За пятнадцать минут Анна возвела Исаакий в моем сознании. Мы оказались прямо на крыше, откуда на саму Колоннаду вела металлическая лестница.
С лестницы открывался вид на кровлю и спины евангелистов с архангелами. Те сидели, думали о чем-то своем и, казалось, даже перешептывались. Это порывы ветра, который здесь был хозяином.
– Как тебе?
– Нет слов.
– Серые глаза, мраморное лицо, седые виски. Отсюда бросается в глаза главная черта характера Питера – Нева, за которой личность. Видно, что последняя воспитывалась в суровых условиях, по определенному плану круговой поруки.
– Круговой поруки?
– Это образно, я хочу сказать, что город строился вокруг центра, тот обрастал кольцами, одно за другим. А началось все с крепости. Видишь шпиль Петропавловки? – спросила Анна.
– Вижу.
– В мрачной крепости томится Архангел, он все время хочет улететь.
– Что мешает? – спросил я, не зная, что добавить к ее красноречивым словам.
– Раньше хотел, теперь крепость отреставрировали, и он решил остаться, – рассмеялась Анна. – Только не принимай меня за дуру, влюбленную в мрамор больше, чем в людей.
– Хорошо, буду дозировать.
– Так вот. Вокруг Петропавловской крепости наслаиваются новые круги, план города напоминает разрез ствола дерева: лучами отходящие от Адмиралтейства длинные проспекты, правильные линии Васильевского острова сделали из него то ли тетрадь для чистописания, в которую каллиграфическим почерком вписаны дома, то ли дневник, в котором отмечены даты и судьбы.
Колоннада
– Может, прогуляемся?
– Куда на ночь глядя?
– Я покажу тебя звездам.
– По часовой?
– Может, против?
– Чтобы не стареть?
– Точно. Главное – оказаться в нужное время в нужном месте.
– Постоянно слышу, что надо оказаться в нужное время в нужном месте. Как я хотела бы оказаться в месте, где время не нужно.
– А ты уже давно там, ты просто еще не знаешь. – Я двинулся вслед за Анной, которая уже начала описывать мне окрестности.
– На западе на фоне Финского залива – шпиль Морского вокзала. Чуть ближе к нам – византийский купол церкви Милующей иконы Богоматери, еще ближе – набережная Лейтенанта Шмидта, прямо перед нами купол домовой церкви Николаевского дворца. Видишь, как красиво он сверкает.
Чуть левее, за скопищем портовых кранов – Константиновский дворец в Стрельне.
Перед голубыми куполами Троице-Измайловского собора возвышается сорокашестиметровая каланча Спасской полицейской части. Но не все под контролем.
В две тысячи шестом году сгорел центральный деревянный купол собора, венчавший храм с тысяча восемьсот тридцать пятого года.
– Что-то мне это напомнило. Прямо как недавно парижский Нотр-Дам.
– Ну ты сравнил. К югу от Исаакия одноименная площадь с памятником Николаю Первому на ней. За площадью Мариинский дворец, построенный в тысяча восемьсот сорок четвертом году для дочери императора, Марии Николаевны. Сейчас во дворце находится Законодательное собрание. Слева от памятника гостиница «Астория», далее знаменитый отель «Англетер». Последнее пристанище Есенина.
Вы ушли,
как говорится,
в мир в иной.
Пустота…
Летите, в звезды врезываясь.
Ни тебе аванса,
ни пивной.
Трезвость.[1]
– Маяковский хорош, – улыбнулась мне с благодарностью Анна.
– Есенин лиричен, оба – романтики с большой буквы.
– Кстати, о трезвости. Видишь на юге шпили? Там чуть поодаль, правее – кирпичная Воскресенская церковь, построенная на средства членов Всероссийского Александра Невского общества трезвости.
– Да. Судя про собранным средствам, проблема была актуальная.
– Была, есть и будет, – усмехнулась Анна и посмотрела на меня как-то очень серьезно.
– Если ты про меня, то у меня с этим проблем нет, – успокоил ее я. – Не было, нет и не будет, – заставил улыбнуться ее лицо.
– К юго-востоку от собора открывается вид на историческую часть Петербурга, Невский проспект. Над крышами выделяется купол Казанского собора.
– Который пытается всех обнять, – вспомнил я метафору из экскурсии Анны.
– На востоке блестят кресты Смольного собора. Перед ним могла бы стоять стосорокаметровая колокольня, но не случилось, а за ним – четырехсотметровый шпиль «Охта-Центра».
Постепенно мы подобрались к самому центру города – Дворцовой площади.
– Совсем рядом купол читального зала библиотеки, построенный в начале двадцатого века, и здание Генерального штаба, у которого в свое время было много противников.
А вот и сама красавица Дворцовая площадь с Александрийским столпом.
Северо-восток уже окрасился закатом. Солнце давно зашло, но питерское небо все еще полыхало от его жара. На часах 22:00, в Петербурге белые ночи.
– Вижу шпили Петропавловки и Адмиралтейства. Узнаешь кораблик с Адмиралтейства?
– Нет.
– Один из символов нашего города.
– Ах да, чувствую, что-то очень родное и знакомое.
– Звон корабельного колокола.
– Точно.
– Далее телебашня. Всего каких-то триста десять метров высотой, – уточнила Анна.
Мы почти совершили полный круг и снова вышли к Неве.
– Кунсткамера – знаменитый музей удивительных находок, а чуть дальше виднеется Биржа на самой Стрелке Васильевского острова.
Чуть левее – комплекс зданий СПбГУ во главе с Двенадцатью коллегиями.
Меншиковский дворец и Васильевский остров за ним, там вдали золотом прошивает небо игла Михаилоархангельского лютеранского собора.
– А это что за собор?
– Недавно отреставрированная Свято-Екатерининская церковь у Тучкова моста. Ну а там вдалеке, в теплой дымке заката – Благовещенская церковь.
– Все?
– Да, круг.
– Что-то очень быстро.
– Не хватило? Может, еще кружок?
– Давай.
– Я тебе покажу Питер ближе, романтический.
– Романтический?
– Да, здесь было закручено столько романов – не город, а сплошная династия Романовых.
Мы сделали еще круг по Колоннаде.
Потом были еще круги с Анной, и днем, и ночью, и по улицам, и по крышам, круги, которые возникали на прекрасной ровной глади города, оставляя след в памяти.Крюков канал. Семимостье
– Ты не видишь очевидного.
– Зачем мне видеть очевидное, когда я могу чувствовать невероятное.
Мы прошли по Крюкову каналу, от острова Новая Голландия к Мариинскому театру и Никольскому собору, туда, где канал соединяется с Фонтанкой. Я теребил в кармане коробочку с кольцом. Чем ближе мы были к Поцелуеву мосту, тем сильнее сгущалась романтическая атмосфера.
– Сейчас покажу тебе Семимостье, точку, откуда видно сразу семь питерских мостов. Мы остановились на пересечении каналов Крюкова и Грибоедова, на Пикаловом мосту. Отсюда можно увидеть сразу семь мостов города. Считай и следи за моей рукой: Красногвардейский, на Пикаловом мы стоим, Смежный, Старо-Никольский, видишь, там новобрачные фотографируются? Дальше Кашин, Ново-Никольский и Могилевский.
– Семь, – подтвердил я. – Радуга! – озарило меня.
– Действительно, мне это никогда не приходило в голову! – Анна посмотрела на меня с восхищением.
– Да, иногда приходит сразу в сердце. – Я обнял ее и заглянул в глаза. Они куда-то норовили сбежать. Лица наши сблизились.
– Я же говорю, что место не простое. Здесь любят назначать встречу седьмого июля в семь утра все, кто верит в чудеса и цифру «семь».
– Встретиться в семь утра уже чудо. – Я робко поцеловал в губы Анну. Они ответили взаимностью. Губы наши раскрылись, глаза закрылись. Чудо случилось.
– Да, надо очень любить этот мост, – наконец-то очнулась Анна. – Предлагаю взамен мой любимый – Эрмитажный. Завтра днем.
– Отличная замена. А во сколько?
– Где-то в пять, на Дворцовом мосту. Сразу после пятой пары.
– А где там?
– Давай на ступеньках набережной, напротив Адмиралтейства.
Эрмитажный мост. Эрмитаж. Атланты
– О чем ты мечтаешь?
– Не знаю, но скорее бы.
– Что рисуете? – спросил меня сзади незнакомый голос.
– Мост, – ответил я не оглядываясь. Карандаш мой продолжал штриховать опоры Дворцового моста.
– Любите Питер?
– Безумно, – бросил я. В моей фантазии возник образ древней бабушки, которой хотелось поговорить.
– Сильнее, чем меня? – Я почувствовал теплую ладонь на своей шее.
Я резко повернулся:
– Анна?! Откуда ты взяла этот голос?
– Из прошлой жизни.
– Кем ты там была? Я тебя не узнал. – Я закрыл альбом, спрятав рисунок.
– Надеюсь, что не гидом, – усмехнулась она весело. – Дашь посмотреть?
– Конечно, – протянул я ей альбом. Анна начала листать страницы, внимательно вглядываясь в грифель набережных и мостов:
– Неплохо.
– Ты тоже рисуешь?
– Нет, что ты, мне не дано, я только фото могу делать. Это тоже громко сказано, фотографирую много, а толку мало, то света не хватает, то опыта. Может, тебе надо было в Академию Художеств поступать, а не на филфак?
– В общем, я так и сделал, сдал документы в реставрационное училище.
– Да? Какой ты молодец.
– Год до армии, делать нечего, а так хоть чему-то успею научиться.
– Хорошие рисунки, – вглядывалась в эскизы Анна.
– Не смеши. Это же детский лепет. Времяпровождение.
– Мне нравится твой лепет, – льстила мне Анна. – Я не льщу. Есть настроение, есть запах, есть вкус Питера.
– Там в основном наброски. Оставь их в покое. Видишь, они стесняются.
– Вижу. Некоторые рисунки совсем нежные, едва-едва. Грифон у тебя очень добрый. Пушистый. Наверное, погода была солнечной.
– Скорее симпатичная девушка подошла, потрепать его холку на удачу. Вот и разомлел, – улыбнулся я.
– А здесь питерское небо самое настоящее, серое и пасмурное. Я вижу – ты любишь черный цвет.
– Скорее контраст черного и белого. Это я воском и углем рисовал.