И вот он стоит у дома № 15 по Старославянскому переулку, стоит и не решается войти во двор. А двор ухоженный, как сам дом. Пять лет назад всё выглядело угрюмым и запущенным. Но НЭП улучшил не только внешний облик жителей, магазинов и ресторанов. Улицы и дома стали намного чище, снова появились аккуратно одетые дворники, один из которых что-то скрупулёзно подчищал у ограды дома, временами бросая взгляд на стоящего с букетом белых роз Алексея.
Дверь квартиры открыла Ольга.
— Здравствуйте, Алёша, мы вас ждём, — тут же, увидев протянутые ей розы, воскликнула: — Ой, какая прелесть! Спасибо…
Балезин не нашёл ничего лучшего, как молча поклониться.
В это время в прихожую вошёл Сергей Генрихович.
— Алексей Дмитриевич, голубчик… — пожал обе руки, — сколько лет, сколько зим…
Отман сильно изменился. Если Ольга снова расцвела, то Сергей Генрихович совсем наоборот: сильно похудел, лоб прорезали морщины, под глазами появились указывающие на болезнь мешки. Но в самих глазах радость, неподдельная радость от встречи. — Проходите, проходите, — любезно повторял он. Балезин хотел было по старой памяти пройти на кухню, но Отман пояснил, что они в квартире теперь не одни: к ним в большую комнату подселили другую семью, и кухня теперь общая. Отманам остались две другие комнаты поменьше. И горничной Алевтины уже нет — отдала богу душу.
Пять лет назад, будучи в этой квартире, Алексей кроме кухни и прихожей ничего не видел. Поэтому очутившись в комнате, где в честь него был накрыт стол, сразу же обратил внимание на скромное, но со вкусом её убранство. Венская, популярная в начале двадцатого века мебель; три портрета на стенах — очевидно, родителей Сергея Генриховича и его жены; дубовый письменный стол с зелёным сукном, на котором красовалась настольная лампа и к которому сбоку примыкало бюро со знаменитой картотекой; и разноцветно-пёстрый — в нём было что-то восточное — большой абажур над столом.
— Ну, садитесь же, Алёша, — позвала Ольга. — Пироги остынут. Сергей Генрихович открыл бутылку вина и попытался наполнить бокалы, но Ольга воспротивилась:
— Папа, тебе нельзя.
Сергей Генрихович взмолился:
— Помилуй, мы же столько не виделись.
— Ладно уж, но только один бокал.
Они долго говорили обо всём. Сначала мужчины вспомнили пятилетнюю давность, историю с ликвидацией Яньки Кошелькова. Потом Отман рассказал о своём участии в последнем, два года назад, задержании, когда сотрудники МУРа устроили засаду на банду, грабившую нэпманов. Тогда он и получил пулю, которая задела лёгкое. Алексей ещё до этого заметил, что у Сергея Генриховича что-то не в порядке с лёгкими. Он глубоко и надрывно дышал, как когда-то сам Балезин после немецкой газовой атаки. Потом Ольга много говорила, в том числе о недавнем приезде в Москву Франца Отмана, старшего брата отца. Ныне Франц Отман — большой человек, глава крупной фирмы. Ольга показала Алексею красочный альбом с видами Стокгольма, подаренный Отманом-старшим.
— А вот это мы втроём на Красной площади, — протянула она ему фотографию.
Алексей недолго рассматривал, но для себя отметил, что братья очень похожи, и вернул фото Ольге. Если бы он знал, какую роль в его судьбе предстоит сыграть Францу Отману и этой фотографии!
О себе Балезин рассказывал скупо и неохотно, как и полагается человеку его профессии. Был в Афганистане, работал в посольстве в Кабуле. Однажды даже присутствовал на приёме во дворце у короля. Много ездил по стране, встречался со старейшинами различных племён. Ещё доводилось бывать в Персии, в Тегеране. Там тоже много интересного, но основная масса населения живёт очень бедно. Везде жара и антисанитария. Вот, собственно, и всё.
Сергей Генрихович догадывался о цели командировки Алексея, а поэтому не расспрашивал, чем тот конкретно там занимался. Зато Ольга, подкладывая гостю пироги, весело щебетала, расспрашивая обо всём, о чём только можно, начиная с женских нарядов (как будто он был во Франции или Италии), кончая тем, как надо торговаться на знаменитых восточных базарах.
Никогда ещё и нигде Алексей не чувствовал себя так хорошо, как сейчас в этом доме. Уходить не хотелось, но он понимал, что пора и честь знать. Он поднялся, поблагодарил за угощение и… вдруг вспомнил о чае, который в качестве подарка приготовил для Сергея Генриховича.
В нэповской Москве продуктов и товаров было вдоволь, в том числе и чая. Но Сергей Генрихович долго рассматривал диковинную пачку в красочной упаковке с незнакомыми восточными буквами.
— Мы его сейчас отведаем! — торжественно заявил он.
— Ну что вы, мне уже пора, — запротестовал Алексей и, ещё раз поблагодарив, вышел в прихожую.
Что-то надо было сказать Ольге — неужели они опять надолго расстанутся? Но Алексей не мог подобрать нужных слов. Ольга его опередила:
— Алёша, я вас провожу до ворот.
… Они стояли у массивных чугунных ворот дома. Был чудный майский вечер, тёплый, светлый, пахнущий яблоневым цветом и сиренью. Алексей вспомнил другой такой же вечер, тоже тёплый, но осенний, когда в воздухе витал запах прелой листвы.
— Оля, — тихо произнёс он. — А помните осень тысяча девятьсот пятнадцатого, когда я, сбежав из госпиталя, провожал вас до этих ворот?
— Помню, Алёша.
— Вы тогда спросили, страшно ли на войне.
— А вы ответили, что если дома кто-то ждёт, то не очень…
— К сожалению, меня никто не ждал.
Ольга посмотрела ему в глаза.
— Вы так думаете?.. — и сама вдруг сменила тему разговора. — Алёша, а вы давно в Москве?
— Второй день.
— И как Москва?
— Замечательно. Правда… правда, я Москвы не знаю.
— Если хотите, я вам её покажу.
Ну почему он сам, лопух, не додумался намекнуть на это! Ольга оказалась намного прозорливее его.
— Тогда я буду завтра ждать вас после работы у того же летнего кафе.
… От поездки на юг в санаторий Балезин отказался, ему нужна была Москва — город, где живёт его любимая женщина. Он исправно каждый день утром ходил в медсанчасть на процедуры, а под вечер встречал Ольгу то у кафе, то у массивного здания, где она работала в отделе перевода. Они много гуляли по столице, она много рассказывала, а Алексей незаметно любовался ею и ещё больше проникался верой в счастливый случай, который ему сопутствует в жизни.
Так продолжалось недели две. Наконец, он решился и сделал ей предложение. И они стали мужем и женой.
Последующие 12 лет жизнь в семье Балезиных протекала достаточно спокойно и размеренно. Алексей быстро привык к новой работе. Правда, на первых порах случались и просчёты, но Фёдор Ершов всегда готов был прийти на помощь другу. Балезин не являлся непосредственным телохранителем, но как человек, владеющий несколькими иностранными языками (к немецкому, французскому и фарси добавились английский и испанский), регулярно присутствовал на различных приёмах, раутах, званых обедах с сотрудниками посольств, дипломатических миссий, с торговыми представителями и прочими иностранными гостями. Сначала это его тяготило, а потом привык и даже сделался руководителем группы. Параллельно Алексей закончил Дипломатическую академию при наркомате иностранных дел, ведь себя он всё время ощущал недоучившимся студентом — Первая мировая всё спутала.
У Балезиных было двое детей. Первенцем был Серёжка, а через два года родилась Маринка. Имя сыну дала мать (в честь деда), дочери — отец. Первое время Ольга не работала, много занималась детьми. А когда те подросли, устроилась на один из московских заводов в бюро технического перевода.
Сергей Генрихович дочери и зятю помогал, как мог, при этом не переставал читать лекции по криминалистике студентам юридического факультета. Свою картотеку он передал сотрудникам МУРа.
Когда Серёжка пошёл в первый класс, в семье Балезиных это было встречено как радостное событие. Но вскоре оно омрачилось тем, что Сергей Генрихович стал на глазах угасать. Он уже не читал лекции, изредка выходил из дома прогуляться, с трудом поднимался по лестнице и сильно похудел. Иногда он часами сидел у своего бюро, о чём-то думая, что-то молча вспоминая. Когда Алексей привёз его в клинику к одному известному профессору медицины, тот после проведённых анализов и рентгена пригласил Балезина к себе в кабинет. Глубоко вздохнул, показал на снимок и сухо произнёс: «Поздно. Это вопрос времени».
После смерти отца Ольга проболела больше месяца, её состояние чем-то напоминало Алексею лето 1919 года, когда он перешагнул порог их дома. Но потом жизнь опять наладилась. Дети росли, учились. Нечастые свободные для Алексея дни он проводил за городом с семьёй.
И соседи, подселённые к Балезиным, как будто переменились. Несколько лет их отношения замыкались на традиционные «Здравствуйте» и «Добрый вечер». А сейчас глава семьи Григорий Аркадьевич Шофман, работник одного из наркоматов, узнав, что Алексей играет в шахматы, каждый вечер зазывал его на кухню сыграть. Иногда сражались до глубокой ночи, пока Ольга или жена Шофмана Фаина Михайловна с недовольным видом не отбирали шахматную доску. Словом, всё шло своим чередом.
Так продолжалось до лета 1936 года. А там в жизнь Алексея Балезина, как часто бывало, опять вмешался случай. В одно из летних воскресений Алексей собрался в пионерский лагерь, где отдыхали Серёжка и Маринка. Обычно навещать детей они ездили на пару с Ольгой. Но в этот раз Ольга приболела, и он поехал один. На обратном пути автобус забарахлил, а потом и совсем заглох. Пожилой шофёр покопался в моторе, ругнулся и вынужден был объявить родителям, следовавшим из пионерского лагеря, что остановка будет на два часа, не меньше.
Погода была тёплая, летняя, и пассажиры, не особенно переживая, разбрелись в лес и на берег речки, протекавшей невдалеке от дороги. Балезин же, пройдя немного вперёд, повернул налево на примыкающую дорогу. Он знал, что совсем рядом находится санаторий, откуда можно позвонить в Москву и сообщить Ольге о вынужденной задержке.