[14]. Как бы то ни было, по воспоминаниям Сциларда, Эйнштейн «очень быстро сделал выводы»[15].
К сожалению, конец лета 1939 года оказался неподходящим временем для писем Рузвельту. 1 сентября Германия вторглась в Польшу, втянув человечество во Вторую мировую войну. Президент был полностью занят поиском средств для помощи союзникам США. Письмо дошло до адресата только к середине октября.
Но Рузвельт сразу же уловил суть. «Ваша задача – проследить, чтобы нацисты нас не взорвали», – сообщил он военному помощнику, доставившему письмо. Объявив, что «необходимо принять меры», он учредил комитет по дальнейшему исследованию уранового вопроса – так называемый урановый комитет. Однако в официальных кругах США дело не двигалось с места, даже когда перспективы создания атомной бомбы начали изучать в Великобритании и СССР.
На протяжении 1940‐го и 1941‐го темпы нарастали – медленно, но верно. В середине 1940‐го под руководством ученого из Массачусетского технологического института Вэнивара Буша был учрежден Национальный исследовательский комитет по вопросам обороны США. Его задачей было задействовать в военных целях научные ресурсы страны, в том числе текущие исследования урана. Год спустя Буш стал директором организации с более широкими полномочиями – Управления научных исследований и разработок, а его место в комитете занял президент Гарвардского университета Джеймс Конант. Официальный британский отчет сообщал: «Мы пришли к выводу, что можно создать эффективную урановую бомбу» и рекомендовал продолжать и расширять сотрудничество Великобритании с Соединенными Штатами. Но Штаты все мешкали. В конце концов, они ведь еще даже не вступили в войну.
Это изменилось 7 декабря 1941 года, когда Япония напала на Перл-Харбор. Соединенные Штаты объявили войну Японии, а Германия и Италия в ответ объявили войну Штатам. 19 января 1942 года Рузвельт официально дал добро на разработку атомной бомбы в сотрудничестве с Великобританией. В августе инициатива получила официальное название: Манхэттенский инженерный округ, или, в более известном варианте, – Манхэттенский проект.
Путь к Бомбе
Когда разные научные группы, разбросанные по всей территории Соединенных Штатов и Великобритании, стали объединяться под эгидой Манхэттенского проекта, они столкнулись с рядом неотложных вопросов. То, что с научной точки зрения создать атомную бомбу возможно, они уже понимали. Вот только никто не знал, как это сделать.
К этой загадке надо было найти еще много ключей: какие конкретно урановые изотопы нужны, как запустить ядерную реакцию, как сконструировать бомбу, которая не перегорит раньше взрыва. Первый вопрос считался первостепенным. Научные исследования предыдущих лет уже показали, что природный уран – уран-238 – для бомбы не годится; требуется куда более редкий изотоп – уран-235. Но природный уран содержит менее одного процента урана-235, а значит, надо придумать, как отделять его от урановой руды.
Проблема была куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Отделение элементов друг от друга – сравнительно несложный химический процесс, основанный на разнице в поведении и химических характеристиках в конкретных условиях. Однако разделить два изотопа одного элемента уже намного проблематичнее, потому что они, по сути, одинаковы, не считая незначительной разницы в атомной массе. Всё отличие урана-238 от урана-235 – в трех нейтронах: вопрос массы, не химии.
Выдвигались различные идеи о том, что можно сделать с ураном, но никто не знал, какая из них сработает и насколько удачно. Один метод назывался газовой диффузией: уран переводят в газообразное состояние и под давлением пропускают через проницаемую мембрану, чтобы прошел только более легкий изотоп. Другой – электромагнитное разделение, когда частицы ускоряются в циклотроне с магнитным полем, которое направляет разные изотопы по слегка различающимся траекториям. Существовали и другие методы, но, на какой бы ни пал выбор, было понятно: потребуются огромные, сложные и дорогостоящие промышленные предприятия. Определить, как их строить и где, было одной из главных задач Манхэттенского проекта.
Другую возможность подарили недавние исследования урана в Беркли. Используя университетский циклотрон для бомбардировки образцов урана, химик Гленн Сиборг открыл новый стабильный элемент под номером 94 – его в конце концов назовут плутонием (потому что он шел после элемента 93 под названием «нептуний»). Эксперименты с плутонием показали, что его можно подвергнуть делению, но по-прежнему оставалось непонятным, как это сделать внутри бомбы. И все же плутоний мог стать заменой урану, поэтому разрабатывалось и это направление исследований.
Какой бы ни была атомная бомба – урановой или плутониевой, – следующий вопрос заключался в самой ее конструкции. Как она будет работать? Из чего будет сделана? Какого будет размера? Сможет ли ее нести самолет или придется доставлять к цели на корабле? Эти вопросы относились скорее к вотчине инженеров, чем ученых, но, чтобы найти ответы, работать им предстояло бок о бок.
Манхэттенский проект возглавляли представители обеих профессий. Поскольку официально он находился под эгидой Инженерного корпуса, старший администратор, полковник Лесли Р. Гровс, был выходцем из этого департамента. Недавно этот упрямый, ворчливый и талантливый гражданский инженер закончил строительство Пентагона, так что ему уже приходилось осуществлять масштабные и сложные проекты.
Получив должность в сентябре 1942 года, Гровс немедленно приступил к работе. Он приобрел земельный участок для постройки завода по разделению изотопов в Оук-Ридже на востоке Теннесси, а также земли и предприятия по всей стране. Гровс обеспечил поставки урановой руды и начал подбирать компании для постройки и эксплуатации промышленных объектов. Также он собрал огромное количество данных, совещаясь с учеными, инженерами и властями, чтобы подготовить базу для самого крупного и амбициозного инженерного проекта во всей его карьере, а может, и в истории США вообще.
Во время постоянных разъездов по стране Гровс понял, что проекту требуется улучшить не только организацию, но и централизацию. В конце концов, идет война, и каждая секунда на счету. Не годится, чтобы ученые работали в разных лабораториях в Нью-Йорке, Чикаго, Калифорнии и где-нибудь еще, тратили время на связь или даже повторяли одни и те же исследования. Остро стоял и вопрос безопасности. Как поддерживать секретность, когда сотрудники разбросаны повсюду и, возможно, общаются с теми, с кем не следовало бы?
Очевидным решением была центральная лаборатория в отдаленной уединенной местности, где ее можно защищать и охранять – не только от любопытных зевак, но и от самих работников, чтобы те ненароком не выдали военную тайну посторонним. И, хотя это не было единственной причиной, тот факт, что физик из Беркли Дж. Роберт Оппенгеймер разделял эту точку зрения, был в глазах Гровса весомым аргументом в пользу того, чтобы доверить ему ключевую должность по руководству лабораторией.
Тридцативосьмилетний Оппенгеймер, или просто Оппи, уже был вовлечен в разработку атомной бомбы. Он был хорошо знаком с большинством ключевых фигур, которые исследовали деление атомного ядра: в студенческие годы он учился и работал вместе с ними в Европе, а также обсуждал с ними последствия этого открытия как в профессиональных, так и в личных беседах. Летом 1942‐го он провел неформальный семинар под названием «Лето в Беркли», на котором рассматривались детали создания атомной бомбы. К единому решению участники тогда так и не пришли, но зато выявили несколько интересных и важных вопросов, требовавших дальнейшего изучения.
Хотя во многом Гровс и Оппенгеймер были полными противоположностями, они каким-то образом нашли общий язык во время первой встречи в октябре 1942‐го, когда Гровс приехал в Беркли, чтобы проверить, как у них идет работа. Гровсу, повышенному до бригадного генерала[16], пришлись по душе обширные познания и практичный подход этого блестящего физика, что особенно бросалось в глаза на фоне остальных ученых-«примадонн», с которыми Гровс до сих пор встречался в рамках проекта. С точки зрения Оппенгеймера, генерал сильно отличался характером от ученых, но выглядел тем самым прагматиком, который сумеет собрать воедино разрозненные детали проекта и в кратчайшие сроки довести его до ума.
Гровс не сомневался в своей интуиции и решил, что нашел руководителя для ученых Манхэттенского проекта. Он преодолевал, игнорировал или вовсе сметал с пути все возможные возражения, в том числе и то, что коллегам – нобелевским лауреатам может прийтись не по душе руководство Оппенгеймера, у которого нет ни Нобелевской премии, ни административного опыта, если не считать работу с аспирантами. Более серьезной проблемой для некоторых, особенно для сотрудников ФБР и контрразведки, стали прошлые политические и личные связи Оппенгеймера с левыми и коммунистами (включая его брата и жену). Гровс настаивал, что неосмотрительные поступки, которые имели место в прошлом, теперь не имеют никакого значения: Оппенгеймер совершенно незаменим.
Гровс добился своего, и через несколько недель после их первой встречи Оппенгеймера официально назначили директором Объекта Y – так назвали центральную лабораторию. Оппенгеймер предложил подходящую местность – плоскогорье в Нью-Мексико рядом с Лос-Аламосом: он раньше отдыхал в этих местах и хорошо их знал. Гровс мигом приобрел участок и прислал армейских инженеров и подрядчиков для начала стройки, а Оппенгеймер отправился в тур по стране, чтобы найти жителей для будущего городка.
Это стало истинной проверкой лидерских навыков и личного обаяния Оппенгеймера. Он должен был убедить коллег и друзей бросить все дела на время войны и переехать в какую-то глушь, которую ему нельзя называть, ради какой-то невероятно важной работы, сведения о которой ему нельзя разглашать. Он мог сообщить им только одно – что их усилия в работе над проектом могут помочь победить в войне. Для многих ученых, бежавших от нацистского режима, этого было вполне достаточно. И, конечно, многие, если не большинство, догадались, о чем их попросят, поскольку как минимум опосредованно знали о недавних открытиях, потрясших сообщество физиков, и о возможности создания Бомбы. Мало кто отказал Оппенгеймеру, несмотря на то что им приходилось оставлять привычную жизнь и переезжать с семьей на неопределенный срок.