ее. – Как будто я и так не собиралась этого сделать. Она отпивает
глоток вина. – Тебе иногда нужно выходить из своей комнаты. Проводить немного времени
в реальном мире.
Это камень в огород моего отца. Он прожигает жизнь, прикованный к компьютеру, живя в потусторонних реалиях. Он разработчик видеоигр.
Яблоко от яблони. Да, да, намек ясен.
Можно представить, как это радует мою маму-доктора, которая, я уверена, предполагала, что я возглавлю институт Джона Хопкинса по клиническим исследованиям, как только мне исполнится двадцать пять. Она бы и слова не сказала, запрись я в своей
комнате с учебником по биологии.
Отец вздыхает и проводит рукой по лицу.
– Оставь ее в покое, Катарина.
– Я была бы тебе очень благодарна, если бы ты поддержал меня в этом, Том. –
Длинная пауза. – Если только ты не очень занят своей игрой.
Я закрываю дверь. Мне не нужно слышать остальную часть их перепалки. Я
практически сама могла бы написать их диалог.
Никто в этом доме никогда бы не произнес «ротовое отверстие», но оборот
практически тот же.
Со вздохом я хватаю собачий поводок и направляюсь к передней двери.
Глава 2
Рев
«С днем рождения, Сын.
Надеюсь, ты заставишь меня гордиться тобой
Роберт.Эллис@speedmail.com»
Записка была в почтовом ящике. Конверт адресован мне.
Не мне сегодняшнему. Он никогда не звал меня Ревом Флетчером. Он, вероятно, даже не знает, что это мое имя.
Это адресовано тому мне, каким я был десять лет назад. Обратного адреса нет, но
на почтовой марке указан Аннаполис.
Я не могу дышать. Я чувствую себя застигнутым врасплох, как будто снайпер
держит меня на прицеле. Я жду, когда в затылок мне ударит пуля.
Нелепо. Я стою на тротуаре посреди пригорода. Сейчас март. В воздухе висит
прохлада, вдалеке садится солнце. Две девочки в возрасте начальных классов катаются на
велосипедах по дороге, напевая и смеясь.
Моему отцу не нужна пуля. Этого письма достаточно.
Десять лет назад ему так же не нужна была пуля.
Иногда мне хотелось бы, чтобы у него было оружие. Пуля сделала бы сове дело
быстро.
Он знает мой адрес. Он здесь? Он может быть здесь? Загораются уличные фонари, и я снова оглядываю улицу.
Никого здесь нет. Только я и эти девочки, которые теперь выписывают ленивые
восьмерки.
Когда меня только забрали у отца, я не мог спать месяцами. Я лежал в кровати и
ждал, что он схватит меня в темноте. Что он станет трясти меня или ударит, или обожжет
и начнет обвинять меня. Когда же я мог заснуть, мне снилось, как это происходит.
Я чувствую себя так, будто прямо сейчас вижу кошмар. Или у меня паническая
атака. Остальная часть письма смята у меня в руках.
Мне нужно избавиться от него.
Прежде, чем успеваю подумать об этом, я оказываюсь на заднем дворе. Пламя
пожирает небольшую кучку ароматных палочек и листьев в маминой ароматической
миске. Дым извивается в воздухе, неся с собой сочный, сладкий аромат, который
напоминает мне об осени. Я держу конверт над миской, и язычок пламени тянется к нему.
На ощупь бумага мягкая, будто ее складывали и разворачивали бесчисленное
количество раз, сначала втрое, а потом пополам. Складки настолько хлипкие, что кажется
будто бумага вот – вот порвется, если я не буду осторожен. Как будто он написал это много
лет назад, но ждал до сегодняшнего дня, чтобы отправить письмо.
«С днем рождения, Сын».
Мне исполнилось восемнадцать три недели назад.
У бумаги знакомый запах, что-то вроде одеколона или лосьона после бритья, который воскрешает старые воспоминания и зарывает нож напряжения прямо между
лопаток.
«Надеюсь, ты заставишь меня гордиться тобой».
Слова мне также знакомы, будто десять лет не отделяют меня от того последнего
раза, когда он говорил их мне вслух.
Мне хочется полностью запихнуть руку в миску с огнем.
Затем я вспоминаю о том, что мой отец проделывал со мной, и осознаю, что
засунуть руку в миску с огнем, вероятно, именно то, что заставило бы моего отца
гордиться мной.
В моем подсознании продолжает вспыхивать адрес электронной почты, словно
неисправный неоновый знак.
Роберт.Эллис@speedmal.com
Роберт.
Эллис.
Роберт Эллис.
Огонь начинает разгораться. Бумага начинает исчезать и развеиваться.
Сдавленный хрип срывается из моего горла.
Бумага оказывается на земле, прежде чем я осознаю, что уронил ее, и моя нога
топчет пламя. Только край письма обгорел. Остальное осталось нетронутым.
Я отбрасываю назад капюшон толстовки и провожу руками по волосам. Пряди
путаются между моих дрожащих пальцев. В груди болит. Я дышу так, словно пробежал
пару миль.
«Надеюсь, ты заставишь меня гордиться тобой».
Ненавижу ту часть себя, которая хочет этого. Нуждается в этом. Я не видел его
десять лет, и одна маленькая записка заставила меня жаждать его одобрения.
– Рев?
Мое сердце едва не взрывается. К счастью, у меня остро-отточеные рефлексы. Я
переворачиваю миску одной ногой, а другой наступаю на письмо.
– Что?
Слово выходит больше похожим на предупреждение, чем на вопрос. Звучит так, будто я рехнулся.
Джефф Флетчер, мой папа – не отец – стоит у задней двери, таращась на меня.