сь вопросом, сколько же всего калек вышло из лечебного центра за последние несколько лет и, следовательно, скольким больным сумел помочь Кэррингтон? И чувствовал, что подобные бессмысленные размышления лишь обостряют засевшую в нем глухую враждебность против собственной неумелой жизни, против смерти, против всех, кто ведет тусклое и неспешное существование, забившись, подобно личинкам, каждый в свой кокон. А вот это приятно: доктор Аргу ждал его на пороге приемной.
— Я искренне сожалею, комиссар, что, видимо, напрасно вас побеспокоил. Давайте поднимемся.
Едва они вошли в кабину лифта, как доктор Аргу принялся пересказывать ход событий:
— О случившемся мне сообщила Вероник. Она ждет нас в палате Антуана с тремя другими сиделками: Валери, та работала с двадцати двух часов до полуночи, госпожой Ловьо, эта сидела с полуночи до двух часов ночи, и Моник, с двух до четырех. Наконец, сама Вероник дежурила с четырех до шести часов утра. Именно она и подняла тревогу. Антуан умер во время ее дежурства.
Лифт остановился, и двери кабины бесшумно распахнулись. Кларье тотчас узнал виденный им накануне уставленный цветами и благоухающий коридор. Но он лишь сердито передернул плечами и, ворча что-то себе под нос, отправился вслед за доктором. Антуан лежал на кровати, еще более костлявый, нежели накануне. Трубка, соединявшая прежде его руку с полупустой бутылью, была уже убрана. Вероник, в пижаме, жалобно всхлипывала в окружении трех других сиделок, уже успевших облачиться в больничные халаты. Все четверо ждали, когда их начнут допрашивать. Однако доктор Аргу первым делом подвел комиссара к кровати и обвинительным жестом покружил пальцем над щекой покойного.
— Вот взгляните, — произнес он. — Характерный синюшный оттенок лица, следы розоватой пены на губах: отек легких при острой сердечной недостаточности. Физическая слабость Антуана помешала ему даже позвать на помощь. Короткая судорога — и все! Вероник, расскажите комиссару, как он умер. Должен заметить, комиссар, что Вероник еще только практикантка. Работает всего лишь четвертый день, замещает приболевшую опытную сиделку Флоранс. Но особых знаний от нее и не требуется. Надо лишь сидеть возле кровати и чуть что, при малейшем ухудшении в состоянии здоровья больного, вызвать главную медсестру, чей кабинет находится в конце коридора. Только и всего. А сегодня все было нормально, да, Вероник, ничего необычного? Ну говорите же! Не бойтесь!
— Сколько вам лет, Вероник? — обратился к девушке Кларье.
— Двадцать три.
— И чем вы занимаетесь в свободное от работы время?
— Я студентка.
— А по какой специальности?
— По архитектуре.
Кларье постарался перехватить взгляд доктора Аргу. По архитектуре! Проще сказать — «безработная»!
— А вы уже успели привыкнуть к ночным дежурствам?
Девушка колеблется. Ей явно хочется ответить: «Ничего сложного. Главное не заснуть».
— А как вы обнаружили, что Антуан умер? — продолжает расспрашивать Кларье.
Вероник снова всхлипывает и утыкается носом в скомканный носовой платок.
— Постарайтесь вспомнить! Вы шили? Читали? Или дремали?
— Я читала.
— А что вы читали?
— «Смерть закусывает удила».
— Понятно! И время от времени бросали взгляд на больного?
— Нет, вовсе нет! Не на больного, а на бутылку: если капает, значит, все нормально.
— И в один момент, — согласно кивает Кларье, — вы вдруг обнаружили, что раствор не капает?
— Да.
Кларье подошел к капельнице, к штативу которой был прикреплен прозрачный флакон.
— Тут никто ни к чему не прикасался? — обратился он к доктору.
— Нет, никто ничего не трогал.
— Бутылка, как я вижу, наполовину полная. Если я правильно понимаю, это означает, что капельница неожиданно перестала работать.
Кларье вращает ручку дозатора, позволяющего регулировать сток жидкости.
— Послушайте, доктор, я полный профан в этом деле, но мне кажется, что, если капельница не работает, а к ней никто не прикасался, значит, жидкость перестала поступать в кровь больного оттого, что тот умер.
— Верно! — поддакивает Аргу. — И поэтому можно легко определить время смерти. Каждая бутылка содержит пол-литра раствора, и все подлажено таким образом, чтобы она опустошалась полностью ровно за два часа. А эта бутылка, четвертая со вчерашнего вечера, еще почти полная. Постарайтесь все вспомнить, Вероник. Это очень важно. Вы заступили на работу в четыре часа. Моник сдала вам дежурство, а попросту говоря, сообщила, что все идет нормально и Антуан спокойно спит. Так ведь, я прав?
— Абсолютно, — отозвалась Моник. — Я как раз и поставила четвертую бутылку, а также сама отрегулировала сток раствора, потому что Вероник еще не слишком соображает в этих делах.
— И все шло нормально?
— Да, все было хорошо. Я поделилась с ней кофе, который оставался у меня в термосе, и ушла.
— Ясно, — властным тоном произнес доктор Аргу. — Если вычислить объем оставшейся жидкости, можно будет легко узнать, когда остановилась капельница. А это и есть точное время смерти. Итак, что мы имеем: раствор начал поступать из бутылки в капельницу примерно в четыре часа ночи. А минут через пятнадцать капельница перестала работать. Вот и вся арифметика, выходит, Антуан умер четверть пятого. Постойте-ка! Валери, во время вашего дежурства с десяти часов до полуночи вы не заметили чего-нибудь необычного?
— Нет.
— А вы, мадам Ловьо?
— Нет.
— Поймите, я вовсе не собираюсь обвинять кого-либо из вас в халатности, но ведь в работе аппарата могли быть и сбои. Итак, ничего такого не было?
— Ничего!
— Вы тоже ничего не видели, Моник?
— Ничего!
— А что вы сделали с пустыми бутылками?
— Обычно Марсель, ночной сторож, выносит их и измельчает в дробилке.
— Расскажите мне о нем, — вмешивается в разговор Кларье. — Прошлой ночью он приходил?
— Да, — отвечает Валери. — Он делает свой первый обход незадолго до двадцати трех часов.
— И иногда к вам заходит?
— Да, частенько, так, поболтать немного. Ерунда: здравствуйте, до свидания! Не более того. А второй раз он появляется уже около половины пятого. Вот тогда-то и забирает пустые бутылки.
Кларье поворачивается к Вероник:
— Значит, вы его видели?
— Еще бы, конечно видела! — восклицает госпожа Ловьо. — Марсель любит приударить за молоденькими.
— Это так? — спрашивает Кларье у Вероник.
— Не обращайте внимание на ее слова! — смутившись, отвечает та. — Мы с Марселем оба из Морбиана. Ему нравится поэтому, — земляки как-никак — проходя мимо меня, или рукой помахать в знак приветствия, или там шлепнуть легонько. Ничего дурного!
Последние слова Вероник вызывают оживление и смешки трех остальных сиделок.
— Я попросил бы вас не шуметь! — обрывает их Кларье. — Еще один вопрос, Вероник. Что вы сделали, когда обнаружили, что капельница не работает?
— Я подошла проверить, хорошо ли закреплен наконечник трубки на запястье Антуана, и сразу вся так и обмерла от страха, потому что он уже не дышал. А потом высчитала, когда Марсель должен был вернуться после обхода к себе, подождала немного и позвонила ему отсюда! Я очень испугалась!
— Надо было звонить госпоже Гильвинек. Она занимается подобными ситуациями.
— Да, но она сказала бы, что я во всем виновата! — захныкала Вероник.
— Хорошо, хорошо, — принялся успокаивать ее Аргу. — Мы потом все выясним. А меня разбудил Марсель. Он не только сообщил мне о смерти Антуана, но и добавил одно замечание от себя, которое, признаться, до сих пор вертится в моей голове. Марсель сказал: «Он совершенно холодный»…
— И что? — не понял Кларье.
— Как что? Это правда. Холодный.
Кларье взглянул на часы:
— Ничего удивительного. Скоро десять часов.
— Да нет же! — возразил Аргу. — Когда Марсель сказал мне, что Антуан холодный, капельница только недавно перестала работать.
— Ах, черт возьми! — воскликнул Кларье. — Вот какая выходит путаница: Антуан вроде бы только что умер, а уже успел похолодеть!
Слова комиссара прозвучали подобно взрыву гранаты. Воцарилась такая глубокая тишина, что все буквально замерли, боясь и пальцем пошевелить.
— Подумаем… — проговорил Кларье, сумевший быстрее остальных прийти в себя после столь неожиданного поворота событий.
— Все яснее ясного, — прервал его Аргу. — Когда я пришел, тело Антуана было уже холодным. А ведь ему полагалось быть теплым. Уж поверьте! Опыт у меня богатый! Труп так быстро не охлаждается. Отсюда следует неизбежный вывод: Антуан умер вовсе не в четверть пятого, а раньше.
— Э нет! — громко запротестовала Моник. — Я дежурила до четырех часов и прекрасно знаю, что Антуан был еще жив, так как своими собственными руками заменила бутылку. И когда я уходила от Вероник, капельница работала отлично. Я не позволю, чтобы…
Голос женщины сел от волнения.
— Постойте, постойте, — вмешался доктор Аргу. — Только, пожалуйста, обойдемся без слез! Позднее, на свежую голову, мы во всем разберемся. А пока возвращайтесь к себе.
— Мне тоже можно уйти? — жалобным голоском протянула Вероник.
— Да. Вам тоже! И успокойтесь! Бедняга Антуан умер своей собственной смертью. Вы тут ни при чем.
Едва сиделки успели выйти, как из-за двери послышались громкие звуки ссоры.
— Ну и дела! — устало бросил Аргу.
— Кэррингтон в курсе?
— Нет! Пока еще нет. Но удар для него будет сильный. Да вы сами видели: сиделки уже готовы вцепиться друг другу в горло. Через час весь лечебный центр будет стоять на ушах. И поползут самые идиотские слухи. Уже сегодня вечером местные газеты начнут задаваться вопросом: «Что происходит в клинике Кэррингтона?» Ибо, ничего не скажешь, комиссар, здесь действительно произошло ЧП! Правду не скроешь, тем более от вас! Если Антуан умер до четырех часов, это значит… Ах ты Боже мой… Даже думать об этом не хочется.
— Анонимщик подумает вместо вас, — отозвался Кларье. — Грех упустить такой случай, чтобы не накропать новых писем! Я вижу только один способ остановить ненужные разговоры: произвести вскрытие. Докажите, что Антуан умер от сердечного приступа, и вся эта история с капельницей отпадет сама собой.