Двадцатого февраля 1944 года примерно в половине одиннадцатого по местному времени на борту парома прогремит мощный взрыв. Паром станет крениться и затонет на большой глубине. Германия останется без тяжёлой воды и прекратит работы по созданию атомной бомбы. Людей с парома местное население попытается спасти. Но всех спасти не удастся, будут погибшие. И среди них Уго Эриксен — Механик.
Ещё одна утрата, более тяжёлая для Балезина, произойдёт через несколько месяцев после взрыва парома. В ясный воскресный день не вернётся с прогулки на яхте Франц Отман. Тело его найдут много позже. Фирму «Отман и Стоун» возглавит другой человек — естественно, настроенный пронемецки. Но это Германию не спасёт.
До осени 1944 года советский флот на Балтике за счёт минных заграждений и специальных противолодочных сетей, расставленных немцами, был полностью заперт в Финском заливе. Удары по транспортам с рудой наносила только авиация. Но в начале сентября 1944 года ситуация резко изменится: Финляндия выйдет из войны, а советские войска освободят Прибалтику. Минные и сетевые заграждения потеряют своё значение, открыв флоту свободу действия. Теперь уже топить транспорты могут и подводные лодки. Это сразу даст результат: 26 сентября Швеция прекратит поставки железной руды Германии.
… Провожающих почти не было — не то время. Поэтому Алексей без труда разглядел стоявшего вдали и опиравшегося на чугунную ограду Макарова. Виктор Викторович, как всегда, курил, держа сигарету в правой руке, а левой делал едва заметное прощальное движение. Больше они никогда не увидятся. После выхода Финляндии из войны необходимости отслеживать перемещение германских войск не будет. Макарова отзовут в Советский Союз, наградят, повысят в звании и вскоре направят нелегалом для работы в Австрию. Домой он вернётся осенью 1947 года и сразу же будет арестован по ложному обвинению. Фитин помочь ему не сможет — к тому времени он уже не будет главой службы внешней разведки. Макарова осудят на восемь лет лагерей. После смерти Сталина дело пересмотрят, но Макаров Виктор Викторович (настоящее имя — Стихин Виктор Макарович, а для Балезина просто Виквик) переживёт своё освобождение лишь на несколько дней. Он скончается в лагерном лазарете от сердечного приступа.
Алексей слегка помахал Макарову в ответ. На минуту задумался: что он за человек, откуда родом? Они проработали вместе почти три года, а он о нём ничего не знает. Впрочем, так и должно быть, ведь они офицеры разведки. Несомненно, Виквик не дворянских кровей. Что-то простое, мужицкое просматривалось в его невысокой коренастой фигуре, в его манере говорить, держаться. Может, именно этим он и был ему симпатичен. И ещё: за те годы, что они вместе проработали, ни при первой их встрече в кабинете Фитина, ни сейчас Алексей так и не мог вспомнить, на кого из известных актёров кино Виквик похож.
… Небольшой пароход, казалось, с трудом рассекает морские волны. Балезин всё стоял на палубе и смотрел на удаляющийся берег. Путь домой предстоял нелёгкий и опасный, но об опасности он думал меньше всего.
Часть третьяНа южном направлении
По лестнице и по коридору, украшенному чистыми ковровыми дорожками, он ступал чётко и уверенно. «Если бы захотели арестовать, давно бы попытались это сделать», — мелькало в голове. Вот и тот самый кабинет.
— Разрешите? — слегка подтолкнул он тяжёлую дверь.
— Входи, входи.
— Товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга…
Но Фитин махом руки дал понять, что официальный доклад не нужен. Он вышел навстречу и крепко пожал руку.
— С прибытием, Алексей Дмитриевич… товарищ подполковник.
— Простите, я старший лейтенант…
Фитин только рассмеялся, потянул Балезина за рукав и усадил за стол.
— Чай будешь?
— Не откажусь.
После того как подали чай, он пояснил:
— Всё просто: девятого февраля этого года Указом Президиума Верховного Совета СССР установлены новые офицерские звания для сотрудников государственной безопасности, сходные с общевойсковыми. Старший лейтенант теперь приравнивается к майору, капитан к подполковнику и так далее. Ты был старшим лейтенантом, всё правильно. За выполнение заданий особой важности тебе присвоено звание капитана, которое, как я уже сказал, соответствует подполковнику. С чем и поздравляю! Молодец, хорошо сработал!
Ещё Фитин пояснил, что НКГБ — Народный комиссариат госбезопасности — снова выделился из НКВД и стал самостоятельным ведомством. Дальше пошли обязательные для такой встречи вопросы о работе. Чаепитие затянулось.
— Когда представить отчёт? — спросил Балезин.
— Даю три дня, не больше. Кстати, я думал, что он уже в твоей папке, — Павел Михайлович указал на папку, которая лежала на коленях у Алексея.
— Нет, я только что прибыл — и сразу к вам. А в папке… — Балезин со смущением достал листок и протянул Фитину. Это был рапорт с просьбой отправить на фронт.
Фитин нахмурился:
— Ты что же это, бойцов в штыковую собрался водить?
— Нет, конечно. Но я же начинал с армейской разведки. Могу, к примеру, готовить разведгруппы для заброски в тыл, готовить нелегалов.
Фитин поднялся и, опершись руками на край стола, впился свои ми бесцветными глазами в Алексея.
— Ведение разведывательной работы за рубежом и армейская разведка — это не одно и то же. Твой опыт и языковые знания мы должны использовать полностью. Кстати, ты персидский ещё не забыл?
— Да вроде что-то помнится.
— Ну-ка, скажи что-нибудь?
Балезин на пару секунд задумался, потом на фарси прочитал четверостишие.
— Так, переведи.
— Нежным женским лицом и зелёной травой буду я наслаждаться, покуда живой. Пил вино, пью вино и, наверное, буду пить его до минуты своей роковой.
— Здорово! Кто это?
— Омар Хайям.
В это время зазвонил телефон. Фитин снял трубку, быстро положил; лицо его сразу стало серьёзным.
— Извини, вызывает нарком. Думаю, это надолго. Давай так: сегодня отдыхай, потом три дня на подробный отчёт о командировке, а затем встречаемся. Разговор будет непростой, задание очень важное. Не догадываешься, куда придётся путь держать?
— Теперь уже догадываюсь. Но не могу понять, зачем.
— Узнаешь, узнаешь…
Фитин схватил несколько папок со стола.
— Всё, свободен. Кстати, как семья?
— Не знаю, дома ещё не был.
Из кабинета они вышли вместе.
Он нажал на кнопку звонка, звонок пропел знакомую мелодию. А когда за дверью послышались шаги, Алексей почувствовал, как заколотилось сердце. Неужели?.. Но дверь открылась, и на пороге стояла незнакомая женщина примерно его возраста. Лицо её было усталым, но приветливым.
— Вы, очевидно, Балезин Алексей Дмитриевич?
— Так точно, — Алексей без приглашения переступил порог, ведь он был в своём доме. Женщина, соответственно, сделала шаг в сторону.
— Очень приятно. Ирина Евгеньевна, — представилась она. — А это моя сестра Софья Евгеньевна.
Подошедшая к ним женщина была похожа на свою сестру: тоже выше среднего роста, худощавая, с заметной проседью в тёмных волосах; правда, лет на восемь старше.
— Мы ленинградцы, — пояснила она. — Теперь квартируем у вас. Сёстры занимали комнату, в которой когда-то жили супруги Шофманы и которая долгое время была опечатана.
— А это для вас, — снова заговорила младшая из сестёр, которую звали Ириной Евгеньевной, и указала на стопку писем, аккуратно сложенную на телефонном столике.
Он был голоден, но едва взял в руки первый конверт, как голод отступил. Он читал, читал, снова перечитывал, читал одно письмо за другим: знакомый до боли убористый почерк и в конце письма неизменное «Люблю. Твоя Ольга».
Новостей из писем было не так уж много. Ольга писала, что живы, здоровы, всё идёт нормально, что в их многоквартирном деревянном доме много таких же эвакуированных; писала, что на работе тоже всё хорошо, кроме одного — добираться далеко, больше часа, а транспорт работает плохо. Сергей сначала тоже трудился на заводе, пока не поступил в военное училище; скоро будет выпуск. Маринка заканчивает девять классов; их школа шефствует над ближайшим госпиталем, а летом они выезжают помогать колхозу. И ещё писала, что город старинный, купеческий, и река его заметно украшает. О возвращении в Москву не было ни слова. И это понятно: завод оборонный, и писать об этом не полагается. Вот, собственно, и всё. А что ещё напишешь?
Он тут же сел за письменный стол, достал бумагу, ручку; чернила в небольшом флакончике высохли, поэтому пришлось писать карандашом. Письмо большим не получилось: вернулся в Москву, по квартире новые соседи, сам жив, здоров, люблю, целую… Не напишешь же о шведских делах или о предстоящей командировке на юг. Алексей перечитал написанное, оно ему не понравилось — суховато как-то… Скомкал, выбросил и сел писать снова.
В это время послышался робкий стук в дверь.
— Войдите.
Дверь приоткрылась, на пороге стояла Ирина Евгеньевна. Старенький халат она успела переодеть, и в крепдешиновом платье вишнёвого цвета выглядела более привлекательно. Час назад, когда он переступил порог, она показалась ему старше.
— Алексей Дмитриевич, пойдёмте с нами пить чай.
Балезин с интересом посмотрел на новую соседку.
— Спасибо за приглашение, буду минут через десять. Но… откуда вы знаете меня по имени-отчеству?
— Это упоминается на каждом конверте писем.
— Вы очень проницательный человек, — улыбнулся Алексей.
Он дописал письмо, аккуратно вложил в конверт. Потом взял кое-что из продуктов, которые успел получить по карточкам, и отправился на кухню. Сёстры были рады его появлению, правда, кроме чая с вареньем, которое неизвестно каким чудом сохранилось, ничего предложить не могли. Да и чай назвать чаем было нельзя — какой-то отвар из трав, настаиваемый в термосе. И тут Балезин вспомнил о своих запасах. Может, они целы? Следуя правилу своего покойного тестя, он всегда хранил несколько пачек чая пр