Ершов взял у Кульчицкого матюгальник:
— Супрунюк, выходи! Мы знаем, что ты здесь.
Последовало несколько томительных минут — наконец, Супрунюк появился. Высокий и сутулый, с поднятыми руками, он делал неторопливые шаги, глядя не по сторонам, как те, что до него выходили сдаваться, а куда-то вверх, в небо. Странно это было наблюдать. Балезин не сомневался, что встретит жёсткий ненавидящий взгляд, но Угрюмый своим видом показывал полную отрешённость от всего вокруг, кроме неба.
— Вот он, голубь сизокрылый, — подал голос Ершов, стоя рядом с Балезиным, Панченко и Кульчицким. — Пошевеливайся, небось проголодался в сарае.
Но Супрунюк на реплику никак не отреагировал.
Алексей внимательно наблюдал за ним. «Похоже, он готовится к встрече с Богом…» — мелькнула страшная догадка. Алексей напряг зрение. И не напрасно: из-под ворота тулупа Супрунюка едва-едва виднелся проводок, конец которого он зажал в зубах. Балезин понял: под тулупом пояс со взрывчаткой или что-то похожее. Но было поздно. Супрунюк сделал два резких широких шага в сторону офицеров.
— Лёха, ложись! — неистово крикнул Фёдор, тоже сообразив, какая опасность им грозит, и, падая на Балезина, накрыл его своим телом.
Раздался взрыв большой силы — взрыв, разметавший всё вокруг. Казалось, что после войны такими взрывами никого не удивишь. Но это оказалось не так. Стоявшие вдали от сарая у грузовиков солдаты разом пригнулись и застыли в изумлении.
А потом всё вокруг обняла тишина.
ЭпилогВозвращение
Каждая ступень давалась ему с большим трудом. Наваливалась усталость, стучало в висках. Но особенно досаждали ноги — тяжёлые, словно налитые свинцом, и какие-то чужие. Иногда ему начинало казаться, что он не дойдёт до своего этажа, до знакомой лестничной площадки, до заветной двери с мелодичным звонком. Сопровождавший его пожилой майор медицинской службы несколько раз повторял: «Товарищ полковник, на десять минут, не более, очень прошу». Алексей молча кивал и медленно, осторожно поднимался на следующую ступеньку.
На площадке второго этажа он остановился. Треть пути пройдено. А по жизни? Ему пятьдесят один. Сколько же осталось? Может, совсем немного? А может?.. Кто его знает. Балезин стал подниматься выше. Военврач верно сопровождал его, двигаясь чуть сзади, готовый в любой момент поддержать своего пациента, если у того закружится голова. А такое случалось, и не раз.
После разгрузки эшелона с ранеными Алексея Балезина перевозили долечиваться в подмосковный госпиталь, и ему стоило больших трудов упросить сопровождавшего его врача заехать в это раннее морозное утро хоть на несколько минут домой.
До третьего этажа он не дошёл, остановился передохнуть. Восемь месяцев назад закончилась война, он возвращается победителем; через несколько минут он обнимет своих — жену, детей, его ждут. А настроение плохое, даже пакостное. Почему? Потому что ранен-изранен? Да нет, не потому, ран хватало и в прежние годы. Есть такое понятие — критическая масса. Копится, копится — а потом взрыв. На этой проклятой войне он потерял почти всех боевых товарищей: Франца Отмана, Уго Эриксена, Торговца-Иванова, таксиста Ашота. И вот последняя потеря — его друг Фёдор Ершов, спасший ему жизнь, и двое офицеров из его команды. И хотя его, Алексея Балезина, представили к награде, он считает, что несёт ответственность за их гибель.
Ступенька, ещё ступенька… на площадке третьего этажа он не задержался, стал подниматься дальше до заветного четвёртого. Если бы вернулся в мае сорок пятого, он бежал бы через две ступеньки, а сейчас едва волочит ноги. Нет, не таким он представлял себе возвращение домой.
Он опять остановился.
— Товарищ полковник, очень прошу…
— Успокойтесь, майор, всё будет нормально, — Балезин наконец-то подал голос.
Много лет назад, в мае 1919 года, сходя в Петрограде с трапа парохода, он для себя решил: хватит, навоевался! Не получилось — воевать пришлось и на видимом, и на невидимом фронте. И вот сейчас он повторяет то же самое: хватит, всё, навоевался! Если судьба смилуется над ним и доведётся поправиться, будет рапорт об отставке. А потом в институт, студентов учить. Но это пока только мечты.
Он мог закончить университет и стать физиком, а стал разведчиком. Он начинал преподавать в институте, а судьба забросила его в другую страну. Он несколько раз мог быть убит, а остался жив. Он был крещёным, а потому решил, что если останется жив, обязательно сходит в церковь, поставит свечку за упокой всех погибших боевых друзей. Последний раз он был в церкви в Персии в 1923 году, когда посетил приход отца Михаила, того самого, что спустя двадцать лет помог раскрыть тайный ход в английское посольство.
Вот и знакомая дверь. Он почувствовал, как колотится сердце. Надо, надо взять себя в руки. Он нажал кнопку звонка. Было раннее утро, и дверь долго никто не открывал. Потом послышались шаги, и знакомый голос за дверью тихо произнёс: «Кто?» Он ответил. Дверь тотчас распахнулась — Ольга бросилась на шею, он едва удержался на ногах. Потом громко, чуть ли не на весь подъезд закричала: «Серёжа, Марина, папа вернулся!»
И вот он уже в прихожей, в объятиях своих. Сколько же он их не видел? Больше пяти лет: детей с сентября сорокового, Ольгу — чуть меньше.
— Что разглядываешь? Поседела, морщины появились… — по лицу Ольги текли слёзы.
— Я всё равно тебя люблю.
Алексей перевёл взгляд на детей. Всегда весёлая хохотливая Маринка выглядит взрослой серьёзной девушкой. Он знал, что она учится в медицинском.
— Как учёба? Скоро сессия?
— Ой, пап, уже идёт. Через день фармакологию сдавать. Вот сижу, учу.
Сергей стоял перед ним в домашних тапочках, в галифе и в наброшенном на майку кителе с погонами капитана. Правой рукой он опирался на трость.
— Где это тебя? — спросил Алексей.
— Под Будапештом. Всё никак не могу вылечить.
Сын догнал его по росту и, если бы не ранение, то, выпрямившись, был бы даже чуть повыше, чем отец.
— Что не раздеваешься? — забеспокоилась Ольга.
— Я только на пять минут.
— Как на пять минут?
Алексей пояснил.
— Ну, хотя бы чаю, — взмолилась жена.
— Извини, не могу.
В это время незапертая входная дверь приоткрылась, и показалась голова военврача.
— Товарищ полковник, прошу вас…
Алексей кивнул в сторону двери:
— Как видишь, это за мной.
Ольга вдруг разрыдалась.
— Да вернусь я скоро, долечусь и вернусь, — стал успокаивать её Алексей.
— Я не поэтому.
— А что?
— Фёдор погиб. Настя не перенесла, неделю назад и её схоронили. Вот так: была семья — и нет её.
— Знаю… — ему ли не знать насчёт Фёдора.
— И дядя Франц погиб. Мне через шведское посольство передали письмо от Марты.
— Знаю… — к этим именам он мог бы добавить и другие, но промолчал.
— Да что ты заладил, «знаю» да «знаю»! Скажи хоть что-нибудь хорошее. А то мы как на похоронах…
Алексей прижал её к себе:
— Эта ночь была Рождественская. Я тебя поздравляю. Но извини, я без подарка.
Лицо Ольги неожиданно просветлело. Она вытерла слёзы.
— Зато у нас для тебя есть рождественский подарок.
И тут, словно в подтверждение слов Ольги, раздался… нет, Алексей не мог поверить… раздался детский плач! Плакал грудной ребёнок!
— Что это? — Балезин недоумённо провёл взглядом по лицам Ольги, Сергея и Марины.
В это время открылась дверь комнаты, и к ним в прихожую вошла молодая женщина. Жёлтый с цветочками халатик облегал её хрупкие плечи; тёмные волосы на голове были в беспорядке — видимо, заботы о внешности были для неё сейчас не главными. В руках она бережно держала завёрнутого в одеяло младенца.
— Знакомься, отец, моя жена Лида, — пояснил Сергей. — А это…
Но Ольга опередила сына:
— Мы в честь тебя его назвали Алексеем.
Впервые за утро Балезин улыбнулся: о рождении внука он ничего не знал.
— Сколько ему?
— Сегодня ровно месяц, — пояснила Ольга.
Та, которую звали Лидой, смущённо улыбалась. Балезин подошёл к ней, бережно взял на руки ребёнка. Выходит, тот родился, когда они проводили операцию против бандеровцев. Его могли убить, и он так и не узнал бы о рождении внука. А внук, пару минут назад оглашавший плачем всю квартиру, уже безмятежно спал.
И Алексей вдруг поймал себя на мысли, что среди множества случаев, сопровождавших его по жизни, этот случай главный: за всю тяжелейшую войну смерть обошла стороной его семью, семья осталась целой. И не только целой, но и прибавилась. Потому что он держал на руках завёрнутое в атласное одеяльце крохотное существо, именуемое Алексеем Балезиным-младшим.
Июль 2010 — февраль 2014
Екатеринбург
Об авторе
Владимир Васильевич Каржавин родился в Свердловке (ныне Екатеринбург) в 1948 году в семье медицинских работников. С отличием окончил школу, затем Уральский политехнический университет по специальности «инженер-механик». Здесь же начал трудовую деятельность, пройдя путь от инженера до доктора технических наук, профессора. В настоящее время работает в нескольких вузах Екатеринбурга. Заведует кафедрой в Уральском федеральном университете. Интересуется историей и исторической литературой; печатался в журнале «Урал». Среди увлечений также лыжи, путешествия.