х, кто находится в клинике.
— Совершенно справедливые слова! — поддержал его Кларье. — У вас есть враги, господин Кэррингтон. Они могут крутиться не только возле вас, но и возле доктора Аргу и вашей дочери. А поэтому прошу извинить меня за невольное вторжение в вашу личную жизнь. Поверьте, что вы вполне можете рассчитывать на мою скромность. Итак, мы остановились на активном наплечнике…
Кэррингтона одолевают сомнения. И ему явно хочется поскорее завершить осмотр музея. Ситуацию снова спасает доктор:
— Вещь, нечего и говорить, великолепная, однако Уилл сделал кое-что и получше. Покажи ему более поздние работы.
Едва они вошли в соседнюю комнату, как Кларье замер перед доской, на которой были развешаны, подобно приношениям в церкви, странные предметы, смутно напоминавшие смятые мощи паломников: многочисленные ноги, правда ограниченные лишь металлическими конструкциями.
Кларье внезапно понимает, что протезы развешаны по мере увеличения их длины и объема, и, тотчас смутившись, молча удивленно качает головой: все они, разумеется, принадлежали Мод, девочка росла, превращалась в девушку, в женщину, и соответственно менялись размеры ее искусственной ноги. Впрочем, под каждой моделью указаны даты: 1965; 1970; 1971; Модель А; 1971 Модель Б; 1973… Кларье с большим трудом отводит от них взгляд. Сколько отцовской любви таится в этой закрепленной на стене коллекции, и в то же время сколько вопиющего равнодушия, от которого перехватывает в горле… «Нужно медленно отойти, — думает комиссар, — изобразив заинтересованное внимание, но не более того». Неожиданно его подхватывает под руку доктор Аргу.
— А вот, взгляните сюда: настоящий шедевр! — дружелюбно и с немного деланной веселостью объявляет он.
На стене, правда, на этот раз ничего не висит. Однако рядом, на верстаке, среди разбросанных хитроумных инструментов то ли часовщика, то ли электрика, под куском полотна виднеется нечто длинное и угловатое. Кэррингтон молча сдергивает ткань. Склонившись над экспонатом, Кларье внимательно его осматривает. Как он и предполагал, перед ним еще одна нога, а что же еще? Правда, она скорее похожа на внутренности разобранного телевизора: какие-то проводки, синие и красные, пружинки, лихо накрученная мешанина металлических деталей, пластмассовая коробочка, в которой, похоже, находился, моторчик, о чем в частности свидетельствовал тот факт, что на внутренней стороне протеза, неподалеку от того места, где должно располагаться бедро, имелся кнопочный пульт управления.
— Вот вы недавно признались, что любите игрушечные модели, — произнес Кэррингтон. — А ну-ка, попробуйте этот протез на вес!.. Смелее, вещь отнюдь не хрупкая, не поломаете!
С необъяснимым отвращением Кларье подсунул руки под лежащий перед ним предмет и приготовился приложить немалое усилие, чтобы приподнять его над верстаком…
— Вот это да! — невольно вырвалось у него в следующее мгновение. — Да он почти ничего не весит.
Кэррингтон сразу расслабился, подобрел и даже заставил себя улыбнуться.
— Вам, разумеется, хорошо известно, — снисходительно объясняет он комиссару, — что такое рулевое управление в автомобиле. «Крутить баранку» способен и ребенок. Какая разница, сколько весит машина, ведь справиться с ней можно одной рукой. В нашей области приходится решать похожие проблемы. Обычная искусственная конечность — штука довольно громоздкая и управляется ценой утомительной работы. Смотреть, как инвалид, кряхтя, перетаскивает тяжелый скрипучий протез, — прямо скажем, зрелище не из приятных! Разработанная мной система позволяет не только многократно увеличивать эффективность мышечных усилий конечности, но и заменять определенную их часть работой самого механизма, благодаря чему удается добиться если не вполне естественной походки, то по крайней мере достаточно легкого шага. Человек получает уверенность в своих силах и удовольствие от ходьбы.
— Иными словами, к нему возвращается радость жизни! — закончил мысль коллеги доктор Аргу.
И хотя непроизвольно скривившиеся губы выдали вспышку раздражения Кэррингтона, тот тем не менее утвердительно кивнул головой. После чего нажал на голубую кнопку. В то же мгновенье по удивительному аппарату пробежала дрожь, и он медленно задергался, будто клешня краба, режущая воздух.
— Фантастика! — искренне восхищается Кларье. — Но как вы закрепляете аппарат на теле пациента?
И снова молчание в ответ. «Опять что-нибудь не то ляпнул», — тут же упрекнул себя Кларье.
Нет, Кэррингтон просто задумался. Бедняга, видимо, уже давно крутит-вертит и никак не может решить эту проблему.
— Шарнирный пояс, — подсказывает доктор.
— Да, иного способа я пока не вижу, — кивает Кэррингтон. Сказал и встрепенулся, будто очнулся после крепкого сна. К нему тотчас возвращается веселое настроение: — А как там, интересно, поживает наша жареная птичка! По твоей вине, Поль, нам придется теперь есть невкусную холодную подметку. Представляю, что думает сейчас о нас на кухне бедная Мелани! Живо возвращаемся к столу!
И чуть позже:
— Надеюсь, вы не сердитесь на меня за столь затянувшийся осмотр музея? Правда, я уверен, что, когда вы возитесь с каким-нибудь игрушечным поездом, вы точно так же, как и я, забываете о еде. Кстати, попробуйте вот этого старого кальвадоса. Поль, что за постное лицо? Сегодня как-никак Шестое июня. Двадцать лет — это не шутка!
Голос Кэррингтона дрогнул. Но после небольшой заминки он решительным тоном продолжает:
— Проблема с поясом действительно существует. — И обернувшись к доктору: — А что делать, если так оно и есть! Говори — не говори! Горькая правда заключается в том, что я до сих пор не знаю ни одного простого и надежного способа фиксации протеза на ноге. Разумеется, мы закрепляем пояс, который может быть довольно тонким, с помощью ремней, так что выходит нечто похожее на портупею. Но вы взгляните сами на всю эту упряжь! К тому же протез скоро начинает вихлять. А он должен составлять единое целое с человеческим телом.
— И потом, — вмешивается в разговор доктор Аргу, — культи тоже бывают разные…
Он намеренно произносит свою фразу сухим, профессиональным тоном, давая тем самым понять, что его волнует чисто техническая сторона дела, и Кэррингтон явно признателен ему за это.
— Не приведи Господь, если культя воспалится, — подхватывает он тему, — тогда считай — пропащее дело! Мне многое пришлось повидать на своем веку! Но, может быть, мы поговорим о вашем расследовании, комиссар?
— С удовольствием! — откликнулся Кларье. — Однако, честно говоря, я и сам толком не представляю, что я собираюсь здесь искать. Единственный факт, которым я пока располагаю, заключается в том, что вас, увы, не особенно любят в этом городе!
— Да, я знаю, — грустно подтвердил Кэррингтон. — И магрибинцы и американцы, все они одним миром мазаны. А ведь, заметьте, наш центр приносит городу немалую прибыль.
Кларье тычет вилкой в сторону доктора Аргу:
— А сколько у вас всего людей?
— Около полусотни. В одном лишь отделении Уходящих работает пятнадцать человек.
— А что это такое — отделение Уходящих?
— Так мы называем больных, ожидающих ухода из клиники. Но уход для них не что иное, как близкая и неизбежная смерть. Таким образом, это специальная служба, служащие которой обязаны не только морально облегчить и скрасить последние часы умирающих, но и полностью освободить их от всякого ощущения боли.
— А такое возможно? — с сомнением в голосе спрашивает Кларье. — Или вы затуманиваете им сознание успокоительными таблетками?
— Нет, что вы такое говорите! — вмешивается Кэррингтон. — Объясни ему, Поль.
Доктор Аргу ненадолго задумывается.
— Сейчас не самый лучший момент для подобных разговоров, — говорит он наконец. — Эта многострадальная курочка требовала к себе гораздо более уважительного внимания с нашей стороны. Ну да ладно! Чтобы хорошенько разобраться в заданном вами вопросе, необходимо прежде всего познакомиться с философией алгологии, одной из областей науки о боли. Ибо в настоящее время существует специальная наука, изучающая боль, и ничего, кроме боли. Боль рассматривается в ней в качестве особой самостоятельной болезни, независимо от вызывающих ее органических причин. Пожалуйста, пример. Некоторые виды раковых опухолей на продвинутой стадии развития сопровождаются сильнейшими приступами боли, и, если вовремя не вмешаться, человек низводится до поистине жалкого состояния, превращаясь в самую настоящую развалину.
— Тут вы и колете больного морфием! — перебивает его Кларье.
— Нет, ошибаетесь. Наша клиника для того и существует, чтобы не допускать наступления подобных страшных минут. А я уже многие годы бьюсь над созданием действенных болеутоляющих средств, то есть тех самых лечебных препаратов, что вы недавно изволили видеть в моей лаборатории, они как раз и предназначены для торможения или, еще того лучше, полного снятия болезненных реакций. В том случае, если пациент страдает от приступов боли, столь интенсивных, что он как бы теряет на время всякие представления о границах собственной личности, мы применяем так называемую микстуру Бромптона, это наиболее надежный способ помочь избежать тяжкого испытания. Пациент, чувствуя приближение кризиса, самостоятельно принимает нужную дозу лекарства. И делает это абсолютно сознательно. Разумеется, я могу нарисовать вам лишь упрощенную схему наших методов. Существует множество других видов медицинского вмешательства, в том числе и хирургическое. Но пропустим все это…
— К слову будет сказано, Поль, пропусти заодно и рюмочку, — перебил его Кэррингтон.
— Погоди, я еще не закончил. Комиссар в нашей клинике новичок и поэтому должен хорошо уяснить, о чем идет речь. Цель нашей деятельности заключается таким образом в том, чтобы, усмирив боль, изгнать из души больного страх смерти. Пусть каждый получит возможность распоряжаться по своему усмотрению последними часами жизни, в течение которых он останется полновластным хозяином собственных поступков, мыслей, чувств и даже любви! Вы мне, наверно, возразите, что он скорее всего предастся печали! Не спорю, вполне возможно! Главное, что он не ощутит неизбывного ужаса перед неизбежным концом. Человек должен иметь право уйти из жизни подобно Сократу, то есть свободным человеком.