Сотрудники «Флирта» понурились.
— А между тем у меня и своих проблем хватает, — заявила после паузы госпожа Май, — причем об их сложности вы даже не подозреваете. И возиться мне с вами некогда. Воспитывать и вразумлять вас недосуг. Вы все поняли? Поэтому с сегодняшнего дня утверждаю новые условия контрактов. Кто не согласен, может сию же минуту быть свободен.
Не шевелясь и стараясь не дышать, флиртовцы безмолвствовали.
— Итак, пункт первый. Во время планирования номера говорю только я. Все остальные молчат. Если есть творческие предложения — в письменном виде на стол Антону Викторовичу. Пункт второй — кто в понедельник пропускает собрание, тот автоматически получает расчет. Вопросы есть?
Вопросов ни у кого не было. Самсон метнул взгляд на Фалалея. Тот возвел очи к потолку и дурашливо шевелил губами, молился, что ли?
— Я вижу, у господина Братыкина есть интуиция, — саркастически улыбнулась госпожа Май, — сегодня он на собрание пришел. Очень хорошо. А вот дона Мигеля я не вижу. Где он?
Сотрудники хранили молчание: Ольга Леонардовна сама только что запретила им говорить…
— С сегодняшнего дня господин Сыромясов в журнале «Флирт» более не служит, — госпожа Май сделала властный жест в сторону Треклесова. — Уведомите его об увольнении. Возомнили себя незаменимыми. Обозреватель мод, эка невидаль. Да я хоть завтра найду на его место дюжину желающих. А пока тему мод буду освещать сама. Остальные все в сборе?
— Полная колода, Олюшка, — лениво отозвался господин Либид.
— Итак, — сухо продолжила госпожа Май, — начнем планирование. Падшие мужчины мне уже порядком надоели. Кроме того, надо избегать однообразия. Читатель должен всегда получать что-нибудь неожиданное. Следующий номер будет светлым и невинным, тема номера «Красота спасет мир». Но без всякой достоевщины, ясно?
Все согласно закивали.
— Программную статью напишет господин Черепанов — посетит конкурс красоты, который намечен на среду, подаст его в нужном ракурсе. Я, конечно, понимаю, что Фалалей Аверьяныч специализируется на фельетонах о супружеских изменах. Одно другому не помеха. Если всплывет материал для фельетона, мы найдем ему применение. Господин Братыкин, разумеется, предоставит нам снимки красавиц-конкурсанток. Вам все ясно, господин Братыкин?
Мрачный фотограф, опустив глаза, кивнул.
— Но это не все, господин Братыкин. За вами фотографии брачных игр животных. Сразу же после совещания возьмите у Антона Викторовича адрес ветеринара Тоцкого, он будет вести у нас эту рубрику. К нему и отправитесь.
Братыкин поднял голову и в изумлении уставился на редакторшу, лягушачий рот его раскрылся, но возразить он не осмелился.
— Вместе с вами, господин Братыкин, к Тоцкому пойдет Иван Федорыч Платонов. Загружать новыми сложными переводами господина Платонова пока не стану, а пошлифовать ветеринарский стиль — это почти курорт.
Платонов нервно сдернул с носа пенсне, стал протирать его платком, но скрыть растерянность за привычным занятием ему не удавалось.
— Теперь о вас, господин Синеоков, — продолжила госпожа Май, — что это вы там строчите?
Театральный обозреватель вскочил и, подбежав к редакторше, почтительно протянул ей программку.
— Так, программка соревнований… Борцовский клуб. Чемпионат России. Поддубный, Карло Милане, Шимон Агебор… Ход вашей мысли мне ясен. Однако у меня на вас другие планы. Вы все-таки театральный обозреватель. А не спортивный. Можете написать о новой звезде Наталье Волоховой?
Модест Синеоков, согнувшись в пояснице, умоляюще сложил ладони у груди, прямо под пышным шелковым бантом, и яростно замотал кудрявой головой.
— Ну-ну, не надо так огорчаться, — смягчилась госпожа Май, — мне и самой Волохова не очень нравится. Правда, есть поэты, которые от нее без ума… Посвящают ей стихи… Но и стихи для нашего журнала слишком заумны, и поэтам она, видимо, поднадоела. Да и сама актриска порядочная ломака. Я, так и быть, Модест Терентьич, вашу задачу упрощу. Вы напишете о женской красоте на экране… О звезде синема… Согласны? Возьмете интервью у зрителей помоложе, расспросите, чем их так пленяют дивы синематографа? Интервью ныне в моде.
Синеоков захлопал ресницами, взвешивая в уме все плюсы и минусы нового задания.
— Ну, идите, идите. Садитесь на свое место, — госпожа Май взмахнула холеной рукой, — вижу, вы довольны. Синематограф — искусство прогрессивное. Не то что театр. Ваше имя украсит первые страницы летописи российского синема.
Польщенный Синеоков почел за лучшее скрыться из поля зрения мучительницы.
— Господин Мурин, — развернулась к репортеру редакторша, — настал ваш звездный час. Я знаю, вы подрабатываете и в других изданиях. И к спорту неравнодушны. Так вот и пишите о первенстве России среди борцов. Мужчина более женщины одарен красотою: широкие плечи, сильный затылок, борода… Но разве можно назвать красавцами молодых людей с потухшими глазами и с искривленными спинами? Или зрелых мужчин с отвислыми подбородками, толстыми кадыками и огромными животами? — Ольга Леонардовна с плохо скрываемым наслаждением обвела взором смущенных сотрудников. — Откуда вялый вид, вздутое лицо, толстая шея и рыхлая мускулатура? Природа здесь не при чем. Надо подумать, как нам вернуть мужскую красоту. Никакого вина, водки, пива, табака… Нужны упражнения мускулатуры. У вас статья получится, я уверена. Полагаю, вы сумеете связать российские состязания с историей Олимпийских игр.
Мурин пожал плечами и бросил взгляд на Самсона.
— Впрочем, Гаврила Кузьмич, для более детального разговора прошу вас сегодня прибраться в вашей квартире, а завтра в это же время прийти в мою приемную, — добавила многозначительно госпожа Май и обратилась к другой жертве. — А вам, Леонид Леонидович, предстоит немало попотеть. Вы поняли тему номера: «Красота спасет мир»? Очень хорошо. Но на этот раз я хочу, чтобы вы нашли спасительную красоту не в Бахе и Генделе, не в Моцарте и Вагнере, а в городском романсе. В тех безыскусных мелодических перлах, которые заставляют рыдать бедных и богатых, пробуждает в их душах милосердие и человеколюбие. Сойдите с вершин классики в народную гущу. Послушайте рядовых исполнителей. Их музыка переживет Моцарта.
Рыжий Лиркин залился пунцовой краской, однако возмущение лишило его дара речи.
— Итак, что у нас осталось? Постоянные рубрики те же. Алевтина Петровна, проследите, чтобы госпожа Астростелла и отец Августин соответствовали теме номера. Ася, я надеюсь, тоже меня слышит, и «Энциклопедия девушки» предстанет в необходимом ракурсе. Что еще? Моды, ткани, наряды, украшения… Антон Викторович, подберите выигрышную рекламу. Текст напишу я сама. Вопросы есть?
Журналисты молчали.
Господин Либид поднялся с кресла и сказал, целуя ручку госпоже Май:
— Позволь мне, ангел мой, откланяться, время не ждет.
— Я беспокоюсь за тебя, Эдмунд, — ответила, вставая, госпожа Май, — удастся ли дело? Главное — перехватить.
— Кажется, мы все продумали, я буду держать тебя в курсе.
Господин Либид дружески кивнул Самсону и исчез в дверях.
— Самсон Васильевич, — повернулась к стажеру госпожа Май, — следуйте за мной.
Она направилась по коридору в свой кабинет. Русоволосый красавец безропотно поплелся за ней. В кабинете госпожа Май, плотно прикрыв дверь, взяла Самсона за руку и потянула к дивану. Оба сели.
— Друг мой, — нежно произнесла госпожа Май, не выпуская руки юноши, — мы с вами знакомы недавно, но я уже не представляю себе своей жизни без вас. Вы так милы и у вас такие литературные задатки.
Госпожа Май откровенно любовалась горячим румянцем, залившим покрытые светлым пушком щеки ее визави. Тонкий аромат туберозы, исходивший от нее, подействовал на юношу: он часто задышал, его чувственные губы разомкнулись, но следующий ее вопрос, по-деловому холодный, оглушил:
— Хотите ли вы вернуться к своим родителям?
Самсон отпрянул и отрицательно замотал головой. На лице его проступило отчаяние, безвольный подбородок дрогнул.
— Давно ли вы писали домой?
— Вчера, но письмо еще не отправил, — забормотал стажер. — Я виноват перед родителями, молчал почти месяц. В столице время летит как-то быстро.
— Вы опоздали, дружок, — госпожа Май вынула из кармана листок бумаги. — Вот телеграмма. Доставили сегодня утром. Читайте.
Заблудшее чадо развернуло казенный листок и прочло: «Дорогой сын! Скоро буду в столице. Отец».
— Ну, рады? — Госпожа Май усмехнулась при виде вытянувшегося лица своего подопечного. — Или боитесь?
Тот, глядя на свою покровительницу остановившимся взором, с трудом выдавил из себя:
— Да если он узнает о моей службе во «Флирте», собственноручно меня убьет!
Глава 2
Следователь Казанской части Павел Миронович Тернов стоял возле стола, глядя через плечо на своего помощника Льва Лапочкина. Старик, чертыхаясь вполголоса, ежесекундно макал перо в гостиничную чернильницу и строчил протокол дознания.
На пороге номера, за широкими спинами хозяина гостиницы и околоточного сгрудились любопытные. Все они с опаской посматривали на тучного мужчину в исподнем, — тот понуро сидел на стуле у окна, а на его плечах лежали цепкие руки дворника.
— Ну, что скажете, доктор? — Тернов нетерпеливо обернулся к скрытой в нише кровати, возле которой колдовал изможденный человек без пиджака, в рубашке с засученными рукавами.
— Тесно здесь, — пробурчал доктор, — и фотографирование осмотр замедлило. Но видимых повреждений на трупе не обнаружено. Вскрытие покажет, было ли отравление. Пока можно предположить разрыв сердца.
И хотя фотограф давно закончил свою работу и унес громоздкий штатив и камеру, в комнате, где из мебели всего-то, помимо кровати, стояли платяной шкаф, стол, обитая кретоном мягкая кушетка, да пара стульев, из-за непредусмотренного скопления народу повернуться было негде.
Павел Миронович покосился на туалетный столик, где рядом с медным канделябром с четырьмя неполными рожками лежал внушительный скрученный из скатерти узел, и с важностью произнес: