Несмачный по-прежнему напряжённо смотрел в его лицо.
— Начинаю узнавать… — Алексей специально сделал паузу, — … апрель тысяча девятьсот тридцать шестого года, львовская полиция…
— Точно. Это я со своими хлопцами вас освободил.
— В таком случае запоздалое спасибо, — Алексей протянул руку и, вспомнив фото, увиденное в кабинете Ершова, добавил: — Но вы тогда были без усов.
Перемены произошли заметные. Красавчик молча утвердительно кивнул и сразу как-то обмяк, повеселел. Очевидно, и он был в состоянии крайнего напряжения. Он открыл дверцу машины, приглашая Балезина сесть, а когда тот обосновался на заднем сиденье, сел рядом.
Голова Алексея продолжала напряжённо работать: «Рабочие на бандитов не похожи. Значит, соотношение сил один к двум. Красавчик уже не держит руку в кармане, вырубить его можно элементарно. Шофёр? Ещё проще: дуло пистолета к затылку — и он не пикнет. Но что дальше? Два выстрела в воздух, и через пять минут здесь появится Ершов с автоматчиками. Добыча? Два человека. Не густо, хотя один из двоих, похоже, не последний в их иерархии. Ну ткнут ему в лоб наганом — говори, где? А его так просто не сломаешь, ему терять нечего. Тем временем главари, обеспокоенные невозвращением Красавчика, быстро разбегутся. Нет, полковник Балезин, так операцию завершать нельзя!»
Они уже проехали мост, за окном машины мелькали стылые кроны деревьев, а Балезин всё молчал, погружённый в свои мысли.
— Устали? — спросил Красавчик, которому хотелось поддержать разговор.
— Да нет, просто отца вспомнил.
— А кто был ваш отец?
— В тысяча девятьсот восемнадцатом советник министерства Западно-Украинской народной республики. Когда через два года мы уезжали, он не мог сдержать слёз.
— Ничего, всё ещё впереди, — сжал кулаки Красавчик. — Мы борьбы не прекратим, а вы нам поможете. Украинский народ пойдёт за нами.
«Жди, дожидайся», — мелькнуло у Алексея, и в этот момент они свернули на узкую дорогу, ведущую вглубь леса. Вскоре показались деревянные ворота и дощатый забор.
— Что это? — спросил Балезин.
— Заброшенная ферма.
Ворота открылись сразу, как только подъехал опель. Двое с автоматами подошли к машине, внимательно глянули через стёкла и, увидев Несмачного, широко распахнули ворота. Машина подъехала к самому крыльцу небольшого двухэтажного особняка. Тотчас на крыльце появился высокий, угрюмого вида человек. «Похоже, Супрунюк», — решил Алексей, помня фотографию, и тут же для себя окрестил его Угрюмым. Вид Угрюмого был настороженным.
Выйдя из машины, Алексей сразу же обшарил взглядом всё вокруг. Справа от особняка метрах в пятидесяти располагался массивный кирпичный сарай, у которого толпилось несколько вооружённых людей. Курили, о чём-то поговаривали. Из ближнего к двери окна сарая высовывалась дымящаяся труба, очевидно печки-буржуйки. Вот это другой разговор, успокоился Балезин при виде людей с автоматами, это не работяги с автобазы. И, наконец, левее от сарая виднелось длинное одноэтажное строение, напоминавшее коровник. К нему примыкал небольшой флигель для работников фермы.
Тем временем Красавчик и Угрюмый о чём-то пошептались, после чего сам Угрюмый, он же Супрунюк, сделал пару шагов навстречу Балезину и протянул руку:
— Яровой, Игнатий. Ждём вас.
— Росицкий, Евгений.
Алексей решил, что «Яровой» — новый псевдоним Супрунюка, а тот уже приглашал его в дом отдохнуть. Сам же направился в сторону сарая.
— Через полчаса, когда все соберутся, начнём, — пояснил Красавчик. Он провёл Алексея на второй этаж особняка в комнату, где был скромно накрыт стол: хлеб, варёная картошка, солёности, отварная курица и бутылка самогона.
— Кушайте, отдыхайте. Я за вами зайду.
Если честно, Алексей прилично проголодался, но думал он, конечно же, не о пище. Для начала надо осмотреться. Окно комнаты выходило как раз в сторону сарая, и он видел, как через калитку в заборе подходили всё новые люди. Кто обнимался с Угрюмым, кто просто пожимал руку. Прибывших, по ориентировочным подсчётам, было человек двадцать. Хороший улов! Вот только как его вытянуть?
Главный вопрос состоял в том, что делать, если в ближайшие полчаса не прибудет Ершов со своими людьми. Идти в сарай и общаться с бандеровцами? Но такой сценарий он не прорабатывал. Забаррикадироваться в этой комнате, надвинув на дверь шкаф? И как тут продержаться с браунингом и двумя обоймами к нему? Кинут гранату в окно — и прощай, Родина! Ещё вариант: выпрыгнуть в окно и бежать к воротам, к машине. Но у ворот охрана. Неужели Фёдор не засёк выехавший с автобазы опель? Плохо всё как-то… всё по принципу Наполеона: главное — ввязаться в битву, а там посмотрим. Вот и он, Балезин-Росицкий, ввязался… А что было делать?
Ладно, как-нибудь выкрутимся…
Алексей налил себе немного самогона, закусил варёной картошкой с курицей. Подошёл к окну и, продолжая раздумья, закурил. Входная дверь была напротив окна, и он мог только слышать, как она отворилась и в комнату вошли; похоже, двое или трое.
За время работы в разведке Алексей Балезин привык ко всему — нервы были у него в порядке. Но голос, прозвучавший у него за спиной, заставил его внутренне вздрогнуть:
— Дядь, дай закурить.
Полковник Ершов был вне себя:
— Откуда вы взялись? Кто вас сюда послал?
Разбиравшие завалы рабочие держали вверх руки, испуганно смотрели на вооружённых людей в военной форме и молчали. Ершов громче повторил вопросы и, не получив ответа, смачно выругался.
— Поговори-ка ты, Ярослав, с ними на своём, — предложил он Кульчицкому. Они или не знают по-русски, или прикидываются, что не знают.
Но на те же самые вопросы, заданные на украинской мове, ответов так же не последовало.
— Будете молчать, арестую как пособников бандитов! — громогласно объявил Кульчицкий, потрясая в воздухе пистолетом, и, снова встретив молчание, шепнул Ершову: — Все враз они не будут говорить. Они запуганы. Их допрашивать надо поодиночке.
Ершов окинул рабочих суровым взглядом:
— Ты прав, надо по одному. Но время, время… А, ладно… Панченко! Гони их в дом!
Все рабочие, не опуская рук, повиновались. Кроме одного. Это был черноволосый с заметной проседью мужчина лет тридцати, худой, с настороженным взглядом карих глаз.
— А тебе что, особое? — рявкнул на него Ершов, на что тот на чистом русском тихо произнёс:
— Я вам помогу.
Фёдор от неожиданности аж присвистнул; оглядел рабочего с ног до головы:
— Годится. Пойдём-ка в машину, здесь что-то холодно.
Они расположились в эмке с работающим двигателем и отопителем, и сразу стало веселее. На переднее сиденье подсел Кульчицкий.
— И чего ты молчал? — первым делом спросил Ершов. — Боялся говорить с нами при всех?
— Я ненавижу эту бандеровскую сволочь, но… но у них всюду есть уши. А я жить хочу.
— Как тебя звать?
— Аркадий.
— Русский?
— Нет, еврей.
— Из Львова? Коренной?
— Нет, из Киева.
— А как во Львов попал?
— В сороковом после института. Я геолог. С началом войны, как и многие другие, не успел эвакуироваться. Долго прятался и по лесам, и у добрых людей, пока не пробрался к партизанам.
— А что в Киев не вернулся после освобождения?
— Не смогу теперь там жить. У меня вся семья, вся родня погибли в Бабьем Яру. Да и от дома ничего не осталось.
Услышав такую исповедь, Кульчицкий закрыл глаза и замер. С его семьёй случилось почти то же самое, да ещё в родном селе.
— Понятно… — вздохнул Ершов. — А что геологию забросил, подвизаешься на простых работах?
— Жить-то надо.
— Но ты ж специалист.
— А вы рискнёте соваться в карпатские леса без усиленной охраны?
Разговор уходил в сторону, а время было дорого. И Ершов это отлично понимал.
— Ладно, с тобой всё ясно. Так кто вас нанял и когда?
— Вчера мы всей бригадой ремонтировали дорогу. К нашему старшему — бригадиру подошёл незнакомый человек. Они посовещались, и бригадир направил нас сегодня сюда разбирать эту рухлядь.
Ершов порылся в планшете, достал фото Несмачного:
— Этот?
— Гм… похоже, он. Только он сейчас с усами.
— И куда же он делся?
— Они уехали на машине… старенький чёрный… опель, кажется. У него ещё крыло помятое.
— Кто был в машине?
— Он, шофёр и ещё один человек.
— Высокий, светловолосый, лет пятидесяти, в чёрном пальто?
— Да.
— Его насильно увезли?
— Нет. Этот, который с усами, даже вежливо распахнул перед ним дверцу.
Ершов и Кульчицкий переглянулись.
— Что-то ещё помнишь? — спросил Кульчицкий.
— Всё, вроде бы… хотя… Да! Усатый сказал тому высокому: это недалеко, километров пять.
— И они поехали через мост?
— Именно так, при выезде из ворот свернули налево.
Ершов мог бы и не задавать последний вопрос. Если бы опель свернул направо, он через три квартала обязательно наскочил бы на его людей.
Офицеры поблагодарили Аркадия, Кульчицкий даже черкнул на листке из блокнота номер телефона.
— Партизанил, говоришь?
— Партизанил…
— Тогда позвони завтра, найдём тебе работу поинтересней.
Оставалась «самая малость» — определить место сходки. Ершов заметно повеселел, услышав, что высокий светловолосый — он же Балезин — цел и невредим. Но при этом всё же потряс кулаком в воздухе:
— Ну Лёха, ну авантюрист! И куда тебя занесло… Засадить бы на несколько суток под арест!
— Тем не менее, он оказался прав, — сказал Кульчицкий.
— Ладно, ладно, учить меня вздумали, — огрызнулся Ершов и сразу перевёл разговор: — Ты, Ярослав, лучше соображай, что может быть такого интересного в районе пяти километров?
Подполковник на минуту задумался и пожал плечами:
— Да ничего особенного, разве что заброшенная ферма Казимирского.
— Это кто такой?
— Молочными продуктами снабжал город при немцах. По отцу поляк, по матери немец. Фольксдойче, как они таких называют. Поэтому немцы его в обиду не дали. С ними он и драпанул. — Ясно, — подытожил Ершов.