Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака — страница 4 из 11

Я убил призрака(пер. с фр. В. Каспарова)

Комиссар Фонтен наливал себе уже четвертую порцию виски, когда в комнатенке, служившей ему кабинетом, зазвонил телефон. Было около часа ночи.

— Кому еще приспичило! — проворчал он. — Меня ни для кого нет дома!

— Я подойду, — сказала госпожа Фонтен и вышла.

Фонтен с бокалом в руке зычным голосом провозгласил:

— За здоровье рогоносцев!

Забавный тост никого не рассмешил: шутка была избитая. С полдюжины старых приятелей, собравшихся у Фонтенов на Рождество, подняли бокалы и без особого энтузиазма повторили:

— За рогоносцев!

Госпожа Фонтен вернулась быстро.

— Некий господин Арле очень хочет с тобой поговорить. Слушай, это не муж ли той женщины…

— Арле? В такое время?

Нетвердым шагом Фонтен направился в кабинет и взял трубку:

— Алло? Господин Арле? Да, это Фонтен. Что там у вас стряслось? Что?!

Сжав трубку в кулаке, он спросил себя, не ударил ли ему в голову «Джонни Уокер». Нет, голос Арле был вполне реальным, но говорил он нечто немыслимое…

Призрак

1

Альбер прижался лбом к стеклу иллюминатора. «Супер-Старлайнер» авиакомпании «Эр Франс» ложился на левое крыло. Внизу, поблескивая, накренилась лагуна Эбрие. Дождь кончился. Между грозовыми тучами проглядывало устье канала Вриди. Белый пароход входил в порт.

Арле жевал резинку, предложенную стюардессой. В ушах гудело: перепад высоты да еще утомление — он двое суток не смыкал глаз. Вот и эту ночь в самолете все пассажиры дремали, убаюканные гулом мотора, а он не спал: от нервного напряжения горела голова, ломило тело. Не счесть сколько раз он зажигал лампочку над своим креслом и перечитывал телеграмму… Как будто из этих четырех слов, которые стучали у него в висках с равномерностью метронома, — «Срочно возвращайся. Важное дело» — можно было извлечь что-нибудь новое. Телеграмму подписал его брат Эдуар.

Уже сорок восемь часов Альбер Арле строил догадки. Сначала он подумал, не случилось ли что-нибудь на работе. Но Эдуару известно, что брат должен возвратиться в Абиджан к Рождеству. За эти несколько дней дела не могли ухудшиться так стремительно, чтобы потребовалось его немедленное возвращение. Кроме того, фирма довольно прочно стоит на ногах, она одна из самых процветающих в стране. Они с братом владеют лесосекой в Гуильё, в западной части Берега Слоновой Кости, лесопилкой, огромным складом пиломатериалов в лагуне; в Абиджане же у них своя служба доставки.

Арле вынул из кармана измочаленный листок голубой бумаги и опять взглянул на штемпель: 20 декабря. Его разыскали не сразу. Лишь позавчера вечером, прибыв в отель в Гамбурге, он обнаружил телеграмму. «Срочно возвращайся…» Нет, тут что-то важное, куда важнее, чем коммерция! Поежившись, он скомкал в кармане телеграмму и поглубже забился в кресло. Самолет входил в облако, и его качнуло. Арле показалось, что желудок у него подступает к горлу во рту стало горько.

Роберта! Последнее предположение, то, о чем он не мог думать хладнокровно. Роберта, жена. Нет, не может быть. Брат бы намекнул, написал: «Роберта больна, серьезно больна» — как обычно в таких случаях…

Скоро аэродром. Самолет летел низко, чуть не срезая верхушки кокосовых пальм. Вот красная лента дороги на Гран-Бассам, рощи, голые поля с пятнами рыжей травы, похожими на гнойники прокаженного. Наконец — посадка, крылья большой птицы дрогнули, взревели винты. Лайнер выруливал к зданию аэропорта, засверкавшему под лучами вновь выглянувшего солнца.

Когда Арле вышел на трап, на него навалилась духота. На секунду он остановился перевести дыхание. Потом, сойдя по железным ступенькам, с маленьким чемоданчиком в руке побежал по раскаленному асфальту.

Перед контрольным пунктом он замедлил шаг. Его парализовал страх. Два дня он мучился в неведении и вот сейчас все узнает…

Он пристроился в хвост очереди и, двигаясь вместе с ней, вскоре вошел в зону таможенного контроля. Подняв глаза, он сразу увидел вверху, на галерее, среди встречающих крупную фигуру Эдуара, облокотившегося о балюстраду. Эдуар помахал ему, но у Арле не было сил ответить. Эдуар был один. У Арле сдавило горло. Он пытался понять по лицу брата, что случилось, но тот отвернулся. Ничего не соображая, Арле автоматически выполнил необходимые формальности и прошел в вестибюль. Эдуар уже спустился и теперь направлялся к нему.

— Роберта…

Голос Арле дрожал. Не отвечая, Эдуар обнял брата за плечи и повел к машине. Арле шел покорно, как ребенок, во всем положившись на Эдуара. Тот вел его, отмахиваясь от назойливых чернокожих оборванцев, канючивших:

— Такси, хозяин? Носильщика?

Арле рухнул на сиденье старого сине-зеленого «бьюика». Эдуар опустил стекла, стараясь хоть немного разогнать духоту. Арле не отрывал глаз от его застывшего лица.

— Где Роберта? И вообще, что случилось? Почему ты меня вызвал?

Вопросы сыпались один за другим. Положив обе руки на руль, Эдуар глядел на кишевшую неграми площадь. Он казался спокойным, но Арле видел, как подрагивает его изуродованная верхняя губа, которая оживала, когда Эдуар сердился или волновался.

— Крепись, Аль, — промолвил Эдуар.

Арле закрыл глаза. Он знал, что скажет брат. Теперь он ясно сознавал, что все знал с того вечера, когда в холле гостиницы «Мажестик» в Гамбурге портье передал ему голубой листок.

— Она умерла. Три дня назад. Мы искали тебя. С ног сбились. Я послал две телеграммы. Первая вернулась назад, вторая… Да, когда ты ее получил?

Арле с усилием поднял веки. Солнечный свет резал глаза.

— Несчастный случай?

Он подумал о машине: Роберта сама водила «аронду». В его отсутствие она собиралась отправиться в джунгли, в Гуильё, а «аронда» на дорогах, напоминающих стиральную доску…

— Да, несчастный случай, — сказал Эдуар. — Роберта утонула. Тело нашли на берегу моря не доезжая Вриди, в местечке, прозванном «Биде».

— Утонула? Да не может быть! — вскинулся Арле. — Роберта отлично плавала.

Эдуар пожал плечами, губа его снова обмякла.

— Каждый год кто-нибудь гибнет в волнах… Нередко прекрасные пловцы…

— Но Роберта никогда не купалась в море, — не отступал Арле, — что это вдруг на нее нашло?

— Боюсь, этого мы уже никогда не узнаем.

Эдуар в первый раз взглянул на брата, сидевшего с удрученным видом. Глаза его были закрыты, как у мертвеца. Эдуар неловко сжал его руку:

— Держись, старик…

Он нажал на газ, и «бьюик» двинулся с места, протиснулся между двумя такси и, набирая скорость, поехал по прямой, к дороге на Пор-Буэ.

Братья молчали, Арле сжался в комок, словно желая исчезнуть. Пусть в душе будет тьма, чтобы не видеть больше ни безжалостного света, ни длинной дороги, дрожащей в полуденном мареве. Мысль его, однако, работала. На этой самой дороге неделю назад… Он сидел за рулем «Ситроена-ID», Роберта — рядом. Никогда раньше она не казалась ему такой растерянной, такой хрупкой. Может, она предчувствовала трагедию? Она терпеть не могла самолетов. А тут еще эти катастрофы на африканских линиях в последние месяцы… Он ее подбадривал: неделя промелькнет быстро! Арле сам настоял, чтобы Роберта на несколько дней поехала развеяться к Эдуару в Гуильё, где находилась их лесосека. Перед посадкой он даже подумал, что Роберта его не отпустит: крепко в него вцепившись, она давала ему одно наставление за другим. Уже заработал двигатель, чернокожие механики начали убирать трап. А он все обнимал ее, обещал вернуться к Рождеству: «Я обязательно пришлю телеграмму, и ты встретишь меня в аэропорту». Телеграмму!

К горлу подступил комок. Альберу пришлось наклониться к окну и подставить лицо ветру. Вдоль дороги, по высохшему руслу реки, медленно двигалась вереница зебу, их гнали на бойню. Альбер скользнул по ним невидящим взором.

Подъехали к окраине. Эдуар поудобнее устроился за рулем, выставил локоть в окно. Искоса глянув на брата, он решил прервать молчание.

— Я ждал Роберту с пятнадцатого числа. Ты мне написал, что она выедет из Абиджана сразу после твоего отъезда. Шестнадцатого утром ее все еще не было, тогда я помчался в Ман и связался по радио с Абиджаном. К аппарату подошел Лемен: накануне рано утром Роберта заезжала в контору и говорила, что отправляется в Гуильё. Я сказал Лемену: пусть съездит на виллу, а я позвоню ему ближе к вечеру, как только включат телефонную линию. В пятнадцать тридцать я опять с ним связался. На вилле он никого не нашел, но, что странно, в саду стояла «аронда». Наспех управившись с делами, я сел в «бьюик» и помчался в Кокоди. Ехал всю ночь. Семнадцатого утром был на месте. Светало. В доме пусто, двери заперты, «аронда» — перед гаражом. Салику тоже не было. Он явился часов в семь. Ну и рожа у него была, когда он меня увидел! Салику подтвердил, что госпожа уехала на «аронде», как и собиралась, около восьми на следующий день после твоего отъезда. Салику поручили сторожить дом, но он предпочел отправиться к потаскухам в Аджамэ, и две ночи его не было. Я обошел виллу: все было в порядке. Я велел Салику никуда не уходить и поспешил в комиссариат. На следующее утро за мной в гостиницу приехали из полиции. Роберту уже нашли и отвезли в морг.

Они въезжали на мост Уфуэ-Буаньи. Там образовалась пробка, машины еле тянулись впритык друг к другу.

— Дожидаться тебя было никак нельзя, — продолжал Эдуар. — Ты ведь знаешь здешние порядки: погребение в течение сорока восьми часов. Я сделал все что мог. Похороны состоялись в Сен-Поле. Собралось много народу.

Откинувшись на спинку сиденья, Арле подавленно спросил:

— Ты говорил с врачом? Что он тебе сказал?

— Обычная формулировка: утонула вследствие переохлаждения. Тело пробыло в море не менее двух суток — вода проникла в бронхи. А вскрытие…

Эдуар прикусил язык, представив, какие чувства вызовет у брата это слово. И нажал на газ.

Через пять минут «бьюик», миновав ворота и проехав аллею тропического сада, остановился у ступеней виллы, внушительного строения в колониальном стиле, утопающего в листве манговых деревьев. Едва ступив на гравийную дорожку, Эдуар воскликнул:

— Вот черт! А где же «аронда»?

Он побежал к дому и остановился перед гаражом без дверей, устроенным под террасой. Арле последовал за ним. Черный «ситроен» стоял на месте, «аронды» не было. Эдуар выругался, губа его снова задрожала.

— Угнали! Еще вчера вечером она была тут!

— Найдется, — сказал Арле.

— Я сейчас же еду в комиссариат. Хорошо еще, что не увели «ситроен».

Опустившись на одно колено, он осмотрел отпечатки протектора на дорожке.

— Совсем свежие.

Он встал, отряхнул пыль с льняных брюк.

— Очень соблазнительно, никто не мешает: дом пустой. Соседей тоже нет. Леруа, кажется, уехали кататься на горных лыжах.

— Пустой? — переспросил Арле. — Как пустой? А Салику?

— Вот-вот, Салику, — проворчал Эдуар. — Представь себе, этот идиот нашел предлог и позавчера смылся в деревню. У него был «братишка», учившийся в школе у миссионеров в Данане — семейный интеллектуал, так сказать. Парень помер от желтой лихорадки. И Салику, дескать, непременно надо присутствовать на похоронах. Не знаю, так ли уж это было необходимо. Не исключено, что он просто решил воспользоваться случаем и устроить себе выходной.

— Однако до сих пор он служил исправно.

Эдуар ухмыльнулся:

— Мою точку зрения ты знаешь. Самый лучший негр не стоит веревки, на которой его следует повесить. Впрочем, у меня не было времени препираться со слугой. Он отдал мне ключи, а я ему одолжил две тысячи франков на дорогу. Так что тебе не мешало бы подыскать ему замену.

— Думаешь, он не вернется?

— Вернется! Место уж больно хорошее. Только, оказавшись в родной деревне, птичка не будет торопиться назад, тем более что надо еще найти денежки на обратную дорогу.

Они поднялись по монументальной каменной лестнице к крытой галерее, которая опоясывала весь второй этаж. Эдуар вставил ключ в замок, и они оказались в обширной гостиной, мрачной, как притвор романской церкви. Подошвы гулко стучали по плиткам пола. Эдуар отдернул зеленые шторы, занавешивавшие два окна. Сквозь узкие проемы без стекол, забранные железными решетками, в комнату ворвался свет, просеянный через листву равеналии, нижние ветви которой ложились на крышу галереи.

Арле остановился посреди залы. Он озирался по сторонам, словно ища, вопреки логике, следы присутствия жены. Медленно обошел он и другие помещения. Эдуар следовал за ним в некотором отдалении.

Когда он вошел за братом в комнату, тот сидел на кровати, обхватив голову руками. В доме было нечем дышать, но Арле не замечал жары, хотя пот стекал у него между пальцами. Эдуар закрыл дверь, нажал на кнопку — гудение кондиционера нарушило тишину — и устроился рядом с братом.

— Аль…

Арле уронил руки на кровать и посмотрел на него блуждающим взором. На лице у него проступили морщины. Казалось, он постарел на десяток лет.

— Тебе бы сначала отдохнуть, Аль. А потом…

Эдуар глубоко вздохнул, почувствовав прикосновение легкой струи воздуха из кондиционера. В комнате посвежело.

— Не съездить ли тебе в Гуильё, посмотреть, как там идут дела, переключиться… Лемен сможет подменить тебя на несколько дней?

Арле ответил: «Да-да» так устало, что Эдуар не стал настаивать. Он поднялся.

— Я приеду завтра утром. Если захочешь связаться со мной раньше, ты знаешь: я в гостинице «Парк». Да, чуть не забыл.

Он порылся в кармане брюк и вынул маленькую квадратную коробочку.

— Это ее кольцо. Хорошо, что полиция прибыла на пляж очень быстро.

Он положил футляр на туалетный столик.

— Эдуар, — сказал вдруг Арле. — Я не спросил… А где ее похоронили?

— На кладбище в Аджамэ. Справа от входа. Почти с краю. Хочешь, я отвезу тебя?

— Нет. Я съезжу сам, но прежде мне надо немного побыть одному.

— Понимаю, старина…

Эдуар крепко сжал руку брата.

— До скорой встречи.

Он стремительно вышел.

Вскоре донесся рокот «бьюика», который разворачивался перед виллой, выбираясь на дорогу.

Какое-то время Арле сидел не шевелясь, обессилевший, с головой, словно набитой ватой. Мягкое урчание кондиционера держало его в оцепенении. Он ненадолго задремал и проснулся с головной болью. Встал, нетвердым шагом дошел до двери. Жара в коридоре свинцом навалилась ему на плечи. Розоватый свет слепил глаза. Арле прислонился к стене и развязал галстук. Немного передохнув, он побрел по комнатам. Машинально зашел в кабинет. На рабочем столе лежал ворох почтовых карточек с выражениями соболезнования. Перебрал их. Некоторые имена он знал, другие ничего ему не говорили — должно быть, знакомые Роберты. Тут же было несколько писем, коротких и сочувственных. Слова…

Выйдя с тяжелым сердцем из кабинета, Арле налил себе виски и пошел на кухню за бутылкой «Перье». И тут на крючке за холодильником увидел рубашку. Это его удивило. Ярко-желтая, с рисунком зигзагами и с ярлыком парижской фирмы рубашка принадлежала слуге, Салику, — Роберта привезла ее из последней поездки во Францию. Салику берег эту рубашку как зеницу ока. Он всегда наряжался в нее, уходя с виллы после работы. Раз он ее забыл, значит, очень торопился. Так что подозрения Эдуара беспочвенны. Салику действительно срочно понадобилось в деревню.

Арле выпил виски на террасе. Сад, изнывая от жары, безмолвствовал. Из-за столбика балюстрады высунулась ящерица, приветствовала его кивком головы и рискнула выбраться на каменный пол. Арле следил за ней со смутной завистью. Веки наливались свинцом. Он снова задремал.

Громкий писк нарушил его сон: две пальмовые крысы гонялись друг за дружкой по стволу бавольника. Солнце клонилось за деревья парка. Пять часов. Арле вспомнил, что ему надо на кладбище.

Спустя три четверти часа он мчался в Пор-Буэ. Стрелка спидометра колебалась около ста десяти. Дорога была узкая, с плохо заделанными выбоинами. На виражах шины взвизгивали, едва сцепляясь с асфальтом. Но Арле жал на педаль. Он знал, что играет со смертью. Мгновенная слабость, занос на вираже, или с боковой дороги выскочит перед самым носом грузовик… Может, это выход? Прямо в небытие на скорости сто двадцать?

Вот и кладбище Аджамэ. Мрачное, нагоняющее тоску место. Хилые пальмы тянулись к пасмурному небу, издалека доносились глухие удары цепов, визг детворы… Какой-то убогий фон… А перед ним — холмик красной растрескавшейся земли. Арле бросил на могилу букет гвоздик и поспешил уйти.

На обратном пути он опустил в машине стекла, чтобы выветрился запах гвоздик, — ветер бил в уши, но аромат смерти, казалось, насквозь пропитал заднее сиденье.

У дансинга «Кабачок» Арле свернул на ухабистую дорогу, что шла вдоль лагуны. По маслянистой воде скользила пирога. За мангровыми деревьями туманным пятном виднелось солнце. Арле снова подумал о смерти. Легкий поворот руля вправо — и его поглотит гостеприимная бездна…

Он поехал по дороге на Вриди; у зловонного водоема, прозванного «Биде», повернул налево, к кокосовым пальмам, и, едва не застряв в песке, заглушил мотор.

Место было пустынным. Несколько зебу бродили между деревьями и щипали скудную рыжую траву. Арле дошел до конца кокосовой рощи. Пенные волны одна за другой набегали на берег. Слева рыбаки, присев у своих длинных лодок, вздергивали петли на сетях. Другие, в тесных набедренных повязках, дремали.

Арле подошел к ним и объяснил, что ему нужно. Один из рыбаков встал и гортанно прокричал:

— Александр!

На зов подошел мускулистый кривоногий негр в фиолетовой накидке. По-французски он говорил кое-как, уснащая речь певучими междометиями. Александр — смотритель местных пляжей. Утром в прошлое воскресенье, рассказал он, его приятель-рыбак нашел на песке утопленницу. Тут же послали за ним. Да, он видел тело. Оно было в ужасном состоянии, месье! Уж он повидал на своем веку утопленников, но чтобы так искромсать… Акулы, месье, и барракуды! Нет, месье, в этих местах такое — редкость. Его, Александра, утопленники, как правило, бывают чистенькие. Рыбы не трогают целые трупы. Другое дело — в канале Вриди, если тело сначала разобьет о скалы. Тамошних мертвецов часто находят наполовину обглоданными. Первыми за дело берутся крабы и креветки. Потом — большие рыбы. Но в этой части побережья такого никогда не случалось. Почему же на этот раз? Призывая в свидетели небо, Александр пустился в путаные рассуждения, которые сводились к тому, что нет правил без исключения. Всяко бывает — вот, например, по всем правилам утопленники всплывают на третий день, когда по внутренностям растекается желчь. Но иногда — неизвестно почему, месье — желчный пузырь не лопается. Такие тела вовсе не находят.

Быстро, без сумерек, наступила ночь. Арле поблагодарил Александра и пожал руки всем рыбакам. Завернувшись в накидку, Александр вновь погрузился в дремотную апатию. Ему даже не пришло в голову спросить, кто этот хмурый европеец, расспрашивавший о его утопленнице.

2

Арле открыл глаза, машинально ощупал бок. Пальцы наткнулись на твердый предмет. Он повернулся и в полумраке разглядел револьвер. Как он очутился в кровати? Арле не помнил. Видимо, накануне, вернувшись из поездки в окрестности «Биде», он вынул оружие из ящика стола и унес в спальню. А тут его сморило, и он заснул, как бродяга, в одежде, даже не сняв ботинок. Дверь осторожно отворилась. В комнату вошел Эдуар.

— Воров ты не боишься! Все двери открыты!

— Который час?

— Около одиннадцати. Ты спал?

— Да, только лег и сразу отключился…

Эдуар раздвинул занавески: над головой нависли низкие предгрозовые облака. Комнату наполнил зловещий свет.

— Нет, старик, нет, — воскликнул Эдуар и живо подскочил к брату.

Он схватил револьвер и положил так, чтобы Арле не мог достать.

— Надеюсь, ты не всерьез?

Арле сидел на кровати, приглаживая руками всклокоченные волосы.

— Не знаю. В какой-то момент, может, и всерьез, вчера вечером…

На него вновь обрушилась приглушенная было сном реальность: вчерашнее смятение, вопросы, которыми он терзался перед тем как заснуть.

— Вчера после кладбища я был там, где ее нашли. Говорил со смотрителем.

Тучный Эдуар неуклюже присел на край туалетного столика.

— И что он сказал?

— Тело было страшно изуродовано. Он никогда не видел такого искромсанного утопленника.

Эдуар закурил.

— Ну, это известно… акулы…

— Да, но в этом месте такого не бывает, — перебил его Арле. — Рыбы жрут тела, которые уже повреждены. Те, что разбились о скалы Вриди.

Облако дыма окутало Эдуара.

— Ну и как твой негр это объясняет?

— Он сам не понимает.

— А ты?

Согнувшись, Арле массировал виски.

— У меня это весь вечер не шло из головы. Слова смотрителя, и не только они. Есть и другие непонятные вещи. Посуди сам, Эдуар. Роберта говорит всем, что отправляется в Гуильё. И ее вроде бы видели уже в дороге. А на следующий день ты находишь ее машину перед гаражом. Это уже странно, как по-твоему? Или еще. Роберта редко купалась одна, а в море вообще никогда не заходила. Во всяком случае тут. Помню, она говорила, что однажды, когда она только приехала сюда, ее захлестнуло волной, ударило о дно и выбросило на песок в полуобморочном состоянии. Роберте этого хватило: она раз и навсегда зареклась заходить в море. Боялась, понимаешь? Она боялась моря.

Его голос зазвучал глуше.

— Иногда мне кажется, что утонула не она. Глупо, понимаю. Но на нее это так не похоже.

Не сводя глаз с брата, Эдуар медленно потушил окурок в миниатюрной хрустальной пепельнице и твердо сказал:

— Я сам видел ее тело. Обезображенное, но вполне узнаваемое. И потом, кольцо! Оно было у нее на пальце.

Эдуар взял футляр, стоявший со вчерашнего дня на туалетном столике, и протянул брату.

Арле вынул кольцо. Черный бриллиант, вставленный в ажурную платиновую оправу. Роберта сама нарисовала узор, а выполнил работу один мастер из Трешвиля.

— Ведь это кольцо Роберты?

Арле кивнул.

— Вот видишь, — сказал Эдуар.

Снова закурив, он приник лбом к оконному стеклу. Голос Арле сливался с надоедным гулом кондиционера:

— Вчера вечером, по пути с пляжа, я чуть не завернул в полицию, но в последнюю минуту струсил.

Помолчав, он тихо добавил:

— Может, ее убили, а тело выбросили в море. Тогда понятно, почему оно в таком состоянии.

Эдуар оторвался от стекла.

— Этого не может быть! Заключение эксперта не оставляет сомнений: она утонула вследствие переохлаждения.

Арле покачал головой. Все эти доводы он уже перебирал по возвращении из «Биде».

— Ты никак не можешь отделаться от того, что наговорил какой-то негр! — продолжал Эдуар. — Состояние тела, состояние тела! Представь себе, что она ударилась обо что-нибудь в воде — о бревно, например. Рыбам же и капли крови хватит — тут же учуют.

Арле вертел в руках кольцо. Бриллиант отбрасывал блики на его землистого цвета лицо.

— А если самоубийство? Об этом ты не думал?

Эдуар состроил неопределенную гримасу. Сигарета у него в зубах дрогнула.

— Чтобы убить себя, нужна смелость, — сказал Арле, — и… веская причина…

Эдуар взял бутылку «Клаба» и сел рядом с кроватью.

— Ты свихнешься, если не перестанешь изводить себя. И выдумывать невесть что. Встряхнись, Аль! Поверь, отчаяние до добра не доведет, да и горю не поможешь. Мне ведь тоже, знаешь ли, порой бывает несладко.

Он наклонился к брату. Искалеченная губа его вздрагивала.

— Как представлю себе всю прожитую жизнь и все, что предстоит! Впереди старость. Как подумаю, что так и сдохну бобылем… здесь или еще где-нибудь, но бобылем.

Арле поднял глаза.

— Почему бобылем?

— Видишь ли, мне случается разглядывать себя в зеркало. Хотя бы по утрам, когда бреюсь. Забавно! Все никак не привыкну к бесподобной роже, которой меня наградило небо. А женщинам каково! Даже за деньги… Кроме внешности, еще и мой проклятый характер. Кто же это вынесет! Да ты ведь меня знаешь!

Он на минуту задумался, потом продолжил:

— Откровенно говоря, я и сам, наверно, не смогу никого полюбить настолько, чтобы пожертвовать тем немногим, что у меня осталось. Моей свободой.

Арле слушал его с удивлением и сочувствием.

— Свобода… Я тоже, Эдуар, рассуждал как ты — до тех пор пока два года назад не встретил Роберту… — Его голос дрогнул. — И понял, что всю жизнь искал именно ее… ее одну. С каждым днем она занимала в моей жизни все больше места. Видимо, это и есть любовь, когда сливается даже дыхание. Ну с чего бы она стала кончать с собой? — порывисто добавил Арле.

Эдуар сидел, разглядывая свои толстые красные пальцы.

— Альбер, я еще раз сделаю тебе больно…

Несмотря на то, что в комнате было не жарко, Эдуар весь взмок: Арле чувствовал запах пота.

— Ты всегда вел себя образцово, соблюдал правила игры…

Эдуар встал и зашагал из угла в угол, не поднимая глаз. Арле вдруг увидел, как нелеп его брат в широченных шортах цвета хаки и в белых гольфах, натянутых на волосатые икры. В нем было что-то почти отталкивающее.

— Не понял, — холодно произнес Арле.

Эдуар остановился перед ним. Арле тоже встал. Пару секунд они стояли лицом к лицу. Потом Эдуар отвел взгляд.

— В воскресенье утром, после морга, я зашел сюда. Мне хотелось отыскать какой-нибудь след, знак, который позволил бы что-то выяснить: ты поступил бы так же…

Эдуар тяжело дышал. На висках его блестели капельки пота.

— Так вот, я нашел, Аль. В ящике туалетного столика. Ключ торчал в замке.

Наступила тишина. Наконец Аль спросил бесцветным голосом:

— И что это было?

Он подумал о письме.

Эдуара явно терзали сомнения, однако он все-таки вытащил из кармана шорт и положил на край кровати конверт с пятнами пота. Арле схватил его, вынул содержимое, и лицо его помрачнело. Это было не письмо, а фотография. Арле ее раньше не видел. Роберта, одна, в чем мать родила и в позе отнюдь не художественной, до отвращения непристойной. Эдуар, отвернувшись, нервно отбивал пальцем дробь на стенке кровати.

— Какого черта ты лезешь не в свое дело? — выкрикнул вдруг Арле.

— Но…

— Я имею право снимать жену как мне вздумается.

— Так это ты… — пролепетал Эдуар.

Его обезьяньи ручищи повисли вдоль тела.

— Прости, Аль. Я думал сделать как лучше. Не хотел, чтобы чужие…

Но Арле не мог больше притворяться. Рухнув на кровать, он с мукой на лице разглядывал снимок. Роберта… Вот все, что она мне оставила, ее последняя улыбка! Но улыбается она не мне! Другому! Другому выставляет напоказ бесстыдно обнаженное тело! И я навсегда запомню ее такой…

Он поднял глаза.

— Ты о чем-нибудь догадывался?

Вид у него был донельзя жалкий, растерянный. Эдуар отвернулся.

— Нет, я ничего не знал.

— Снимок, судя по всему, недавний, — сказал Арле. — Бумага даже не пожелтела.

Он говорил словно во сне.

— Может, ее заставили? Бывают такие садисты…

Но он и сам не верил в такую возможность.

Как в таком случае снимок попал в туалетный столик? И потом, лицо Роберты не выражало страха. Блестящие глаза, раздутые ноздри — женщина, охваченная возбуждением. Арле рассвирепел.

— Попадись мне этот мерзавец…

— Дай мне снимок, — тихо сказал Эдуар. — Ты будешь только мучиться. Если хочешь, я разорву его на твоих глазах.

Однако Арле не выпускал фотографию из рук.

— Нет, я его оставлю. Это ее последний снимок, понимаешь? Последний, который у меня есть…

— Зря, — сказал Эдуар и, взглянув на часы, присвистнул. — Уже половина двенадцатого! Я должен бежать, сегодня утром мне надо быть в порту, проследить за погрузкой аукумеи[12]. Когда я тебя увижу?

— Я постараюсь прийти в контору.

— Тогда до скорой встречи. Держись! Стисни зубы и держись! Пересиль себя, старина! Так надо!

«Бьюик» не успел исчезнуть в конце аллеи, как Арле пожалел, что отпустил брата. Он уже не сомневался, что тот сказал ему не все. Эдуар, как правило, был хорошо информирован. Он его пожалел, не захотел удручать еще больше.

Арле заходил кругами по комнате. Гордость не позволяла ему смириться с очевидным. Но одновременно он с холодной ясностью отдавал себе отчет, что такова обычная реакция обманутых мужей. Не хватает сил признать, что какая-то часть жизни жены была от тебя скрыта. Реакция ревнивого собственника. Да, но его ревность лишена смысла. Что возьмешь с мертвой?

Когда началась эта игра? С кем Роберта ему изменяла? Арле рылся в памяти, пытаясь припомнить хоть что-нибудь выдававшее правду: слово, жест… Ничего. Почти все вечера Роберта проводила с ним. Днем же он предоставлял ей полную свободу. Она часто ходила в бассейн, иногда посещала теннисный корт, но все это открыто, без всякой таинственности. Будь дело нечисто, он бы давным-давно все узнал.

Узнал бы? Арле по гостям не ходил. Был у него, правда, старый приятель, еще с детства — Макс Вотье, — но Роберта плохо ладила с его женой. Она так устроила, что они с Вотье почти поссорились. Страдал ли Арле от этого? Он и не помнил. У него было его дело и была Роберта. Он жил, замкнувшись в своем таком новом счастье. Как слепец.

Арле вошел в кабинет, разворошил груду открыток с соболезнованиями. Имена мужчин и женщин, многие из которых не вызывали никакого отклика в его памяти. Нет ничего более безличного, чем траурная открытка. Любовник, если он и фигурировал среди этих людей, таковым не подписался. Что же теперь делать? Начать охоту? Ходить из дома в дом подобно коммивояжеру, сбывающему туалетное мыло? Арле в сердцах швырнул открытки и возвратился в гостиную.

Оставалось только подойти к началу работы в контору к Эдуару и заставить его выложить все начистоту. А счеты сведет он сам.

Арле зашел в ванную.

3

Около половины третьего Арле остановил свою машину перед зданием фирмы. Жером, сторож, дремал, растянувшись в пыли. Он приоткрыл один глаз и тут же снова погрузился в дремоту.

Арле вошел в контору. Госпожа Лептикор, младший секретарь, вытирала пот под мышками.

— Мой брат здесь?

— Нет, господин Арле, он только что уехал в порт, но, думаю, скоро будет.

— Спасибо.

Он открыл дверь в приемную. Мадемуазель Губле размечала листы бумаги красным карандашом. Она тут же вскочила. Арле пожал ее длинную сухую руку. Не слушая ее сочувственную тираду, он обвел глазами светлое прохладное помещение. Он помнил, какой была эта приемная два года назад, когда он сюда приехал: скудная обстановка, духота — всё как в бараке, — и две женщины, бок о бок печатающие на машинке; мадемуазель Губле и Роберта. Арле взглянул на пустой стул перед вторым рабочим столом. После того как они поженились, Роберта являлась в контору лишь изредка: в конце месяца, получить жалованье.

Мадемуазель Губле снова села и взяла в руки красный карандаш. Ничем не примечательная девица неопределенного возраста, хорошая работница. Хозяева предоставили ей небольшую комнату на бульваре близ лагуны. Мадемуазель Губле жила одна и, похоже, окончательно тут осела, что случалось нечасто: большинство белых чувствовали себя в этой стране временными обитателями и не оставляли мыслей о Франции. Арле наклонился к секретарше.

— Когда вы видели мою жену в последний раз?

Мадемуазель Губле ответила не раздумывая:

— Госпожа Арле приходила в контору на следующий день после вашего отъезда, пятнадцатого числа, в самом начале работы. Зашла всего на несколько минут.

— Как она выглядела? Вы не заметили ничего особенного?

— Госпожа Арле казалась спокойной…

— Она сказала вам, что отлучится?

— Да, сказала, что едет в Гуильё и рассчитывает вернуться за несколько дней до Рождества.

— И больше ничего?

— По-моему, нет. Она явно спешила. — Мадемуазель Губле вздохнула. — Бедная госпожа Арле! Такой удар для всех нас!

Притворщица. Губа скорбно оттопырена, в глазах — вселенская скорбь. Арле вдруг почувствовал, что ненавидит эту женщину. И всегда ненавидел. Роберта тоже была от нее не в восторге. Почему? Что между ними произошло? Что они знали друг о друге? Обе приехали в Африку намного раньше него.

— Вы давно знакомы с Робертой?

Мадемуазель Губле удивленно подняла глаза.

— С тех пор как здесь работаю. Скоро три года.

— А раньше вы никогда не встречались?

— Никогда. А почему вы спрашиваете, господин Арле?

Он смешался. Не объяснять же ей, что он хочет узнать. Девица, без сомнения, говорит искренне, ей ничего не известно. Как и Эдуару. Он промямлил невнятное объяснение и пошел на попятный, недовольный тем, что пробудил в ней любопытство.

Арле уже садился в «ситроен», когда к нему подбежал запыхавшийся пузатый Лемен.

— Рад вас видеть, господин Арле, очень рад.

— Я тоже, Лемен.

На этого человека можно было положиться. В течение нескольких лет, до приезда Арле на Берег Слоновой Кости, Эдуар больше жил в Гуильё, а Лемен один управлялся с делами в абиджанской конторе — средства в ту пору были скромные. Благодаря длительному опыту работы в Африке он приобрел основательные знания во всем, что касалось древесины. Арле часто с ним советовался. Кроме того, Лемен умел управлять людьми. Самые отчаянные строптивцы становились тише воды, ниже травы рядом с этим приземистым плешивым человечком.

— Знаете, служащие скинулись на венок. Все так сердечно отнеслись, даже негры-рабочие. Такое бывает нечасто.

Простой малый, Лемен говорил невнятно, с трудом преодолевая волнение.

— Спасибо.

Арле вышел из машины.

— Давайте-ка немного пройдемся, Лемен.

Они направились в сторону пристани. Лагуну загромождали плоты. Негры, балансируя на бревнах, натягивали веревки. Огромная стрела подъемного крана двигалась над водой. Визжала лебедка, в воздухе раскачивались ростры. На пристани блестящий от пота негр в набедренной повязке выкрикивал команды.

Арле остановился в тени пирамиды из помеченных цифрами стволов аукумеи.

— Лемен, — заговорил он, — я хочу кое о чем спросить вас. Именно вас и никого другого. Вы ведь лучше меня знаете обо всем, что творится на фирме.

Лемен вытащил из кармана красный резиновый кисет и взял щепотку табаку.

— Скажите откровенно, как относились здесь к моей жене?

Лемен в задумчивости надул щеки.

— С неграми госпожа Арле не общалась. Остальные же… Ее видели здесь так редко.

— Я имел в виду мадемуазель Губле. Они не ладили?

— У них действительно была, так сказать, психологическая несовместимость, — сказал Лемен.

Он послюнил бумажку, скрутил сигарету и сжал ее губами.

— Почему?

— Мадемуазель Губле — отличный работник. И крайне пунктуальна, порядок — ее мания.

— Может, она завидовала?

— Не знаю. У женщин разве что разберешь?

Он развел руками. Личная жизнь у Лемена сложилась неудачно. Он остался один. Взрослый сын учится в частном пансионе во Франции. Покусывая незажженную сигарету, Лемен продолжал:

— Госпожа Арле приходила в контору когда ей заблагорассудится. Наверно, это раздражало мадемуазель Губле.

— Понимаю.

Как это раньше не приходило ему в голову? В начале их супружеской жизни Роберта ушла со службы. Но потом соскучилась без дела и попросилась обратно в контору. Нельзя, однако, сказать, чтобы она действительно работала. Приходила когда ей вздумается. Просто очередной каприз.

— Они ссорились?

— Пожалуй, нет, но отношения у них были порой весьма натянутыми.

Лемен наконец прикурил. Посередине лагуны полз буксир, волоча за собой плоты. Над желтой водой разносилось тарахтенье двигателя.

— Моя жена общалась здесь с кем-нибудь еще?

— С кем-нибудь еще? Что вы хотите сказать? — не понял Лемен.

— Ничего, — оборвал разговор Арле.

Они вернулись к машине. Лемен успевал краем глаза следить за работой крановщика и даже походя дал пинка замечтавшемуся негру.

— А вообще как дела? Все было нормально, пока меня не было?

— Да, вот только три дня назад один рабочий сломал ногу: его отправили в Трешвиль, в больницу… Да, вот еще! Объявились те двое немцев! Как только вы уехали…

— Опять по поводу лесопильни?

— Да, видно, уж больно она им приглянулась. Потому что иначе… после того как вы им в прошлом месяце дали от ворот поворот…

Арле открыл дворцу «ситроена».

— Возможно, я был не прав, — сказал он. — Брат тоже так считает. Мне надо было его послушаться. Вы ведь знаете, что многие сейчас леса продают.

Лемен выплюнул окурок.

— О Господи! Чего они боятся? Берег Слоновой Кости — не Конго. Соглашения….

— Они еще не подписаны, — возразил Арле. — Проволочки на высшем уровне. А теперь представьте, что Франция прекратит вкладывать капитал. Что тогда? Вы мне можете сказать?

Лемен молча уставился себе под ноги. Он начал понимать: хозяин резко изменился. Неужели он хочет ликвидировать дело? Лемен вспомнил, как несколько недель назад Арле выпроводил двух бизнесменов из Германии…

Усевшись в автомобиль, Арле протянул руку.

— До скорой встречи, Лемен. И еще раз спасибо.

Он завел мотор.

— Господин Арле!

В одном из окон показалась потная жирная физиономия госпожи Лептикор.

— Вам звонили. Из сыскной полиции.

От волнения сердце у Арле заколотилось.

— Из полиции? Что им от меня нужно?

— Не знаю. — Госпожа Лептикор посмотрела в блокнот. — Некий господин Вотье.

— А, Макс…

Разумеется, Макс Вотье. Кто еще мог звонить ему из сыскной полиции?

— Прошу прощения, господин Арле. Я думала, вы уже уехали. И только когда услышала шум мотора…

— Ничего. Я сейчас к нему еду. Спасибо.

«Ситроен» медленно взбирался в гору. Арле был вне себя: только выставил себя на посмешище перед служащими. Все как сговорились изводить его своим сочувствием… Эдуар, Лемен, мадемуазель Губле…

На душе у Арле было скверно, и машину он вел чисто автоматически. На перекрестке Торговой улицы он чуть не врезался в такси, и чернокожий таксист его обругал. Арле сбавил скорость. Может, и правда поехать к Вотье? Они так давно не встречались. Что они скажут друг другу? И зачем Макс звонил? Когда Арле только приехал в Африку, Вотье частенько бывал у него на вилле в Кокоди вместе с Франсуазой. Женитьба Арле положила конец этим посещениям. Роберта находила Франсуазу старомодной: раздражал ее и их малыш: детей Роберта не любила. Отношения стали натянутыми, потом совсем заглохли, но Арле и пальцем не пошевелил, чтобы что-нибудь изменить.

Арле решительно свернул на бульвар Антонетти. Он всегда капитулировал перед Робертой, подчинялся любой ее прихоти. Два года жизни были сосредоточены на ней. Именины Роберты, день рождения Роберты, его подарки Роберте — главные события. Двухлетнее наваждение. И вот — горькое пробуждение. Теперь он один как перст, у него нет друзей, даже воспоминания его поблекли. Что же осталось? Фотография во внутреннем кармане куртки. Единственная неопровержимая реальность. Она жгла ему грудь.

Арле подъехал к площади Лапалю. Припарковав машину на стоянке около почты, он пересек улицу и вошел в большое белое здание, на фасаде которого висела светлая деревянная вывеска: «Национальная сыскная полиция». Он поднялся на второй этаж. На одной из дверей кнопками была приколота табличка «Антропометрическая служба». Постучав, Арле вошел в большую комнату, загроможденную различными измерительными и оптическими приборами.

Вотье сидел за столом один, прильнув к лупе.

— Привет, Макс.

Вотье поднял голову, прищурил близорукие глаза за стеклами очков в металлической оправе.

— Аль, как я рад тебя видеть!

Он пожал Арле руку.

— Я знал, что ты вернулся: сегодня утром мне попалась твоя регистрационная карточка из аэропорта. Хорошо, что ты пришел. Мы так много думали о тебе, старина, в последние дни…

Он предложил Арле стул, сел сам. В застекленной смежной комнатке негритянка с тюрбаном на голове печатала на машинке.

— Я не отвлекаю тебя?

— Ничего срочного. Этот парень подождет.

Макс показал на фотографии размером с открытку, которые разглядывал, когда вошел Арле.

— Еще один неопознанный труп: негр, неделю назад его нашли мертвым на дороге в Даву. Грудная клетка раздавлена, и никаких свидетелей. Прежде чем медики успели его искромсать, мы сделали несколько снимков, мне их только принесли.

Арле посмотрел на одну из фотографий: голова крупным планом, довольно своеобразное лицо, лучистые, совсем живые глаза.

— Его немного привели в порядок. В глазные яблоки ввели глицерин. Вряд ли мы сможем что-нибудь сделать: через несколько недель дело просто прекратят, — сказал Макс.

Арле поднял голову.

— А Роберту… Ее вы тоже сфотографировали?

— Фотографировал не я, — быстро ответил Макс. — Мой коллега. В тот день на пляже моросило, снимок получился не ахти. Наша работа, впрочем, на этом и закончилась, так как тело опознали. Хорошо, что твой брат оказался в Абиджане. Кстати, ты знаешь, что связаться с тобой была целая проблема? Первая телеграмма, которую послали по пневматической почте, вернулась примерно через двенадцать часов. Эти кретины на почте перепутали адрес. Ну и страна!

Арле меж тем продолжал гнуть свое:

— А эти фотографии, они еще у тебя?

Макс снял очки и принялся медленно протирать очки.

— Там ничего интересного, Аль. Я же тебе говорю: снимки плохие.

— Макс! Я хотел бы их посмотреть.

Макс снова водрузил очки на нос и, вздохнув, поднялся. Прошел в другую комнату, вскоре вернулся и бросил на стол большой желтый конверт.

— Зря ты это, Аль.

Арле склонился над фотографиями.

Он думал, что готов к любому ужасу, заранее защитился броней. Но такого он не ожидал! Неужели это Роберта: страшно искореженное тело, разбитая голова, распухшие губы?

Так и не разгибаясь, он стоял как зачарованный, устремив взгляд в одну точку. Макс протянул руку, отодвинул снимки подальше от Арле.

— Утопленники всегда ужасно выглядят. А тут еще морские твари… — Он умолк. — Хорошо, что тебя не было. Такое потрясение…

Арле слушал как сквозь сон. Голос Макса звучал монотонно и глухо. Арле и не заметил, как он подошел к нему. Решительно положив руку на плечо друга, Макс вывел его из оцепенения.

— Прости, не надо было тебе показывать.

Арле поднял голову. Маленькие глазки Макса блестели за стеклами очков.

— Помоги мне, Макс.

— Разумеется, мы сделаем все, что в наших силах. Мой дом для тебя всегда открыт. Франсуаза будет очень рада тебя видеть.

Арле провел рукой по лбу.

— Я не о том. Помоги мне разобраться, Макс.

Наступило молчание. За стеклянной перегородкой стучала машинка.

— В чем ты хочешь разобраться?

— Из-за чего она умерла.

Макс сел и снова принялся протирать очки — признак того, что он в замешательстве.

— Расследование проведено по всем правилам, — произнес он. — Вскрытие подтвердило предварительное заключение. Я не вижу, что тут…

Арле вздохнул. И Макс завел все ту же шарманку: захлебнулась, медицинское заключение…

— Все не так просто, Макс. — Арле наклонился. — Кольцо, например. Это оно помогло опознать труп, верно?

— Да.

— А тебя это не удивило?

— Почему? Разве это не ее кольцо?

— Ее. Однако ясно же, что Роберта никогда не пошла бы купаться с драгоценным камнем стоимостью в триста тысяч франков на пальце. Ни Роберта, ни любая другая женщина на свете!

Макс чиркал что-то карандашом на промокашке.

— Можно подумать, она сделала это нарочно. Чтобы ее узнали по этой примете…

Макс, насупившись, по-прежнему разрисовывал промокашку. Арле подумал, так ли неожиданны его слова для Вотье: ведь он такой проницательный и так здраво мыслит. Не может быть, чтобы он пропустил такую деталь. А раз так, Макс (и он тоже!) что-то скрывает от него.

— Самоубийство? — вымолвил наконец Вотье. — Теоретически это возможно…

Сердитым росчерком он расцарапал промокашку.

— Но почему? Ты видишь какую-нибудь вескую причину для самоубийства?

Арле не ответил.

Макс провел рукой по своим коротко остриженным белокурым волосам, потеребил мочку уха.

— Ты прожил с ней два года. И не мог бы не заметить, если б что-то было. Все шло нормально?

— Не знаю.

Арле попытался поймать взгляд Макса, но тот смотрел в сторону.

— Скажи откровенно, Макс, до тебя дошли какие-нибудь слухи?

Вотье нахмурился.

— Да нет! С чего ты взял?

— Честное слово?

— Господи, конечно! О чем вообще речь? Да объясни ты наконец!

Арле взял себя в руки. Гордыня все еще отчаянно сопротивлялась. Последний бастион — охрана чести. Несколько минут назад у него и в мыслях не было заходить в откровенности так далеко, отбросив всякий стыд. Он ничего не обдумывал заранее, но присутствие друга, тепло вновь обретенного общения, уверенность, что Макс — единственный, кто в состоянии исцелить его душу, повлияли на Арле. Он не знал в точности, чего хотел, каких открытий жаждал, но его тянуло к истине, как мотылька на огонь в ночи. Пусть даже он обожжет крылья!

— Ну так что же? — спросил Макс.

Арле вынул из внутреннего кармана куртки мятый конверт и положил на стол перед Максом. Вотье с недоумением следил за ним. А раскрыв конверт, вздрогнул и отвернулся.

— Нет, ты смотри, Макс, — тихо сказал Арле.

Лицо его окаменело, он заходил по комнате.

— Это нашел Эдуар в туалетном столике Роберты несколько дней назад.

Макс посмотрел на фотографию.

— Снимок, по-видимому, недавний.

Машинально он взял лупу — сработала профессиональная привычка — и, прильнув к ней глазом, стал водить по снимку, тщательно его изучая. Арле молча наблюдал.

— Снимок любительский, — прокомментировал Макс, — плохая наводка, фон смазан. Сделан под открытым небом, в середине дня, на ярком солнце. Фотограф плохо использовал освещение. И не учел бликов от песка.

— От песка?

— Видимо, да. Это где-то на пляже. К сожалению, фон плохо различим. Впрочем, вот тут деревья, а среди деревьев… — Он протянул Арле лупу. — У тебя хорошее зрение, посмотри-ка: вот здесь, слева, на заднем плане, видишь что-нибудь?

Арле склонился над фотографией.

— Похоже на кокосовую рощу. Среди деревьев какие-то темные пятнышки. Деревня?

— Не думаю, — сказал Макс, снова протирая стекла очков. — Пятна правильной формы, почти квадратные. Хижины туземцев не такие. Кроме того, строения стоят поодаль друг от друга, и каждое окружено деревьями…

— Точно.

Арле положил лупу на стол.

— Можно увеличить, — сказал Макс, — но вряд ли это что-то даст, уж очень неважный снимок.

Поиграв карандашом, он вдруг спросил:

— Ты слышал что-нибудь о «Гелиос-клубе»?

— Нет. А что это такое?

— Любопытная штука. Собираются две дюжины чудаков и проводят уик-энды в чем мать родила, жарясь на солнце и мечтая о потерянном рае. Все из хорошего общества, люди состоятельные…

— А причем тут…

— Подожди. Этим людям надоели апартаменты с искусственным климатом, они по горло сыты коктейлями и приемами, и вот они решили по воскресеньям играть в дикарей. Среди кокосовых пальм выстроили маленькие соломенные хижины, покрытые листьями папайи, где предаются райскому отдохновению вдали от бурь и волнений.

Лицо Арле просветлело:

— Пятна среди деревьев?

— Да, похоже.

— Но Роберта никогда не обнаруживала склонности к нудизму.

— А я и не говорил ничего такого, — возразил Макс. — Сам видишь, пляж на снимке безлюдный. Если Роберта отправилась в клуб, она, без сомнения, позаботилась, чтобы не было никаких свидетелей. Это нетрудно: все эти молодцы, как правило, работают и приезжают лишь в конце недели. — Макс запнулся. — По-моему, важнее другое. Ведь она не сама себя снимала, кто-то был с твоей женой на пляже…

— Да, — голос Арле дрогнул, — и кто может поручиться, что она была одна в день, когда утонула?

Они могли поссориться, подумал он. Роберта хотела порвать с любовником, и тот ее убил. Арле вспомнил поведение жены в аэропорту ее странные опасения.

— Об этом-то я и подумал, — сказал Макс. — Во всяком случае, версия вполне правдоподобная.

— Значит, этот тип ее…

Голос его задрожал.

Макс покачал головой.

— Не горячись. Убийство очень маловероятно, ведь есть заключение эксперта. Нет, тот, кто был с твоей женой в день ее смерти, — если допустить, что таковой был, — не преступник, а скорее всего, главный свидетель. Свидетель, который скрылся.

— Почему?

— Может быть, растерялся, может, побоялся себя скомпрометировать. Обычное дело.

— Что ты посоветуешь? — спросил Арле. — Обратиться в полицию?

— По-моему, не стоит, — ответил Вотье. — Поверь мне, как-никак я сам из этой братии. Дело прекращено.

— Но ведь можно возобновить расследование?

— Да, но при условии, что появились новые неоспоримые свидетельства. А у нас что? Сомнения, предположения и легкомысленная фотография. Бедновато! Комиссар Фонтен поднимет нас на смех. Я его знаю, он славный парень, но вряд ли захочет рыть носом землю за десять месяцев до пенсии.

Вотье встал и, взявшись за подбородок, начал расхаживать из угла в угол. Рядом, в стеклянной клетке, машинистка в тюрбане отбивала на машинке африканский ритм: тук-тук-тук, пауза, тук-тук-тук. Макс остановился.

— Можно попросить о встрече у главы клуба. Если не ошибаюсь, это некий Ван дер Лёве, у него контора на улице Удай. Ты его не знаешь?

— Так, встречал пару раз в Торговой палате.

— По правде говоря, сомневаюсь, чтобы он нам чем-то помог. Я уже говорил; если твоя жена и приходила в клуб, то, вероятнее всего, инкогнито. Он подошел к столу и постучал пальцем по фотографии. — Первым делом надо найти фотографа. Он наведет нас на след.

— Ты же говорил, что работа любительская, — напомнил Арле.

— Сама съемка — да, но не печать. Некоторые детали: зернистость бумаги, точность обрезки — выдают профессионала. — Помолчав, Вотье продолжил: — Разумеется, доказательств того, что снимок проявляли в Абиджане, нет. Примем, однако, в качестве рабочей гипотезы, что это так. Чернокожие фотографы отпадают. Они не умеют работать чисто. Ты ведь видел их «Ателье художественного фото» в Трешвиле? Ну вот. Остаются европейцы. Всего их, — Макс мысленно сосчитал, — от Плато до Торговой улицы семеро. Я знаю всех довольно хорошо. Теоретически заказ мог выполнить любой. И все-таки…

Макс задумался, вертя фотографию в пальцах.

— Рико… — сказал он, усмехнувшись, — вот на кого это похоже.

Он взглянул на часы. Его глаза-щелочки горели необычным возбуждением.

— Полпятого. Пойду-ка туда, что-то да выясню!

Он положил фотографию в конверт и, немного поколебавшись, вернул ее Арле.

— Возьми, я и без нее обойдусь.

— Спасибо, но я с тобой.

— Об этом и речи быть не может, старина! Дальше — дело мое! — сухо, почти грубо бросил Макс.

В его глазах читалась такая решимость, что Арле не стал настаивать: Макс, безусловно, был прав. Нажав на звонок, Вотье отдал распоряжение прибежавшему дежурному, и они с Арле вышли из комнаты. За их спиной пестрый тюрбан продолжал нудно тарахтеть. На улице Арле поинтересовался:

— А что за птица этот самый Рико?

— Гражданство неопределенное, — отозвался Макс, — он откуда-то с Востока. Сделал несколько отличных репортажей о фауне Берега Слоновой Кости.

— А почему ты думаешь…

— Официально у Рико мастерская на улице Лeкёр. Но есть у него и другое занятие, менее благопристойное. Три года назад он был замешан в весьма грязной истории: мелкая, но прибыльная торговля порнофильмами. Рико снюхался с моряками, и товар шел к нему с торговым судном из Танжера. В городе у него была своя клиентура. Но рано или поздно все выходит наружу. Пошли обыски, аресты и все такое! Мне тоже довелось приложить к этому руку.

— И он остался на плаву?

Макс усмехнулся.

— Ей-богу, Аль, где ты живешь? В этой стране, дружище, у властей широкие взгляды! Ты волен подделывать документы, спекулировать, быть сутенером, лишь бы не лез в политику. Короче, ему влепили изрядный штраф, и дело спустили на тормозах. С тех пор Рико вроде бы исправился. Фотографирует детишек, идущих к первому причастию, загляни-ка в газеты. Этакие ангелочки!

Он протянул Арле руку:

— До свиданья, Альбер! Как узнаю что-нибудь определенное, позвоню.

— Спасибо, Макс.

И они расстались.

4

Присев за краешек стола, Арле без всякого аппетита жевал холодную свинину, купленную в мясной лавке. Он зажег люстру. Вокруг расписного абажура сновали, словно танцуя жигу, крылатые муравьи. Ни ветерка в этот вечер. Через открытую двухстворчатую дверь Арле видел застывший, словно бы насторожившийся сад. Тропическая ночь, душная, наполненная шорохами насекомых, нависла над виллой. Арле обливался потом. Над ним шелестел вентилятор, обдавая лоб теплыми волнами.

Вспышка молнии осветила синим светом верхушку бавольника. В пересохшем пруду заквакали лягушки.

Гроза. В этот год сезон дождей длился дольше обычного. Боль пронзила спину Арле и не отпускала, отзываясь в мышцах. Он выронил вилку. Для полного счастья ему недоставало только приступа болотной лихорадки! Проглотив на кухне три таблетки нивакина, он запил их водой и подумал, что вот уже три дня пренебрегал этой элементарной мерой предосторожности.

Закрывая дворцу холодильника, он услышал шум мотора. Арле выскочил на террасу. У подножия лестницы остановился автомобиль: Арле узнал «Рено-4СѴ» Вотье. Погасив фары, Макс выбрался из машины и спешил теперь вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

— Ну как, узнал что-нибудь?

— Да. Если не возражаешь, войдем в дом.

В комнате на столе Макс заметил остатки ужина.

— Продолжай, пожалуйста. Ты один? А где твой слуга?

— Отправился к себе в деревню: у него в семье похороны. Да ты садись, Макс.

Арле включил вентилятор, устроился напротив.

— Ты видел Рико?

Макс утирал лоб большим белым платком.

— Видел. Он было заупрямился, но у меня нашлись веские доводы, чтобы у него развязался язык. Короче, чтобы не утомлять тебя подробностями, — пленку проявлял он.

— Мерзавец…

— Подытожу, что он мне сказал. Две недели назад ему по почте прислали без обратного адреса пленку «Кодак Плюс X» на двадцать кадров, из которых было отснято лишь полдюжины. Обычные пейзажи. И среди них — наша фотография.

— Но кто-то приходил расплачиваться?

— К посылке был приложен почтовый перевод.

— А куда надо было отправить снимки?

— На указанный номер абонентского ящика — 4039, Туре. Рико, выполнив заказ, отослал пленку. Это было (дата точная, у Рико безупречный учет) четырнадцатого числа этого месяца. Я сразу проверил на почте. Действительно, у них есть абонент 4039, но это не частное лицо, а заведение.

— Заведение?

Макс вынул из кармана пачку «Голуаз» и прокатал сигарету между пальцами. Он явно нервничал.

— Ты знаешь «Калао»?

— Ночное кафе на бульваре у лагуны?

— Да.

Арле вытаращил глаза:

— Но какая тут связь с Робертой?

— Я тоже подумал, какая связь… И хотел отправиться туда немедленно. Но время было неподходящее, и я решил сначала нанести визит президенту «Гелиос-клуба»: он работает в двух шагах, на улице Удай. Этот Ван дер Лёве оказался человеком аскетической наружности и стойких убеждений. Он ошарашил меня настоящей проповедью: дескать, клуб — ассоциация в высшей степени почтенная, а вовсе не место разврата, как полагают обыватели; нагота целомудренна, и так далее. Я полюбопытствовал, не числилась ли среди его сподвижниц некая госпожа Арле. Ван дер Лёве неподдельно удивился: он слышал про братьев Арле и про гибель госпожи Арле, но она никогда не бывала в их компании. Ван дер Лёве согласился сообщить мне имена своих единомышленников и даже представил полный список со всеми данными: возраст, род занятий и тому подобное.

Вотье достал из портфеля и развернул машинописный листок.

— В настоящее время в «Гелиос-клубе» состоят двадцать три человека. Большинство — супруги, некоторые приходят с детьми. — Он протянул список Арле. — Обрати внимание на пятую строчку.

— Рюбино, — прочел Арле, — Мари-Луиза, двадцать семь лет, работает в «Экстазе». Что это за «Экстаз» такой? Дансинг?

— Бар, причем с дурной репутацией. Впрочем, список нашего славного Ван дер Лёве устарел. «Экстаз» не существует уже три года — по крайней мере под этим названием. Это заведение переименовывали несколько раз. Теперь это… Угадай…

— ?..

— «Калао».

— Что?!

— Я тоже выпучил глаза и попробовал подкатиться к Ван дер Лёве с вопросами об этой бабенке. Но наткнулся на отпор: клуб-де не позволяет себе вмешиваться в личную жизнь своих членов. Если мне надо, я могу обратиться к ней самой! Однако прибавил, что эта барышня приходит в «Гелиос-клуб» лишь изредка, «из-за специфики ее профессии» — такое очаровательное выражение он употребил. Что мне было возразить? Я поблагодарил этого достойного человека и ретировался.

Арле вернул список приятелю.

— Ты знаешь эту Рюбино?

— Нет, но я отлично представляю, что значит «работать» в «Калао».

Наступило молчание. На улице молнии полосовали небо. От порыва ветра в гостиной звякнуло медное бра. Арле вновь содрогнулся от боли. Затылок одеревенел, по рукам побежали мурашки. Начало приступа, подумал он, теперь это неотвратимо. Он устроился в кресле поудобнее. Все плясало перед глазами. Арле сжал челюсти: неподходящий момент, чтобы падать в обморок.

— И что ты думаешь по этому поводу?

Макс промокал носовым платком потный лоб.

— Итак, Рико послал пленку в «Калао» четырнадцатого декабря. В этом заведении работает девушка, числящаяся в «Гелиос-клубе». Восемнадцатого утром твой брат находит фотографию в туалетном столике. Первое предположение: твоя жена знала эту девушку, которая по крайней мере однажды помогла ей с абонентским ящиком.

— Зачем?

— Неизвестно. Этому объяснению противоречат прежде всего даты. Рико утверждает, что отослал пленку четырнадцатого. В почтовый ящик она, следовательно, попала в лучшем случае пятнадцатого во второй половине дня, а скорее шестнадцатого: ты ведь знаешь причуды внутригородской почты. Но пятнадцатого утром твоя жены уехала с виллы. Значит, вопреки ее уверениям, она покинула Абиджан не утром пятнадцатого, а не раньше чем вечером. Но чего ради тайком возвращаться на виллу только для того, чтобы положить в столик фотографию? Второе предположение: Рико солгал — но почему? — или ошибся — но его журнал учета, судя по всему, велся аккуратно. Третье предположение: фотографию в туалетный столик положила не твоя жена.

— А кто?

— В том-то и загадка, — сказал, поднимаясь, Макс. — Уже около девяти, убегаю, а то Франсуаза, наверно, совсем извелась, ты ведь ее знаешь.

Арле проводил Вотье до террасы. Казалось, ему стало немного лучше, мурашки пропали. Надвигался ураган. При свете молний колыхались синеватые лапы садовых деревьев. По аллее вихрем носились высохшие листья. Макс протянул ему руку:

— Пока. Я только перекушу, успокою Франсуазу — и в «Калао».

— Прямо сегодня вечером?

— Люблю ковать железо, пока горячо. И потом, завтра может не получиться…

— Верно, — сказал Арле. — Об этом я не подумал. Ведь завтра Рождество.

Красные огни «рено» растаяли в темноте. Арле вошел в дом, поставил бутылки в холодильник. Когда он вернулся в комнату, первые огромные капли грозового ливня ударили по жестяной крыше виллы.

Макс Вотье облокотился о поперечину балкона. Его глаза-щелочки за потными стеклами очков вглядывались в раздираемый молниями мрак. Вот уже больше часа дождь, как во времена потопа, заливал город. Вода из бассейнов в сквере переливалась через край на газоны. Бледное сияние окружало рассыпанные между манговыми деревьями парка желтые пятна фонарей. На бульваре Клозель редкие машины двигались еле-еле, с трудом буравя фарами густую завесу тьмы. Время от времени металлический каркас здания, в котором по возвращении из последнего отпуска, проведенного в метрополии, жили Вотье, содрогался от раскатов грома. Макс затушил сигарету и с хмурым видом вернулся в гостиную.

— Я отлучусь еще ненадолго, — сказал он.

Франсуаза листала свежий номер журнала «Эль».

— Это очень нужно?

— Не то чтобы очень…

Он присел на ручку кресла, рядом с женой.

— Если я сегодня туда не пойду…

Макс обвел взглядом комнату, обставленную изящной мебелью «ироко», стены в желтых обоях, на которых выделялись два слоновых бивня, эбеновые безделушки на сундуке, глиняную посуду из Катиолы и непривычную в этой тропической обстановке карликовую голубую сосну которую доставили самолетом из Франции.

— Мне хотелось бы спокойно провести Рождество, — проговорил он.

Раздался внезапный грохот, похожий на пушечный выстрел. Погас свет. Франсуаза вздрогнула и вцепилась в руку мужа. Прожив в Африке восемь лет, она так и не привыкла к неистовству ураганов.

— Не волнуйся, ничего страшного, — успокоил ее Макс. — Я уже говорил тебе: наш дом образует клетку Фарадея.

Он пошел к себе в комнату, открыл шкаф, взял из ящика револьвер и засунул в карман брюк.

Франсуаза вошла следом.

— Уж не собираешься ли ты…

Макс обнял ее.

— Успокойся, обычное дело. «Калао» — место многолюдное. Ну, есть там потаскушки, а вообще ничего опасного…

Франсуаза стояла, прильнув к мужу. Макс чувствовал ее теплое гибкое тело. Наконец он отстранился.

— Я вернусь не поздно.

Она подала ему зеленый синтетический плащ, протянула шляпу.

На перекрестке взвизгнули тормоза: еще одну машину занесло на мокром асфальте.

— Будь осторожен, — сказала Франсуаза. — Видел, какие сейчас дороги!

— Да-да. Не тревожься. У меня сегодня нет никакого желания угодить в морг. — Он открыл дверь. — Пока!

— Пока, Макс. Я буду тебя ждать.

Вызывать лифт он не стал и стремительно сбежал с третьего этажа по лестнице. Внизу под дождем, втянув голову в плечи, кинулся к крытой стоянке, где парковал свой «рено». Миг — и автомобиль двинулся к бульвару у лагуны.

В этот вечер в «Калао» почти никого не было: ураган, без сомнения, многих полуночников удержал дома. У стойки парочка на табуретах беседовала с официанткой, высокой потрепанной девицей с пышными рыжими волосами. Когда Макс вошел, вся троица оглянулась. У женщины, еще не старой, лицо было маленькое и в морщинах. Она оглядела Макса и снова принялась тянуть через соломинку свой коктейль.

Вотье снял плащ, с которого капала вода, сел за столик под настенными светильниками и протер очки. Слева от бара всколыхнулась гранатового цвета портьера. Вошла еще одна девушка, толстушка с волосами как у черного пуделя и в плотно облегающем сиреневом чесучовом платье с глубоким вырезом. Покачивая бедрами, она направилась к столику Вотье.

— Добрый вечер.

Она протянула руку, села рядом.

— Сигареткой не угостите?

— У меня только «Голуаз», — извиняющимся тоном сказал Макс.

— А я других и не курю.

Вотье зажег спичку. Пламя осветило лукавое, одновременно томное и властное лицо девушки. Она не отрывала от него острого оценивающего взгляда из-под длинных черных ресниц.

Они обменялись ничего не значащими словами. Девушка, правда, задала несколько более конкретных вопросов, но Макс заслонился от ответа. Клиентуру «Калао» составляли завсегдатаи, можно сказать, посвященные, поэтому появление Вотье должно было возбудить у собеседницы любопытство.

Макс предложил ей виски, но она вдруг встала. Кто-то за спиной Вотье позвал ее. Повернув голову, Макс разглядел через несколько столиков, в сумраке, клиента, которого не заметил раньше, — здорового малого с гладким, как яйцо, черепом.

— Рюмку анисовой! — сказал он.

Девушка зашла за стойку.

«Которая из двоих? — спрашивал себя Вотье. — Если брюнетка, дело выгорит, а если рыжая…»

Рыжая меж тем опустила руки на плечи субъекта у стойки, детины с короткой шеей, не сводя с него зачарованного взгляда. Другая женщина равнодушно потягивала коктейль. Темноволосая официантка возвратилась с заказом. По дороге она поставила на проигрыватель пластинку. Из невидимого громкоговорителя прямо над головой Макса зазвучала под сурдинку песня «Greenfields». Девушка принесла бокал и себе и чокнулась с Максом. Она пила неразбавленный виски. Отхлебнув глоток, Макс обратился к ной с вопросом:

— Кто из вас двоих мадемуазель Рюбино, Мари-Луиза Рюбино?

Девушка поставила бокал на стол.

— Малу сейчас нет. Я Магда. А вон там — Леа.

— Так она сегодня не придет?

— Нет. Малу во Франции. Она получила телеграмму: ее мать сильно захворала. — Девушка в три глотка осушила бокал и встала.

— Простите, но меня, кажется, зовут.

Она исчезла за гранатовой портьерой. «Подфартило, нечего сказать, — подумал Макс. — Выходит, мне нужна третья, а ее-то как раз и нет!» Магда появилась вновь. Устроившись справа у стойки, она закурила, подперев рукой щеку. Почему она так поспешно его покинула?

Макс допил виски. Подойти к ней и расспросить еще? Но под каким предлогом? Вдруг он почувствовал, что кто-то стоит за его спиной. Плешивый толстяк, смаковавший ликер за соседним столиком, протягивал ему свою жирную руку:

— Варне ль.

— Очень приятно. Вотье.

Макс окинул подошедшего быстрым взглядом.

Лет шестьдесят, фиолетовые мешки под глазами, одутловатое лицо — должно быть, цирроз печени: опустившийся тип, каких здесь, в колонии, немало.

— Не хотите пропустить стаканчик? — спросил Вотье.

Не заставляя лишний раз себя просить, Барнель уселся за столик.

— Охотно. Чертовски мрачно тут!

Магда, поджав губы, принесла заказанные напитки.

— Что-то ты не очень разговорчива, Магда! — сказал Барнель. — Нелады в сердечных делах?

Магда поставила на столик два стакана.

— Ты слишком много пьешь, Жо, — промолвила она. — Утро еще не скоро.

— Ха-ха! — хохотнул Жо. — Магда — и учит добродетели!

Пропустив его слова мимо ушей, Магда вернулась на свой пост за стойкой. Барнель поднес к губам мутно-белый напиток.

— Сегодня здесь как-то не так… — произнес он. — Обычно шум, гам… Из-за грозы, что ли…

— Вы здесь, вероятно, постоянный посетитель?

— Да, я частенько сюда наведываюсь, когда остаюсь один, а это случается со мной нередко. Что прикажете делать одному в Абиджане?

— Чье это заведение? Есть тут хозяин?

— Официально все дела ведет Магда. Потрясная баба! Но, разумеется, за ней стоит кто-то еще. Вы меня понимаете?

— Конечно. А сколько здесь девушек?

— Ну, Магда. Рыжая, что целуется с клиентом у стойки, — это Леа…

— А Малу?

Барнель прищурился.

— Магда вам о ней говорила?

— Да. Она сказала, что та вернулась во Францию, потому что ее мать…

Жо загоготал.

— Знаю, знаю. Это для отвода глаз. На самом деле… — Он наклонился над столиком. — Я был тут, когда все произошло… С неделю назад… Часов в десять, пол-одиннадцатого. Магда с Малу сцепились на глазах у всех. А когда две женщины ссорятся, то хоть святых выноси. Хай стоял минут пять. Потом Малу ушла. Мне кажется, с тех пор она в «Калао» не появлялась.

— Почему она ушла, как по-вашему?

— Видно, ей пора было идти к клиенту. Фирма обслуживает и на дому, улавливаете? Но в тот вечер в «Калао» яблоку негде было упасть. Магда крутилась как белка в колесе и страшно злилась. Малу же, наверное, ни за что не хотела отменять свое свидание. Такая уж она, Малу. Если упрется, то ни с места. Хотя вообще-то она девушка славная, даже слишком славная для такого ремесла.

Барнель вздохнул. Его подбородок подрагивал.

— Помню, когда меня бросила жена… Я сидел то ли за этим столиком, то ли вон за тем и хандрил. Малу все поняла по моему лицу и пришла составить мне компанию. Сидела со мной почти весь вечер. Мы трепались обо всем понемножку, о моей жене, о детишках…

Стакан Жо опустел, и Макс повторил заказ.

— А почему Малу так и не вернулась потом?

Жо понизил голос:

— У меня такое предчувствие, что она вообще сюда не вернется.

— Почему?

— Малу, разумеется, получила нагоняй за то, что устроила скандал. Все четыре года, что она была здесь, она держала себя слишком независимо. Любила поартачиться, что и говорить, чуть что готова была всех послать к чертям собачьим! Потому они и ухватились за первый же предлог, чтобы вытурить ее отсюда. — Он отхлебнул водки. — Можете спрашивать сколько угодно, но все здесь будут держать рот на замке. У них два года назад уже были неприятности: заведение даже закрывали на пару месяцев, так что теперь они настороже.

Макс заволновался. Одна мысль не давала ему покоя. Чем он, собственно, рискует? И Макс наклонился к Барнелю:

— Кстати, вы слышали про госпожу Арле? Про утопленницу, которую несколько дней назад нашли около Вриди?

5

На мгновение Арле застыл, уставившись в темноту с чувством смутной опасности. Что его разбудило? Светящийся циферблат будильника показывал половину двенадцатого. Он спал от силы час.

Наконец Арле догадался, в чем дело. Непривычная тишина. Остановился кондиционер. Из-за грозы, наверное. Однако ураган, похоже, утих, раскаты грома раздавались теперь вдалеке.

В небольшой комнатке с закрытыми окнами становилось все жарче, нечем было дышать. Арле отбросил тонкое одеяло и встал. Голова больше не кружилась, не долгий отдых пошел ему на пользу. Ощупью надев сандалии, он вышел в коридор.

Когда Арле входил в гостиную, до его слуха донесся шум — снаружи, откуда-то из-за дома.

Арле вышел на террасу. Дождь кончился. Сад, побитый ливнем, безмолвствовал. Арле подумал, что он, должно быть, ошибся, приняв за чьи-то шаги приглушенный шум воды, стекавшей с крыши на гравий.

Он уже хотел вернуться в дом, когда вновь услышал прежние звуки: тихое шуршание на другом конце виллы. Он спустился в сад, прошел вдоль гаража. Вдруг в нескольких метрах от него согбенная фигура соскочила со ступени лестницы, ведущей на кухню, и нырнула в густые заросли.

Все произошло очень быстро, Арле не успел разглядеть, кто это был. Броситься же вдогонку в легкой пижаме и сандалиях… Гостя меж тем и след простыл. Арле поднялся по узкой винтовой лесенке и удостоверился, что дверь наверху закрыта на ключ. Должно быть, он спугнул вора как раз в тот момент, когда тот пытался взломать замок.

Арле вернулся в дом. Кондиционер снова работал. Арле закрыл распахнутую дверь и пошел на кухню: очень хотелось пить. Включив свет, он тут же увидел на полу следы — крупные, влажные, совсем свежие. И чего-то явно не хватало. Ах, вот оно что! Желтая рубашка, совсем недавно висевшая за холодильником, исчезла.

Странный вор, нечего сказать! Не позарился на стоявшие прямо на виду на холодильнике, часы, не взял бутылки, консервы из стенного шкафа… А дверь? Сама ведь она не открывается и не закрывается. Арле задумался. Салику… он действительно отдал Эдуару связку ключей. Однако — и эта деталь ускользнула от них обоих — там был лишь ключ от главного входа: ключ от кухни, который хранился только у него, Салику попридержал.

Да, Салику… Но в этот час слуга должен быть в деревне, примерно в четырехстах километрах от Абиджана. Что же выходит? Он вернулся? Но почему тайком, посреди ночи, и зачем ему бежать? Разве только он вовсе не уезжал…

Едва возникнув, это предположение сразу завладело его сознанием. Оно поднимало столько важных вопросов, что Арле, отбросив сомнения, оделся. Пистолет с утра лежал на туалетном столике, куда его положил Эдуар. Немного поколебавшись, Арле сунул его в карман. Вышел, запер дом и сел в свой «ситроен». При свете фар шоссе блестело, как зеркало. Арле ехал вдоль лагуны. Ураган размыл тину, гниющую под мангровыми деревьями, и до Арле доходил ее запах, напоминавший вонь от разлагающегося трупа. На Бингервильском перекрестке он свернул на дорогу, ведущую к Аджамэ, одному из двух туземных кварталов города. Лавируя между полными воды выбоинами, Арле собирался с мыслями. Он знал, что в Аджамэ у Салику есть хижина, где он проводит выходные. Как-то в субботу вечером Арле, задержав слугу дольше обычного, сам отвез парня домой. Салику вышел на площади недалеко от кладбища. Арле предложил довезти его до самой хижины, но тот отказался; ему, безусловно, не хотелось, чтобы хозяин увидел его «хоромы» — развалюху, которую некий «брат» из племени дьюла сдавал ему за три тысячи франков в месяц.

Арле различил портал, бледные тени крестов под кокосовыми пальмами и, остановив машину, вышел. Он без труда отыскал небольшую освещенную газовым фонарем площадь. Женщины в набедренных повязках сидели на ящиках у жаровен. В грязи резвились голые малыши со вздутыми животами и торчащими пупками величиной с куриное яйцо. Арле обратился к одной из женщин:

— Ты знаешь Салику? Салику Фофана?

Она трижды заставила Арле повторить имя, потом выплюнула сдобренный коричневой слюной стебель, который жевала, и, отвернувшись, снова принялась болтать с соседками.

Не смирившись с неудачей, Арле двинулся дальше по узкой грязной улочке. Канавы, служившие для стока нечистот, были переполнены. Большие лужи около жалких облупившихся домиков издавали тошнотворный запах. Прыгнула в черную воду выскочившая откуда-то крыса. Громко выла собака. У стен, по-женски присев, мочились несколько негров. Некуда было деться от невидимой лагуны и ее гнилостных испарений.

Дробь тамтама привлекла внимание Арле. Под жестяным навесом он увидел толпу, окружившую двух мужчин и женщину, которые с застывшими лицами танцевали при свете ацетиленовой лампы. Бедра женщин ходили ходуном. Арле подошел ближе. Негры с любопытством глядели на затесавшегося среди них европейца в грязных туфлях. Арле снова задал свой вопрос:

— Кто из вас знает Салику Фофана?

Они закачали головами и затараторили. Арле, отчаявшись, отошел. От чесночного запаха ацетилена, к которому примешивалась вонь от грязного месива под ногами и потных тел, его затошнило.

Дальше он пошел наугад и скоро заметил, что заблудился. Лепившиеся друг к дружке саманные хижины окружали его со всех сторон. Нигде ни огонька. Рядом брехала, поджав хвост, шелудивая собака. От стены отделилась тень.

— Добрый вечер!

Шлюха. Высокая, вызывающе сильно надушенная, одетая по-европейски, с распрямленными волосами и яркими кольцами в ушах, она выставляла напоказ все атрибуты своего ремесла вплоть до дешевой сумочки, которая покачивалась у нее на левой руке. Девушка молчала. Арле поглядел на ее грудь, натягивавшую свитер. Ее большие, как у газели, глаза блестели во тьме.

Машинально он последовал за ней. Его промокшие насквозь башмаки громко хлюпали.

Девушка зажгла лампу — «летучую мышь» — и поставила ее на колченогий столик. Скудную обстановку комнаты составляли тюфяк, лежавший прямо на глинобитном полу, и дрянное плетеное кресло. На столике рядом с лампой — миска и кувшин.

Девушка быстро разделась, легла на тюфяк и замерла в ожидании. Бледноватый свет от лампы падал на тяжелые груди и выпуклый широкий живот. Ее тело, тело сильного животного, распространяло особый, не поддающийся описанию запах — так пахнут негры с северо-запада Африки, едоки маниока.

Арле не двигался. Было стыдно и тошно глядеть на эту нищенскую обстановку. Что ему здесь надо? Потревоженные светом тараканы бегали по стене. Из соседней хижины доносился похожий на кашель хриплый женский смех. Закричал ребенок. Мужской голос проорал ругательство. Вдалеке неотвязно звучала прерывистая дробь тамтама.

Вдруг ему пришло в голову: ведь девушка вполне может знать Салику. Слуга жил один, обе его жены вернулись в деревню. В субботний вечер, в свой выходной, он мог ходить к местным шлюхам. Почему бы и не к этой? Он подошел к девушке.

— Я ищу одного парня. Салику Фофана, из племени гере, знаешь такого?

Ему показалось, что он попал в точку.

— Салику… — сказала девушка.

И умолкла, вращая глазами, словно от сознания какой-то смутной опасности.

— Зачем он тебе? — недоверчиво спросила девушка. — Что он тебе сделал?

Она говорила медленно, певучим гортанным голосом.

Арле вынул из бумажника банкноту и протянул девушке:

— Возьми. — И, бросив ей на живот одежду, добавил: — Отведи меня к нему.

Она схватила деньги, но с места не сдвинулась.

— Ну что же ты? Пошевеливайся!

Девушка покачала головой.

— Я такого не знаю.

Ничего теперь из нее не вытянуть. Заупрямилась. Круговая порука негров перед европейцем. Все же он видел, что девушка чуть было не проговорилась. Он наклонился и, схватив ее за жесткие волосы, заставил сесть.

— Одевайся!

Девушка пронзительно завизжала и бросилась к двери, но Арле успел ее перехватить.

— Заткнись, слышишь?

Не обращая на него внимания, она продолжала вопить что было сил — нечленораздельный крик распарывал ночь. Скоро сюда нагрянут все соседи! Арле вытащил пистолет и приставил к ее груди.

— Замолчи, или я выстрелю!

Девушка в испуге умолкла. Он махнул стволом в сторону одежды. Не сводя глаз с блестящей игрушки в руках Арле, она натянула на себя белье.

Арле с тревогой вслушивался в тишину. Никого вроде не слышно. В конце концов, это всего лишь проститутка, и, заплатив, клиент имеет полное право обращаться с ней грубо.

Она наконец оделась. Арле кивнул на дверь:

— Иди вперед. И не вздумай меня надуть.

Смирившись, девушка послушно пошла впереди. Арле последовал за ней по лабиринту ухабистых улочек. Не было слышно ни звука. Тамтам смолк. Девушка шла быстро, чувствуя себя в ночном мраке как рыба в воде. Она не стала надевать туфли на каблуке. Под босыми ногами чавкала грязь. Наконец она остановилась. Указав на калитку слева, она бросилась наутек и исчезла за утлом.

Арле очутился в тесном дворике. Во мраке он различил две хижины, вход в которые прикрывали, по местному обычаю, немудреные шторы из бутылочных пробок. Из одной хижины доносился громкий храп. Арле направился к другой. Где-то рядом возились куры. У самого входа он прислушался. Полная тишина. Неужели девушка обвела его вокруг пальца? Он решительно отодвинул занавеску. Зашуршали пробки.

— Салику, ты здесь?

Ответа не последовало, однако Арле чувствовал, что в комнате кто-то есть: из левого угла доносилось учащенное дыхание. Арле сделал шаг вперед и, на что-то наткнувшись, выругался.

— Салику, не валяй дурака. Это я, твой хозяин. Зажги свет!

В ответ — лишь прерывистое дыхание. Наконец чиркнула спичка, и толстогубая физиономия Салику выплыла из темноты.

Он сидел в глубине комнаты, скрючившись, прижавшись к стене. Его лицо было влажным от пота. Наверняка он бежал без остановки от самого Кокоди. Арле осмотрел жалкое убранство комнаты. На куче тряпья, заменявшей постель, — свернутая желтая рубашка. Так он и думал. А вот новенький радиоприемник в углу, на ящике, его удивил.

— Это твой?

— Да, хозяин.

— А откуда ты взял деньги?

— Я откладывал.

Арле недоверчиво пожал плечами. Откладывал! Четверть жалованья Салику отдавал за свою хибару. Остальное он быстро спускал: на проститутку в субботний вечер, на матч по боксу в трешвильском «Централе» или на билет в кино — иногда он проводил время на засаленных скамьях кинотеатров «Рио» или «Эль Мансур». Салику постоянно не хватало денег, и он вечно клянчил аванс. В прошлом месяце…

— Украл?

Салику отчаянно замахал руками. На его запястье сверкнули часы. Позолоченные. Еще новость! Когда Арле уезжал, часов у Салику не было.

Арле двинулся на слугу. Тот отступал шаг за шагом, прижимаясь к стене.

— Где ты взял деньги?

Салику остановился. Поменяв тактику, он пустился в путаные объяснения: один «брат», некогда занявший у него двадцать пять тысяч франков, решил наконец рассчитаться.

— Врешь! Ты украл!

Арле, однако, был удивлен. Негры из племени гере слыли твердолобыми, но относительно честными.

— А как же твоя поездка в деревню? Ты же всем сказал, что едешь в Ман?

Салику беззвучно шевелил толстыми губами. В его глазах читался страх, первобытный ужас затравленного животного.

— Зачем ты приходил ночью на виллу? Ты знал, что я вернулся?

Салику покачал головой. Нет, он не знал. Казалось, страх овладевает им все больше. Арле перехватил его быстрый взгляд на дверь.

— Бесполезно, старина! От меня не убежишь! Ну-ка выворачивай свою сумку!

Выпучив глаза, Салику по-прежнему машинально покачивал головой, не отрывая рук от стены, словно они у него были прибиты гвоздями. Кровь бросилась в голову Арле: он вздрогнул от внезапной мысли. А если Роберту убил Салику? Арле сделал над собой усилие. «Я брежу, эта ночь, грязь, нищета, весь этот кошмар…» Однако не приходилось сомневаться, что от Салику он ничего не добьется. Во всяком случае сегодня и таким способом. Что же делать? Остается одно — обсудить все с Эдуаром и Максом. Голос Арле посуровел:

— Послушай, Салику. Я не собираюсь умолять тебя до утра. Ты, я вижу, сегодня не в себе. Но завтра утром ты выйдешь на работу, как обычно, в шесть часов. Тогда и поговорим, идет?

Негр не ответил. Он стоял, опустив голову и всхлипывая, как ребенок.

— Кончай ломать комедию! Меня этим не проймешь!

Уже в дверях Арле обернулся.

— Разумеется, если завтра утром ты не придешь, я буду вынужден обратиться в полицию. Объясняйся там как знаешь!

Подбежав к нему, Салику заканючил:

— Нет, хозяин, только не в полицию! Прости меня, хозяин, Бога ради!

— Завтра утром в шесть, — промолвил Арле.

Он оттолкнул Салику и вышел, даже не повернув головы. С трудом нашел свою машину у кладбищенских ворот и с бешеной скоростью понесся по опустевшей улице.

6

Арле поднял брата с постели. С насупленным видом тот открыл дверь своего гостиничного номера: глаза у него слипались.

— Что случилось? — недовольно спросил Эдуар, и его рот растянулся в неудержимой зевоте.

— Прости, — сказал Арле, — но дело неотложное. Я только что видел Салику.

— Салику вернулся? Ну-ка присядь, Аль.

Арле рассказал все по порядку. Эдуар слушал, нахмурившись.

— Тебе надо было заставить его поехать с тобой, ты вполне мог это сделать. В общем, ничего определенного ты из него не выжал?

— Нет, но завтра он заговорит, ты уж мне поверь! Я пригрозил ему: не явится — сообщу в полицию.

— Еще одна промашка! — процедил Эдуар. — Если Салику не виноват, вряд ли он захочет доказывать это в полицейском участке, рискуя быть избитым до полусмерти. А если совесть у него нечиста, он уж и подавно смоется.

— Позволь, я позвоню от тебя Вотье.

Белый телефонный аппарат стоял у изголовья.

Трубку сняла Франсуаза. Она сказала, что Макс еще не вернулся из «Калао». Уже почти два часа ночи, и она не находит себе места. Успокоив ее, Арле тут же позвонил в «Калао». Макс был там.

— Еду! — не колеблясь, сказал он.

Арле положил трубку.

— Надо же, «Калао»! — удивился Эдуар. — Твой приятель шатается по притонам…

— Ах да, не успел тебе рассказать…

Арле как раз договорил до конца, когда вошел Макс. Он сел, выслушал Арле и тщательно протер платком очки.

— Ну и что ты на это скажешь?

Вотье размышлял и не спешил с ответом. Арле нервно ходил по комнате, а Эдуар, расположившись на смятой постели, глядел на влажные следы, которые тот оставлял на зеленом ковре.

— По-моему, — начал Вотье, — твой Салику, воспользовавшись отсутствием вас обоих, просто-напросто стырил деньги или что-нибудь из вещей.

Арле остановился.

— Но ничего не тронуто.

— Ты мог не заметить, даже наверняка не заметил. Потом он придумывает поездку домой для прикрытия бегства, потому что знает: с тобой ему встречаться не резон, ведь кража рано или поздно вскроется.

— А что же он так трясся от страха? — спросил Арле.

— Естественная реакция человека, захваченного на месте преступления. Тем более что ты упомянул о полиции.

— Вот и я говорю, — вмешался Эдуар. — Они так боятся полицейских дубинок.

Арле, однако, не соглашался.

— Нет, тут другое. Вы его не видели, не видели, какой ужас стоял у него в глазах. А как он бежал за мной, как умолял…

Арле снова заходил по комнате. Его промокшие ботинки похлюпывали.

— Салику не любил Роберту, — сказал он.

Макс поднял на него глаза.

— А я и не знал. Но почему ты так думаешь?

— Они сразу не сошлись характерами. Роберта не умела с ним ладить. Если он и остался у нас служить, то только из-за меня….

Два года Салику терпел грубое обращение хозяйки. И вдруг остался с ней наедине. Наедине!

— Может, когда Роберта уезжала, они поссорились. И он ее убил, а потом отделался от трупа…

Арле припомнил страшный случай. В прошлом году в самом центре Абиджана слуга изнасиловал хозяйку, пока ее муж был в отлучке. Потом задушил и убежал в лес. Местная газетенка по приказу сверху быстро умолкла, но страсти среди белого населения еще долго не утихали. «Почему, собственно, не Салику?» — снова подумал Арле. Кто знает, что может прийти в голову полудикарю, который долгое время таит в себе злобу и постыдные желания? Салику убил Роберту, в ожесточении искромсал тело и отделался от него, выбросив в море…

— Это совершенно неправдоподобно, — возразил Макс. — Кстати, твой слуга умеет водить машину?

— Нет.

— Как же тогда он перевез тело? Или приволок на себе? До моря больше десяти километров! И все равно непонятно: если у тебя ничего не украли, откуда у Салику деньги?

— Когда Роберта уезжала, деньги у нее были…

— Допустим. Но кольцо? Пренебречь таким дорогим украшением!

— Его трудно сбыть…

— Да брось, в этой-то стране? — воскликнул Эдуар. — Любой негр в считанные часы сведет тебя с перекупщиком драгоценностей.

— И кроме того, — добавил Макс, — ты забываешь главное: официально установлено наличие морской воды в легких утопленницы.

— Лекарь мог ошибиться.

— Я знаком с Ленуаром, судебно-медицинским экспертом: он человек очень добросовестный.

В комнате воцарилось молчание.

— Есть объяснение, — подал голос Макс. — Салику не украл, а получил от кого-то деньги, много денег…

— За что? — спросил Эдуар.

— Чтобы молчал и исчез с глаз долой, потому что он видел вещи, скажем, компрометирующие…

— Что, если попытаться расспросить его еще раз? — предложил Арле.

— Нет. Если все обстоит именно так, Салику скорее даст разорвать себя на куски, чем раскроет рот Не говоря уже о том, что его сначала надо найти! Этой ночью Салику сделал глупость, но впредь он будет умнее. Поверь, сейчас он уже далеко. — Макс поднялся. — Извините, но я еще не закончил свое дело.

— Ах да, — сказал Арле, — со всей этой историей я даже не успел поинтересоваться, видел ли ты девушку.

— Her, она уже несколько дней как уволилась из «Калао».

Арле вздрогнут.

— Так где же она?

— Вот это я и пытаюсь выяснить. Я подцепил там одного, он, кажется, кое-что знает — симпатичный старый пьяница, некий Жо Барнель. Он как раз изливал душу; когда ты позвонил. Думаю, он все еще там, поэтому убегаю: скоро он так налакается, что не сможет языком пошевелить.

Эдуар пожал обоим руки, с трудом подавляя новый зевок.

— Держите меня в курсе, а я пока на боковую. Умираю, спать хочу.

Уже в дверях Арле передумал и вернулся.

— Эдуар, мне хотелось бы кое о чем тебя спросить. Наедине.

Удивленно взглянув на него, Эдуар прикрыл дверь.

— Насчет Салику?

— Насчет Роберты. Ты ведь сказал, что приехал на виллу семнадцатого утром?

— Да.

— И в доме действительно никого не было?

— Разумеется! — с некоторым раздражением ответил Эдуар. — Салику объявился не раньше семи.

Он осекся, внезапно почувствовав странные интонации в голосе брата.

— Никого? Что ты хочешь сказать?

Арле колебался.

— Карточку вынули из ящика не раньше чем пятнадцатого вечером, а то и шестнадцатого…

— И что с того?

Губа Эдуара некрасиво подергивалась.

— Ты уверен, Эдуар, что Роберты уже не было на вилле, когда ты туда явился?

— Карты на стол, старина, — поморщился Эдуар. — В чем, собственно, ты меня обвиняешь?

— Я не обвиняю. Пойми…

— Пытаюсь, — сухо произнес Эдуар. — Так на что ты намекаешь?

— Я подумал, что ты, возможно, скрываешь от меня что-то важное. Может быть, семнадцатого Роберта была на вилле. У вас состоялся разговор, и только потом она уехала. А мне ты не захотел рассказывать, чтобы не причинить боль… Она, наверно, говорила про этого типа…

— Какого типа?

— Который снимал. Она, похоже, ехала к нему…

Эдуар усмехнулся.

— У тебя больное воображение! А колымага у гаража, какую роль она играет в твоей истории?

А Салику? Он явился в семь и уже не застал Роберту. О Господи! — воскликнул он, сдерживая ярость. — Ты забываешь, что семнадцатого в восемь утра я был у комиссара Фонтена! Можешь проверить. А результаты вскрытия! Тело по меньшей мере два дня пробыло в воде. Считай сам!

— Я идиот, — оказал Арле. — Прости.

Да, он смешон. Как же он забыл про вскрытие? И про то, что сказал Александр, сторож? Трупы утонувших поднимаются на поверхность через три дня или не поднимаются вовсе. Роберту обнаружили рано утром восемнадцатого. Три дня, все точно.

Эдуар вдруг успокоился.

— Я не сержусь на тебя, Аль. Я бы и сам на твоем месте… Впрочем, тут есть и моя вина…

— В чем?

Эдуар покачал головой.

— Не я ли заварил кашу, когда показал тебе вчера утром ту фотографию Роберты!

Вот уже больше часа как Вотье возвратился в «Калао». Стенные часы над стойкой показывали без пяти три. Жо, уткнувшись в стакан анисовой, с потерянным видом разговаривал сам с собой. По щекам у него текли крупные слезы. Его вдруг развезло. Он остановил тихую музыку и потребовал, чтобы Магда поставила рождественские псалмы. Та сначала отказывалась; завтра в полночь — другое дело, их заведут для ублажения всех, кто соберется, так у них заведено.

Жо побагровел, стукнул кулаком по столу. Чтобы он унялся, Магда поставила на проигрыватель пластинку с немецкими рождественскими песнями.

Жо начал тихо подпевать. «О Tannenbaum». Судя по всему, в свое время у него был красивый низкий голос, но с тех пор Жо сильно сдал — из-за пьянства, разумеется. Когда скрипки на фоне баварских колокольчиков заиграли «Stille Nacht», Жо заплакал и снова заговорил о жене. Вот уже три года как она вернулась к себе в Голландию! Жо знал, что больше не увидит ее. Он не забыл и по-прежнему любит ее, любит по-своему. Он, Жо, такой чувствительный.

Вотье опрокинул в рот последние капли теплого пива. Больше из Барнеля ничего не выжать. Рухнув на скамейку, тот предался воспоминаниям.

Однако он успел много чего порассказать. Много интересного. Даже если кое-что и приврал. В мозгу Вотье забрезжил свет. Роберта, перепуганный Салику, Малу. Три отправные точки. Вотье чувствовал, что он на правильном пути. Остается найти ниточку, что соединяла бы этих троих.

Магда по-прежнему сидела в углу бара. Рыжая и двое посетителей за время отсутствия Вотье ушли. Магда с непроницаемым видом курила, в ее черных глазах читалась враждебность. Макс заметил это с самого начала, как только спросил ее о Малу. Что ей известно? Надо бы снова к ней подступиться, когда она будет одна.

Три часа ночи. Он подумал о Франсуазе. Она, должно быть, умирает от беспокойства, не спит — уж он-то ее знает. Да она и сама сказала, что будет ждать. До тех пор пока Макс не войдет в дом, она будет сидеть с книгой в гостиной, представляя себе всякие ужасы.

Макс встал и протянул руку раскисшему Жо. Тому явно пора было подышать свежим воздухом.

Макс подходил к бару, когда зазвонил телефон. Магда сняла трубку и стала слушать с равнодушным видом. Потом кивнула Максу:

— Это вы господин Вотье?

Макс подскочил к телефону. Франсуаза! Верно, совсем извелась, раз звонит сюда.

— Алло? Это ты?..

Но в трубке уже раздавались гудки.

Макс в растерянности не выпускал трубку из рук. Жо сидел, уставившись пустым взглядом в дно своего стакана. Магда зажгла сигарету.

— Кто меня спрашивал?

— Некий господин Арле, — ответила Магда. — Он сказал, чтобы вы немедленно приехали.

— И все?

— Все.

Макс положил трубку, расплатился и направился к выходу. На улице он сразу бросился к машине.

До Магды донесся рокот заводимого мотора. Она потушила сигарету и подошла к Барнелю.

— Что это за тип? Ты его знаешь?

Опершись на локоть, Жо приподнялся и с трудом разлепил веки.

— Приятель Арле, — едва ворочая языком, ответил он.

— Что ему было надо?

— Н-не знаю. Мне плевать!

Им снова овладело слезливое отупение. Губы Магды сжались в тонкую красную ниточку.

— Ты много болтаешь, Жо, — прошипела она. — Это тебе выйдет боком!

Едва не прижимаясь носом к ветровому стеклу, Макс мчался вдоль лагуны по направлению к Кокоди. Вновь пошел мелкий дождик, капли разбивались о стекла. Макс, разумеется, направлялся на виллу. Когда час назад они расстались, Арле собирался ехать к себе. Что с тех пор могло стрястись?

Макс до упора выжал газ, левой рукой протер запотевшее стекло. Дворники жалобно поскрипывали. Стадион «Жео-Андре», ресторан «Лакомка», «Аквариум». На вираже перед перекрестком Аджамэ Макс выехал далеко на встречную полосу.

Сразу за поворотом, перед лесоскладом, фары выхватили из тьмы силуэт мужчины, махавшего рукой посреди дороги. Макс резко затормозил, машину занесло, но он вовремя ее выровнял. Мужчина отпрыгнул на обочину. Остановив машину на насыпи, Макс выключил фары и вышел.

Сквозь моросящий дождь он различил человека шагах в двадцати. Тот продолжал размахивать руками, показывая на склад. «Несчастный случай, — подумал Макс, — наверно, машина не вписалась в поворот…» Мужчина скрылся за штабелями бревен. Макс двинулся за ним. Впереди тянулись длинные штабели, разделенные узкими проходами.

— Эй, вы где?

В тумане он едва узнал собственный приглушенный голос.

Никто не откликнулся. В недоумении Макс сделал еще несколько шагов. Мокрая трава скрадывала звук. Кругом стояла гнетущая тишина, пахло гнилым деревом и тиной.

— Вы тут? Отвечайте же!

Уже светало, но дождь затруднял видимость. Макс прислонился к бревну, протер очки. Шутка? Разглядеть человека как следует он не сумел, все произошло очень быстро. На мужчине был синтетический плащ с капюшоном, рукой он прикрывал лицо от света фар. Руки белые: европеец.

Макс снова надел очки. Если это шутка, то весьма дурного пошиба. Его ждет Арле.

Прямо над ним на бревне висела белая дощечка с надписью. Он скорее угадал, чем прочел:

ВХОД ВОСПРЕЩЕН ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ

Макс отошел в сторону. Бревна были временно сложены на складе перед отправкой в порт и просто лежали друг на друге незакрепленные. Среди чернокожих грузчиков несчастные случаи были не редкость. Несколько лет назад тут даже свели счеты с инспектором по борьбе с сексуальными преступлениями — отправили его на тот свет.

«Ну и дурак же я», — подумал Макс. Как он сразу не понял? Место, время… Ясное дело, ему подстроили ловушку. И этот странный телефонный звонок! Звонил вовсе не Арле. Кому-то понадобилось, чтобы он поехал по дороге на Кокоди, нужно было заманить его сюда. Тут самое подходящее место, чтобы прикончить человека.

Вотье вытащил из кармана револьвер, взвел курок. И вновь принялся вглядываться в темноту Противник притаился среди бревен и поджидает его. Как только Макс пойдет по одному из проходов… Самое разумное — постепенно отступать назад, спиной к дороге. Однако отступать не в привычках Макса: враг бросил ему вызов, и он его примет.

Он двинулся вперед между бревен. Риск велик: в любое мгновение может сорваться бревно и раздавить его. Напрягшись, он осторожно шел по середине прохода, не спуская глаз с верха кладки, готовый при малейшем шуме отскочить в сторону. Охотничий азарт распирал его грудь. Значит, он попал в точку! Салику, Малу, Роберта… Он у цели! Через несколько минут человек в черном непромокаемом плаще сбросит маску, и тайна будет разгадана.

Макс приближался к концу прохода, выводившего на пустынный косогор. Внизу за мангровыми деревьями поблескивала лагуна.

Обтерев очки о рубашку, Вотье начал огибать склад справа. Теперь было видно намного лучше. Неясная белая полоса уже маячила на востоке. «Через час совсем рассветет», — подумал он. Бедная Франсуаза… «Я буду тебя ждать…» Чего только она не передумала… Потерпи еще немного, Франсуаза, и я приду… еще немного… Спокойно встретим Рождество… Я же обещал…

Дождь прекратился. Совсем рядом по дороге проехала машина. Макс невольно прислушался к жалобному вою мотора, пока машина одолевала подъем на Бингервиль. Потом наступила тишина.

Когда он подходил к углу склада, у него из-под ног с пронзительным писком вынырнула крыса и кинулась вниз к лагуне. Макс вздрогнул и опустил голову.

В тот же миг что-то тяжелое обрушилось ему на затылок и красными брызгами отдалось в мозгу. Он не успел ничего понять. Револьвер выпал из рук на мокрую землю. Макс зашатался и, перевернувшись, как волчок на излете, с глухим стуком рухнул плашмя на землю.

Из темноты возник мужчина с железной палкой в руке. Он поглядел вокруг, прислушался. Похоже, все еще спят. Обе станции техобслуживания на перекрестке открываются не раньше шести.

Он склонился над телом, увидел две черные струйки, сочившиеся из ноздрей. Затем перетащил жертву к самым бревнам. Прикинув высоту, чуть переложил тело, чтобы было похоже на падение, и начал карабкаться наверх.

С помощью железной палки ему удалось вышибить клин, который удерживал верхнее бревно. Перешагнув через него, он вставил свой рычаг у основания ствола и нажал. Огромная масса заколебалась и с мощным гулом покатилась вниз.

Мужчина, выругавшись, соскочил на землю: громада рухнула в нескольких сантиметрах от цели и покатилась под уклон к лагуне. Все надо начинать сызнова! Со злостью он ударил ногой по распростертому телу:

— Падло!

Он снова прикинул расстояние.

И в эту минуту со стороны лагуны донесся крик. Мужчина подбежал к углу и выглянул. Верзила-негр в тесной серой робе и с мачете в руках несся к складу. Сторож!

Мужчина вернулся, задвинул тело ногами в углубление между бревнами и притаился рядом.

Сторож показался в дальнем конце склада. При виде развалившихся бревен он присвистнул от удивления, и у него вырвалось тревожное «Ого!» Вдруг ни с того ни с сего он завопил:

— Держи вора! Держи вора!

Издалека послышались ответные крики. Мужчина выругался сквозь зубы: через десять минут сюда набежит толпа! И, как назло, уже рассветает! Повторить операцию не удастся, надо менять план, немедленно отделываться от тела…

Он выскользнул из своего укрытия и ловко юркнул между бревнами.

7

Услышав телефонный звонок, Арле сразу почуял недоброе. Будильник у изголовья показывал что-то около шести. Со слипающимися глазами он взял трубку. Звонила Франсуаза.

— Макс не у вас?

— Макс? Нет, а что?

— Он еще не вернулся.

От волнения она едва могла говорить. Арле с трудом собирался с мыслями.

— Мы расстались около двух, он возвращался в «Калао». Наверно, он еще там. Вы…

— Час назад я попыталась туда дозвониться. Никто не ответил. Они, должно быть, закрылись.

Арле чувствовал, что она на пределе. Ее тяжелое дыхание едва не обжигало ему ухо.

— Мне страшно, Аль.

Он попытался ее успокоить.

Не волнуйтесь, Франсуаза. Все объяснится. Хотите, вместе все обмозгуем? Я одеваюсь и еду.

В ванной он наспех привел себя в порядок. Трагедия? Еще одна? Или новый акт старой? Макс всегда полагался на свою интуицию. В два часа ночи, когда они расстались, Макс не сомневался, что он на верном пути. Почему же он не вернулся?

Арле пытался сам себя урезонить. В последние дни у него, пожалуй, появилась болезненная склонность видеть все в черном свете. Возможно, Макс захотел довести расследование до конца. Это так на него похоже: ни за что не отступаться. Он упоминал о каком-то Жо, которого ему надо увидеть. Это уже что-то конкретное, осязаемое, это успокаивает. Найти Жо — не Бог весть какая задача.

Арле быстро оделся, запер виллу и спустился в сад. Выезжая задним ходом из гаража, он бросил взгляд на дверь в комнату слуги. Закрыта. Время — полседьмого. Салику должен бы уже быть на месте, но он не придет. Эдуар с Максом оказались правы. Салику он больше не увидит. Это тоже один из актов трагедии. Роберта, Салику, Макс. Впереди — сплошная тьма, длинный туннель, а в конце…

Арле нажал на газ.

Франсуаза открыла дверь. Арле удивился, увидев ее одетой, причесанной, накрашенной. Он последовал за ней в гостиную. Они сели рядом.

Глаза у Франсуазы покраснели, под ними выступили синяки. Лицо под косметикой было бледным. Она опять стала говорить, как ждала всю ночь, подолгу стояла на балконе. Арле представлял, как она не сводит глаз с поворота за сквером, вздрагивая всякий раз, когда влажную тьму прорывает звук мотора.

Часа в три, рассказала Франсуаза, в гостиной зазвонил телефон, и она с надеждой схватила трубку. Но это был не Макс, а кто-то желавший немедленно с ним переговорить.

— Кто?

— Он не сказал, а я от волнения не догадалась спросить. Незнакомец. Он сразу повесил трубку.

— Вы ему оказали, что ваш муж в «Калао»?

— Не помню… Да, может быть… Нет, не знаю.

В глубине комнаты приоткрылась дверь. Показалась взъерошенная головка, розовая пижама. Сонный голос спросил:

— Кто это? Папа пришел?

Франсуаза встала, поцеловала сына в лоб:

— Нет, Юбер, он еще не пришел. Иди ложись!

— А где папа?

— Он работает, сынок. Как только придет, я тебя позову.

Пижама исчезла за дверью. Франсуаза вернулась к Арле, вытирая глаза скомканным платком.

— Что делать, Аль?

— Ждать, Франсуаза. Ждать. И не унывать! Я постараюсь все выяснить. Впрочем, я уверен, что вы зря терзаетесь. Макса, наверно, просто вызвали по срочному делу.

Это единственное, что пришло ему в голову! Срочное дело… Франсуаза покачала головой: нет, нет… По ее щекам струились слезы.

— Среди ночи? Макса по ночам никогда не беспокоили, ведь он выполняет в основном административные функции. У него нормированный рабочий день: с восьми до двенадцати и с четырнадцати тридцати до восемнадцати. Отчасти поэтому он и попросился обратно во Францию. Ему не нравится такая работа.

— Когда вы должны были… — Арле тут же поправился. — Когда вы должны возвращаться?

— Пятого апреля. У нас уже билеты на «Фуко».

Франсуаза проводила его до дверей, протянула горячую ладонь.

— Он скоро придет! — уверил ее Арле. — Я вам обещаю, Франсуаза!

Она попробовала улыбнуться. Слезы прочертили бороздки на ее скулах.

— Спасибо, Аль.

Арле неловко повернулся и, перескакивая через несколько ступенек, спустился вниз. Он чувствовал за собой вину. Мирный семейный очаг, куда он принес бурю…

«У нас билеты на „Фуко“»…

«Фуко» отплывает через три месяца.

На улице, уже подойдя к своему «ситроену», он повернул назад и зашел на стоянку за домом.

Машин тут было немного. Он сразу заметил синий автомобиль с загрунтованным крылом — след недавнего столкновения. Арле попробовал открыть дверцу — та не поддалась. Внезапно его охватила безумная надежда: что, если Макс только что вернулся? Они разминулись, Макс поехал на лифте, а он… Арле потрогал решетку радиатора. Нет, мотор уже остыл. Прошло уже некоторое время, как машину поставили на стоянку.

Арле хотел снова подняться, рассказать о своем открытии Франсуазе, но передумал: он не был уверен, что это известие ее утешит.

Перебирая в уме возможные варианты, он вернулся к своему «ситроену». Машина Макса не могла приехать сама. Значит, Макс ночью возвращался. Или его машину припарковал кто-то другой… А Макс…

Доехав до рынка, Арле остановился на улице Делафос у центрального комиссариата. Начинать нужно именно с этого, ведь он обещал Франсуазе все выяснить.

В полицейском участке было почти пусто, лишь несколько чернокожих полицейских дремали на соломенных тюфяках. Один из них соизволил встать и выслушать Арле. Комиссар Фонтен? Да, по расписанию он в отделе с восьми часов, но ему случается припоздниться, причем здорово.

— Хорошо, я зайду еще.

Уже в дверях он вспомнил об угнанной «аронде». Нет ли чего нового?

Полицейский справился по книге записей.

— Что-то не нахожу. «Аронда», говорите?

Он снова поискал, потом покачал головой.

— В моих бумагах об этом ничего нет. Может, вы писали заявление в другом комиссариате? Все-таки давайте я возьму на заметку. Регистрационный номер?..

Арле вышел из полиции. В баре «Пальмовый» заказал черный кофе с круассанами. И снова сел в машину.

В полдевятого он вернулся в контору. Во дворе Эдуар беседовал с Леменом. Пожав обоим руки, Арле увел брата к себе в кабинет. Как только они уселись, Эдуар спросил:

— Что случилось? Салику пришел?

— Нет. Речь о Максе Вотье. Он исчез.

Арле вкратце рассказал о последних событиях. Эдуар вынул сигарету и не спеша закурил.

— Да, неприятно, очень неприятно.

— Макс напал на след, — сказал Арле. — Ты ведь видел его сегодня утром? Я уверен, он был близок к цели! Слишком близок, и его убрали.

Эдуар сидел в широком кожаном кресле, скрестив на животе руки и откинув голову.

— Тебе не кажется, что ты немного торопишься с выводами? Кто, кроме нас с тобой, знал, что Вотье в «Калао»?

— Его жена. И неизвестный, позвонивший ей ночью.

— Она ему сказала?

— Да.

— А!

Гудел кондиционер. На улице выкрикивал распоряжения Лемен. Арле с преувеличенным вниманием следил за желтоватой, с длинным серым фильтром на конце, сигаретой в уголках изуродованных губ.

— Вотье поступил очень неосторожно, — сказал Эдуар. — Он был один, никто его не подстраховывал. Подумай, скольких он успел всполошить за последние сутки: Рико, нудиста, весь этот зверинец из «Калао»…

Он стряхнул пепел с шортов и зажег от окурка другую сигарету.

— А этот тип, — подал голос Арле, — которого он надеялся увидеть, расставшись с нами утром… Некий Жо… Ты его знаешь?

— Барнель? Беспробудный пьяница, насквозь проспиртованный, по-моему, он работает в рыболовецком хозяйстве. Ничтожная личность.

Арле встал.

— Пойду, может, застану Фонтена.

Эдуар проводил его до выхода.

— Да, это самое разумное. Эти люди знают толк в подобных поисках. Если, конечно, они возьмутся за дело! Ты ведь знаешь, какие тут порядки.

— Я только что был в комиссариате. Кстати, ты действительно заявлял им об угоне «аронды»?

— Разумеется! Позавчера вечером. А почему ты спрашиваешь?

— Они не смогли отыскать заявление.

Эдуар воздел руки к небу:

— Немыслимо! Там, было по меньшей мере пятеро негров, и все слушали мои причитания. Подумать только, и на таких оболтусов Франция тратит миллиарды!

По комнате гуляли клубы голубоватого дыма. Расположившись за широким металлическим столом, заставленным пепельницами, комиссар Фонтен с сигаретой в зубах слушал Арле. Это был атлетически сложенный широколицый мужчина с седоватыми усиками. Несмотря на вентилятор, вращавшийся над его головой, чувствовалось, что Фонтену несладко в белой тенниске с пятнами пота под мышками и в синих тергалевых брюках, которые стягивали его яйцеобразный живот.

Фонтен знал Вотье — тому приходилось работать на него — и считал Макса очень добросовестным сотрудником и хорошим специалистом. Он записал в блокноте предположительное время и место исчезновения Макса. У Фонтена были большие красные руки с изъеденными никотином ногтями.

Он поднял глаза, недоверчиво округлил губы, отчего они сделались похожими на куриную гузку.

— Вотье отправился в «Калао» один? Что понесло его туда в такой час?

Арле рассказал, с чего все началось. Он вернулся к смерти Роберты, поведал о подозрениях Макса, упомянув вперемежку Рико, «Гелиос-клуб», Рюбино, Салику…

Отложив шариковый карандаш, Фонтен искал для своего окурка место в пепельнице. Не найдя, швырнул его на пол, раздавил ногой и зажег новую сигарету. Потом встал. У него были огромные ножищи, и он оказался еще выше, чем предполагал Арле.

— Вотье слывет мозговитым мужиком. Странно, что он ввязался в такую авантюру! — проворчал Фонтен.

Попыхивая сигаретой, он хмуро спросил:

— Сколько лет было вашей жене?

— Двадцать восемь.

— Ясно. Двадцать восемь! Трудно смириться, что женщина умирает в таком возрасте. Всегда думаешь, будто за этим что-то кроется, будто кто-то замешан в этой истории. И человек ломает голову: кто же? Он все время настороже, сводит воедино массу мелких фактов, по сути незначительных, перетолковывает их на свой лад. Вот слуга убегает от своих хозяев, вот шлюха выходит из игры — и ничего больше не надо. Он проявляет нетерпение, ему чудится невесть что. — Фонтен назидательно поднял палец. — А ничего такого тут нет, господин Арле! Действительность в вашем случае сама по себе довольно горестная, и не следует усугублять положение, вбивая себе в голову разные небылицы.

Арле спорить не собирался. Он пришел из-за Вотье — Фонтен, похоже, забыл об этом.

— Макс Вотье исчез. Что вы намерены предпринять?

Зажав сигарету зубами, Фонтен с многозначительным видом процедил:

— Исчез, исчез… Просто один раз не ночевал дома. В конце концов, за тем и ходят в подобные заведения…

Фонтен сел и намарал еще три строчки.

— Я пошлю в «Калао» инспектора. Если понадобится, передам сообщение о розыске по радио. — Поднявшись, он протянул Арле руку. — Но все это ни к чему: я уверен, Вотье никуда не делся.

— Я тоже на это надеюсь, — сказал Арле.

Он вышел из комиссариата в дурном расположении духа. Как насмешливо улыбался Фонтен, говоря: «За тем и ходят…» На что он намекал?

Арле сел в машину, включил стартер, на секунду прислушался к ровному гудению мотора. Почему он не предусмотрел такой возможности? Кто знает, может, в эту минуту Макс, вернувшись к семейному очагу, объясняется с Франсуазой, привирая, как и положено мужу, проказничавшему на стороне.

Арле резко выжал газ. Ему хотелось закричать, что он не верит этому, что это противно! Грубые, пошлые домыслы Фонтена выеденного яйца не стоят, Арле это знает, чувствует! Фонтен не принял его всерьез, и расследование он проведет кое-как, а когда спохватится, будет поздно.

Арле судорожно вцепился в руль. Придется рассчитывать только на себя и действовать быстро, очень быстро.

В зале было еще темно. На столах громоздились перевернутые стулья. Голый по пояс негр мыл пол, обильно поливая его водой. Едкий запах мыла смешивался с запахом пива и сырого табачного пепла.

Негр поднял голову, обозначил приветствие и снова склонился над шваброй. Его босые ноги шлепали по мыльному полу.

— Что вам угодно? — спросила появившаяся за стойкой женщина в зеленом кимоно с золотистой отделкой.

Арле подошел. Женщина не спускала с него пристального взгляда. Брюнетка, непричесанные волосы, толстые губы, кимоно едва прикрывает грудь. Арле объяснил, зачем пришел.

Лицо женщины помрачнело.

— Я по горло сыта этой мутью! — процедила она. — За последние десять минут мне уже второй раз надоедают из-за этого типа! Только что его жена…

— Госпожа Вотье?

— Вы не могли бы передать ей, что я не нанималась ангелом-хранителем к ее мужу? Водила бы его на поводке!

Арле сдержался.

— Он не вернулся домой. И на работе его нет, хотя он должен был явиться в восемь.

Пожав плечами, девица закурила сигарету.

— Он умотал в три, сразу после звонка. Это все, что я знаю. С тех пор я его не видела.

— Так ему звонили?

— Да.

— Кто?

— Не знаю. Какой-то мужчина.

— Что он сказал? Постарайтесь вспомнить. Это очень важно!

Женщина прикрыла глаза и медленно выпустила из ноздрей дым.

— А что тут стараться! «Господин Вотье у вас? Звонят от господина Арле. Пусть немедленно приедет!» Всё.

— От господина Арле? Вы уверены?

— Абсолютно.

— А Вотье? Как он это воспринял? Что сказал? Вы слышали, что он ответил?

— Да он и слова сказать не успел: тот, похоже, сразу повесил трубку.

Арле с усилием сглотнул слюну. Слабая надежда, которую он питал по пути в «Калао», покидала его.

— Он уехал сразу?

— Да, заплатил по счету и был таков.

— И ничего вам не сказал?

— А с чего ему со мной разговаривать? Я его знать не знаю и никогда прежде не видела.

— Он провел у вас этой ночью несколько часов. Что он делал? Пил?

— Скорее смотрел, как пьют другие. Вернее, как пьет…

— Барнель?

— Да, они довольно долго беседовали…

— Я слышал, Барнель работает в рыболовецком хозяйстве?

Она бросила на Арле подозрительный взгляд, затянула потуже пояс полураспахнутого кимоно.

— Да, это правда, он работает у Регера.

— Вы позволите мне позвонить?

Она махнула сигаретой в сторону аппарата, стоявшего в углу бара:

— Там и телефонная книга.

— Спасибо.

Арле выписал из книги адрес, набрал номер. Женщина вынула пудреницу с пуховкой, зеркальце, помаду и, облокотившись о стойку, начала прихорашиваться. Зеленый шелк обтягивал ее тугие бедра.

Рыболовецкое хозяйство Регера наконец отозвалось. Барнель час назад уехал от них в Буаке, где намерен провести Рождество с приятелями. Он должен вернуться к понедельнику. Если месье желает что-нибудь передать…

Арле повесил трубку. Какая досада! Не может быть и речи, чтобы отправиться в Буаке самому: это больше трехсот километров от Абиджана.

Арле отошел было от телефона, но тут же вернулся и набрал еще один номер.

— Я хотел бы поговорить с комиссаром… да, срочно. Комиссар Фонтен? Арле. Я сейчас в «Калао». (Из трубки послышалось ворчание: «И что вам неймется, господин Арле?») Макс Вотье покинул это заведение в три часа ночи после телефонного звонка… Да, ему звонили, причем якобы от меня. Вы вольны по-прежнему считать, что все это ерунда, но я счел нужным поставить вас в известность.

Арле бросил трубку, рассчитался за разговор, попрощался с девицей, все еще наводившей марафет, и вышел.

Он сел в машину У него опускались руки. С самого утра он вертелся по кругу, натыкаясь то на одно, то на другое препятствие, словно слепой шмель. Правильно говорил комиссар: не его это дело. За пределами своего кабинета он на редкость бестолков. Даже не смог заставить Фонтена всерьез отнестись к своим опасениям. Если честно, ему оставалось только одно: поехать к Франсуазе, признаться в своей неудаче и подготовить ее к неотвратимому.

Но и на это он был неспособен. Стоит Франсуазе открыть дверь, стоит ему встретить ее лихорадочный взор…

Вписавшись в оживленный полуденный поток машин, он направился в сторону Плато и затормозил лишь у гостиницы. Но там его ждало новое разочарование: Эдуара не было. Брат предупредил, что в гостинице обедать не будет. На миг Арле пришла мысль, не отправиться ли ему на поиски Эдуара, но он тут же осознал бессмысленность этой затеи. Слепой шмель. Зачем ему Эдуар? Поплакаться в жилетку?

Часы показывали двадцать минут первого. Арле зашел в закусочную на улице Шарди и заказал сосиски с капустой. Мысли его витали далеко.

Небо было пасмурным — осточертевшее африканское небо, источавшее сырость. С улицы донесся резкий звук клаксона, сигнал, еще сигнал — всё ближе. Пожарная команда. Арле прислушался: пожарники проехали по бульвару Клозель, и сигнал стал затихать. «Верно, двинулись на Трешвильский мост», — подумал Арле. И вспомнил о Максе. Ему представилось, что Макс лежит на откосе с разбитым лицом или в воде у берега. Как Роберта.

У него расшатались нервы. Кажется, не миновать самой настоящей депрессии — распространенного в этих краях недуга. А дальше — возвращение во Францию для поправки здоровья, психиатрическая лечебница под Парижем… Знакомая история. Или пуля в лоб: такое тоже случается. Самое радикальное средство для успокоения нервов. С губ Арле слетела дурацкая поговорка, бытующая в колониях:

— Цереусы цветут — белые мрут.

Цереусы еще не зацвели, но Арле было известно, что смерть порой приходит раньше срока.

Он поднял кружку и тут же с отвращением поставил на стол: в пиве барахталась зеленая муха. В этом районе полно мух и полно складов, принадлежащих сирийцам. Тут прямая связь: любой в Абиджане скажет, что сирийцы привыкли жить в грязи.

— Кофе, патрон?

Чтобы убить время, Арле кивнул. Не зная, чем заняться, он подозвал мальчишку, продававшего «Утренний Абиджан». В глаза бросились два крупных заголовка: вечером ожидается возвращение Уфуэ-Буаньи с конференции в Уагадугу: министр по делам молодежи обратился к нации с проникновенным призывом: «За работу, соотечественники!»

Вторая страница была посвящена Рождеству Собор Святого Павла приглашал посетить ночную мессу на открытом воздухе. Городские рестораны предлагали праздничный ужин: белая кровяная колбаса, устрицы, рождественский торт «в добром старом, но не стареющем духе».

Арле отложил газету. Ему было горько при мысли о Рождестве в пустом доме в Кокоди. Не того он ждал. В этот год они с Робертой решили справить Рождество на вилле вдвоем. Они хотели отослать слугу, Роберта собиралась заказать все необходимое в ресторане на Торговой улице. Потом они бы отправились в модное кафе «Шотландия». Рождество влюбленных, сулила Роберта…

Арле поднес кофе к губам, выпил, обжигая нёбо, и попросил счет.

Вернувшись на улицу Шарди, он без особого удивления услышал от гостиничного портье, что брат еще не приходил. Было без четверти два. Он увидит Эдуара не раньше чем в половине третьего, когда кончится перерыв.

А что делать до тех пор? Возвратиться в Кокоди? Но он и так приедет вечером на пустую виллу довольно рано. Арле не отваживался признаться себе, что малодушно оттягивает время. Он боялся телефона, боялся измученного голоса Франсуазы: «Узнали что-нибудь, Аль?»

Арле вернулся на стоянку. Теперь он взял курс на Аджамэ, не питая, правда, особых иллюзий. Салику — еще одна пропавшая марионетка в его театре теней.

Как и накануне, он остановил машину на подступах к кладбищу и пошел по грязным улочкам. Вскоре он отыскал давешний двор, калитку и вошел внутрь. На табуретке перед дверью с достоинством патриарха восседал белобородый старец. Посреди дворика две женщины, стоя на коленях, жарили на решетке рыбу. Там и сям копошились в поисках корма куры. Покашливая от дыма, Арле подошел поближе. Старец церемонно поклонился.

— Здравствуйте, месье, — прошамкал он беззубым ртом, и Арле обратил внимание на его почерневшие от колы губы.

Изъяснялся старик на относительно правильном языке. Да, Салику ушел ночью. Сколько было времени? Старец обратился на своем наречии к женщинам. Одна из них поднялась. На ней была простая набедренная повязка, груди ее покачивались, как два бурдюка. Она что-то проворчала, всплеснула руками и снова принялась раздувать огонь. Старик перевел: Салику ушел около трех часов.

Арле приблизился к занавесу из бутылочных пробок. Лачуга была пуста. Салику все прихватил с собой, явно не собираясь возвращаться.

Поблагодарив патриарха, Арле вернулся к машине. Он уже сел за руль, но, вдруг почувствовав угрызения совести, вышел и направился к воротам кладбища. Он был здесь лишь в день приезда и недолго, перед тем как отправиться во Вриди. Арле с удивлением подумал, что с тех пор прошло всего два дня: ему казалось, что протекла целая вечность.

Могила уже не выглядела свежей: буря осыпала лепестки красной гвоздики. Остались только увядшие стебли и поблекшие запачканные красноватой землей чашечки цветов. Крест тонул в кишащей насекомыми траве.

Арле прищурился. Солнечный свет, сочившийся сквозь грязные ватные облака, отражаясь в надгробных камнях, слепил глаза. Кокосовые пальмы не давали тени. Арле подумал об уютных деревенских кладбищах во Франции, дремлющих под шелест кипарисов. Он не имел права оставлять Роберту гнить в этой чужой земле. Это все равно что вторая смерть, постигшая многих колонистов. Европейцы-бедняки, не имевшие возможности выбирать, где им покоиться… Неимущие из Прованса или Армора, приехавшие на заработки в колонию и надорвавшиеся, унесенные лихорадкой, — их костями, забытыми в красной глине, усеяна земля от Бассама до Сассандры, от Корого до Данане.

В понедельник он наведет справки в мэрии, как можно увезти тело Роберты во Францию. И сам поедет с ним. А в Африку не вернется — это решено. Он так и скажет Эдуару, когда они встретятся. Эдуар возражать не станет, он уже давно советовал Арле продать свою долю.

Дикая ненависть распирала Арле, он ненавидел эту неестественную растительность, это безжалостное небо. В памяти всплывали слышанные в детстве, на уроках географии, слова о негостеприимных землях тропической Африки, об убийственном для европейцев климате. Убийственный: это слово рассмешило бы поселенцев 196… года, которые так гордились тем, что отказались от шлемов и противомоскитных сеток. Тем не менее слово точно в своей жестокости. Африка убила Роберту, наверняка она угробила и его друга Макса.

Арле вернулся к машине, однако, как он ни старался, завести ее не смог. Прибор на щитке показывал, что аккумулятор разряжен. Надо было вовремя позаботиться: еще утром, когда он уезжал с виллы, машина завелась с трудом. Правда, с тех пор у него было много других забот…

Тотчас сбежались негры. Подбадривая друг друга истошными воплями, они разогнали машину, и мотор заработал. Прямо через окно Арле с размаху бросил пригоршню монет. В ответ раздались ликующие крики.

В субботу после полудня большинство автомастерских было закрыто. Арле долго мыкался, прежде чем отыскал сговорчивого парня, который согласился заняться его машиной. Это был маленький любезный астматик-корсиканец, который бегал по заваленному ржавыми остовами автомобилей двору и орал что было мочи, костеря полдюжины квелых негров. Вскоре трое из них опустились на колени перед капотом «ситроена» и начали невозмутимо обсуждать неисправность, поочередно хватаясь за разводной ключ.

Договорившись с корсиканцем, что он заберет машину в пять, Арле вышел из мастерской. У него оставалось около часа: он успеет пешком добраться до конторы. По Торговой улице и бульвару Кард он дошел быстро. Двор конторы был пуст. Сторожа Жерома, который всегда дремал у входа, сидя на пыльном тротуаре, не было. И на складе, у бревен, — ни единого негра.

Арле недобрым словом помянул свою забывчивость. Ну конечно же! Накануне больших праздников фирма Арле давала служащим выходной. Он сам был инициатором этой традиции — и на тебе: забыл. Чего доброго, он опять упустит Эдуара!

В эту минуту под одним из навесов, окаймлявших двор, Арле заметил «Рено-2СѴ» Лемена. Он толкнул дверь приемной. Лемен уже бежал на шум, одетый по-рабочему, добродушный, с карандашом за ухом.

— Очень рад вас видеть, господин Арле!

— Что это вы так усердствуете, Лемен?

— Да вот надо закончить кое-какие дела, не люблю оставлять работу на потом. А сегодня никто не мешает…

Арле, растрогавшись, покачал головой. Именно благодаря таким, как Лемен, их заведение несмотря на все передряги держалось на плаву. Да, Лемен вполне способен его заменить. Он замолвит за него словечко Эдуару.

— Брата моего не видели?

— После обеда — нет. Но утром он заскакивал в контору. Ах да, вам звонили. Два раза.

— Кто?

— Женщина. Незадолго до полудня.

— Госпожа Вотье?

— Да. Она сказала, что перезвонит.

Арле отвел глаза.

— А второй раз — из комиссариата.

Сердце Арле екнуло.

— Комиссар Фонтен?

— Да, около двух, я как раз только пришел.

— Он ничего не передавал?

— Нет. Я дал ему ваш номер в Кокоди. Думал, вы еще там.

Арле поглядел на часы.

— Без четверти пять. Может, еще застану его.

Лемен вышел во двор вместе с Арле.

— Вы не на машине? — удивился он.

— Она в мастерской. Сел аккумулятор.

— Подбросить вас?

— Да, пожалуйста.

Через две минуты старенькая малолитражка Лемена остановилась перед комиссариатом на улице Делафос. Арле вышел и пожал Лемену руку.

— У вас неприятности, господин Арле? Может, я могу чем-нибудь вам помочь…

— Спасибо, надеюсь, все обойдется. Счастливого Рождества, Лемен.

— Вам тоже, господин Арле!

В комиссариате ему пришлось ждать: Фонтен был занят. Приемная гудела, как улей. Стайка негров-дьюла, возбужденно галдя, осаждала невозмутимого полицейского. Фараоны сновали туда-сюда. Время от времени из подвала доносились крики: там, похоже, избивали негра.

Когда Арле вошел в кабинет, Фонтен стоял у окна. Он резко повернулся, подошел к Арле и указал на стул.

— Уже три часа я пытаюсь с вами связаться! Куда вы запропастились? — спросил Фонтен, не скрывая раздражения, и, не дав Арле ответить, продолжил: — Я все-таки наведался в «Калао»! Сам!

Он нервно прошелся по кабинету и взорвался:

— У меня под рукой не было ни одного человека, которому я мог бы доверить такую работу!

Лицо Фонтена налилось кровью. Арле подумал, что когда-нибудь его хватит кондрашка.

Немного успокоившись, Фонтен уселся за стол. Внизу негр продолжал жалобно стонать подобно раненому зверю. Избиение происходило как раз под кабинетом Фонтена, слышен был каждый удар.

Фонтен язвительно прокомментировал:

— Этого у них не отнимешь! Как кого-нибудь отдубасить, тут они мастера!

Он зажег сигарету — первую с тех пор, как вошел Арле.

— Итак, перед обедом я отправился в «Калао». Говорил с Магдой. — Фонтен вздохнул. — Другая бабенка, Малу, исчезла с концами. Мне захотелось узнать о ней поподробнее. И меня тоже угостили рассказом о том, что Малу получила телеграмму о болезни мамаши и уехала во Францию. Никто не знает, как скоро она вернется и т. д. Разумеется, все это лапша на уши. Магда и сама это понимает. Только ничего другого из нее не вытрясти. Стоит насмерть. Она явно дрейфит. Однако у меня сложилось впечатление, что Магда действительно ничего определенного об этом исчезновении не знает. Я только что навел справки: в списке пассажиров имя Рюбино не значится. Формально барышня не покидала Берег Слоновой Кости. После «Калао» я заскочил в ее комнатку в Трешвиле: все шмотки на месте.

— Значит, она в Абиджане?

Фонтен развел руками и ничего не ответил.

— А что Вотье?

— Да, Вотье. Вот, как мне кажется, обстоит дело. Вотье наткнулся на все это случайно: вы ведь знаете, в «Калао» он надеялся раздобыть сведения, связанные со смертью вашей супруги. Он задавал вопросы, и его сочли слишком любопытным. Вотье действовал неофициально, об этом было известно. Он приходил в «Калао» дважды. Во второй раз его поджидали.

— Вы полагаете, Макса убрали?

— Я был бы рад ошибиться.

Фонтен открыл один из ящиков стола и бросил что-то на стол.

— Это вам знакомо?

Арле протянул руку, сердце его упало.

— Очки Макса!

Он узнал эти толстые линзы, металлическую оправу.

— Их доставили сюда утром. Сторож со склада лесоматериалов у бухты Кокоди. Ночью он услышал, как покатились бревна, подумал — вор… Он с товарищами обыскал весь склад, и вот подобрал.

Арле машинально вертел в руках очки.

— Телефонный звонок…

— Да, — сказал Фонтен. — Его туда заманили рано утром. Место самое подходящее. Два года назад там уже убили одного нашего инспектора. Но на этот раз тело не обнаружили. Эти балбесы-негры, конечно, ничего не видели, ничего не слышали…

— Что вы намереваетесь предпринять?

— Мы продолжим поиски на складе: я там оставил двоих. Судьи Малека нет, так что всё на мне. Но завтра Рождество, и…

Он бессильно развел руками. Негр внизу перестал кричать: по-видимому, его мучители переусердствовали.

Вечерело. Мальчишки-разносчики с криками гонялись друг за другом по бетонным навесам рыночных рядов. Во дворе комиссариата полицейские заводили свои мотоциклы. Арле думал о Франсуазе, ждавшей в пустой квартире.

Фонтен, казалось, прочитал его мысли.

— Вы уже были у госпожи Вотье?

— Нет, с утра не был.

— Лучше будет, если вы с ней поговорите. Скажите, что поиски продолжаются. Разумеется, никаких подробностей. Подготовьте ее, подберите нужные слова…

— Хорошо, — сказал Арле. — Поеду к ней.

Оба встали. Фонтен протянул Арле визитку.

— Конечно, если я что-нибудь узнаю… И вы тоже звоните, не стесняйтесь. Здесь мой домашний телефон, тридцать два — сорок один. Рождество я провожу дома — надеюсь, последнее в этой проклятой стране!

Арле совсем забыл о часе, назначенном корсиканцем. Когда он явился в мастерскую, было уже около шести. Ворота заперли, двор был пуст. Он окликнул хозяина, но вскоре понял, что придется смириться: до понедельника он машину не получит.

Не зная, что делать, Арле зашагал по тротуару. В полусотне метров от него высилось бетонное здание «60 квартир», кое-где уже расцвеченное огнями. Арле медленно пересек бульвар.

Франсуаза плакала, закрыв лицо руками. Ее хрупкие плечи судорожно вздрагивали.

— Поплачьте, вам станет легче, — сказал Арле.

При виде отчаяния Франсуазы он стоял, окаменев и до крови впившись ногтями в ладони. Как только Арле появился в дверях, Франсуаза все поняла и отправила ребенка погулять со слугой в сквер. Они остались вдвоем.

— Я только что от комиссара Фонтена. Он взял дело в свои руки. Это надежный человек… — выпалил Арле наспех приготовленные фразы.

Он напускал на себя беззаботный вид. Франсуаза не задала ни единого вопроса. Она рухнула в кресло и обхватила голову руками.

— Нет причин для беспокойства, уверяю вас! — мямлил Арле. — Пока ничего не ясно…

В комнате сгущался сумрак. В углу стояла искусственная елочка с иголками, словно подернутыми инеем, серебряными гирляндами и дождем.

Франсуаза плакала. Это был долгий жалобный стон, прерываемый рыданиями. Внизу, в сквере, щебетали детишки. Вокруг дома с омерзительным хриплым писком кружили летучие мыши.

— С самого утра, — начал Арле, — я пытаюсь разобраться. Перепробовал все что мог…

Он оправдывался, как будто совершил что-то Дурное.

— Как только что-нибудь узнаю…

Арле спустился на улицу сам не свой, лицо его горело. Быстро наступила тропическая ночь. На фонарях мерцали неоновые лампы.

Сгорбившись, Арле пересек сквер. Кто-то поздоровался с ним, но он не заметил. Глядя под ноги и ничего не соображая, он бежал прочь. На бульваре Антонетти он сбавил шаг.

На тротуаре было полно народу, все несли свертки. Электрические часы над ювелирным магазином «Рикль» показывали без пяти семь. Арле медленно прошелся вдоль освещенной разноцветными гирляндами витрины. Внутри толпились люди. В этот час и Арле мог быть там, вместе с Робертой, и она бы восхищенно разглядывала украшения, до которых была такая охотница. Он как раз собирался подарить ей бриллиантовое колье. Безумие, конечно, но Роберта так любила драгоценности…

На террасе отеля он с трудом нашел столик.

— Виски.

Вечер был приятный. Дул свежий порывистый ветерок, разгонявший сырость. Первый раз после возвращения в Абиджан у Арле были сухие руки и лицо. Люди за его спиной говорили о гарматане, сухом ветре Западной Африки, шутили:

— Спорим, пойдет снег. Представьте себе только: завтра утром кокосовые пальмы будут белыми.

Смех. Беседовали громко и весело, перекликаясь от стола к столу. Из усилителей над баром неслась танцевальная музыка.

Среди публики попадались раскрасневшиеся физиономии подвыпивших лесопромышленников, вылезших из своих берлог. Проходившие мимо мальчики и девочки шумно обсуждали рождественские угощения и забавы.

— Официант! Еще виски!

У Арле не хватало духу вернуться домой. Здесь, по крайней мере, он немного отвлекался. Музыка, разговоры, спиртное — все это позволяло забыться. Он еще успеет затвориться наедине со своей скорбью, со своей совестью.

«Пежо-403-универсал» медленно катил по бульвару. Репродуктор гундосил:

— Президент Республики, его превосходительство господин Уфуэ-Буаньи, возвращается в Уагадугу, он прибывает сегодня вечером в двадцать один пятнадцать в Пор-Буэ. Мы призываем население устроить президенту многолюдную встречу в аэропорту или собраться вдоль дороги, чтобы продемонстрировать преданность нашему горячо любимому вождю.

Справа от Арле раздался смех. Кто-то заметил, что Уфуэ без конца то приезжает, то уезжает. Никому до этого уже нет дела, даже африканцам…

Сидевшие за столиками еще посудачили вполголоса на эту тему. Арле слушал со смутным интересом. Он выпил еще две порции виски. Тем временем столы пустели. Когда он решил наконец встать, было около половины восьмого. Он изрядно захмелел.

По пути Арле наудачу осведомился у портье о брате. По правде говоря, он уже точно не помнил, почему весь день стремился с ним встретиться. Эдуар не появлялся с утра. «Бьюик» по-прежнему стоял в гараже. В принципе комната оставалась за ним до понедельника.

Арле остановил такси. Рванув с места, машина направилась к бульвару Пельё.

У поворота на Вьё-Кокоди Арле вышел. Ему захотелось пройтись пешком. Расплатившись, он начал взбираться по крутому подъему. Когда он подходил к грунтовой дороге, которая вела на виллу, его ослепил свет фар большой машины. Машина затормозила почти впритык. В окнах показались веселые лица.

— Этот дядя даром время не терял, — сказал кто-то. — Напился в дупель!

Женский голос дружелюбно выкрикнул:

— С Рождеством, старина!

Арле побрел дальше. Они, конечно, ошиблись. Увидели, что он идет один, пешком, и решили, что он пьян. Просто он очень устал. Вокруг поблескивали в траве светлячки, мириады насекомых начали свой ночной концерт.

Подходя к вилле, Арле увидел, что ворота открыты. Значит, утром он так спешил, что не успел их даже закрыть.

Арле вошел в сад. Гравий хрустел под ногами. На середине аллеи Арле остановился, различив перед домом смутные очертания машины. Он не ждал нынче гостей: кто бы мог о нем вспомнить? Во всяком случае, это не «бьюик» Эдуара, ведь он только что стоял в гостиничном гараже.

Пройдя чуть вперед, Арле вдруг застыл, разинув рот. Ночь была не очень темная, и машина была видна достаточно отчетливо. «Аронда», серая «аронда». Конечно же, это автомобиль его жены!

Арле протер глаза. В смятении он вспомнил подтрунивание водителя… Неужели он и правда так напился? Он обошел машину, нагнулся, чтобы разобрать номер: «А 4605 CI I». Украденная «аронда»! Он узнал бежевый салон. Вот и подвешенная у заднего стекла причудливо изогнутая фигурка испанской танцовщицы. Кто-то пригнал сюда машину. Полиция? Тогда бы его вызвали, заставили написать расписку. Значит, Эдуар? По-видимому, он. Наверно, днем он отправился в комиссариат потребовать объяснений после того, что ему рассказал Арле. Тем временем машину отыскали и вернули Эдуару, ведь именно он заявил об ее исчезновении.

Арле поднял взгляд на окна, надеясь увидеть свет. Нет, Эдуар не мог попасть на виллу, у него не было ключей. Наверняка он прождал какое-то время в саду и, не дождавшись, уехал.

Арле тяжело поднялся по наружной лестнице. Выходит, весь день он играл с братом в прятки. Арле пересек галерею и полез в карман брюк за связкой ключей.

— Ничего себе!

Он вдруг увидел, что ключа не требуется: входная дверь открыта! А между тем он был уверен, что, уходя, запер ее на два оборота. Он точно помнил: его позвала Франсуаза, он стоял перед дверью, и мрачные мысли одолевали его, рука же неловко искала замочную скважину. Ему запало глубоко в память, как во влажном воздухе раздалось двойное щелканье замка.

Растерявшись, Арле застыл у приоткрытой двери. Связка ключей дрожала в его пальцах. Кроме него, ключи были у Роберты и у слуги. Салику сбежал, а Роберта… Может, ее ключи нашлись в «аронде»? Тогда это Эдуар. Арле вошел в дом.

— Ты здесь, Эдуар?

В гостиной царил мрак, но Арле вдруг почувствовал, что в доме кто-то есть. В глубине комнаты бледная полоска пробивалась из-под двери в гостиную, высвечивая плитки пола. Сделав несколько шагов, Арле снова остановился. Он услышал легкий шум, журчание льющейся из крана тонкой струйки. И тут до его ноздрей дошел странный запах. Арле тщетно пытался определить, чем пахнет, хотя с раздражением отмечал про себя, что запах знакомый.

Арле сделал еще шаг и неуверенно произнес:

— Это ты, Эдуар?

Но он и сам уже знал, что это не Эдуар. В замешательстве он подумал о Салику, и образ слуги с искаженным лицом промелькнул в его сознании. Журчание воды прекратилось, но запах усилился. Желтое пятно под дверью стало шире. Кто-то выходил из ванной. Арле отметил это про себя, но не пошевелился: весь напрягшись, он не спускал глаз с хромированной дверной ручки. Наконец ручка нырнула вниз: дверь открылась. В проеме на фоне слабо освещенного коридора появилась тень. Арле поднес руки к лицу. Он хотел закричать, но неописуемый страх сжал ему горло. Арле попятился: нет, нет, это невозможно! Такого не бывает. Он пьян, пьян в стельку! Или сошел с ума. У него навязчивая идея, он бредит, и это призрак. «Цереусы цветут…» Этого не может быть!

Тень на мгновение замерла, уставившись на другую тень, ступавшую в глубь комнаты. И вдруг призрак раскрыл объятия, и тяжелую тишину разрядил радостный возглас, который пригвоздил Арле к полу и заставил трепетать его сердце. Живой человеческий голос, низкий, с хрипотцой, неповторимый голос:

— Аль, как я рада! Ты смог вырваться пораньше, милый?

Голос воскресшей жены, его Роберты.

Убийца